Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты
Когда они высказались, Нехлюдовъ сталъ спрашивать, какже бы они думали устроить.
– Ну, если бы Царь сказалъ: «дѣлайте съ землей какъ хотите», какъ бы вы сдѣлали?
– Какъ сдѣлали? Раздѣлили бы всю по душамъ, что мужику, что барину, всѣмъ по ровну.
Всѣ согласились съ этимъ проэктомъ, но Нехлюдовъ сталъ указывать на неудобство его. Если всѣмъ раздѣлить, всѣ господа, лакеи, повара, чиновники, писцы, всѣ городскіе люди возьмутъ свои паи, а богачи скупятъ у нихъ. А у тѣхъ, которые на своей долѣ, опять народится народъ, и опять богачи заберутъ крестьянъ въ руки.
– Запретить, чтобы не продавали землю, а только кто самъ пашетъ.
И на это Нехлюдовъ возразилъ, что усмотрѣть нельзя будетъ, кто для себя пашетъ, кто для другого. Главное же, нельзя равно раздѣлить:
– За что однимъ вамъ будетъ черноземъ, а Московскимъ глина или песокъ? Всѣ сюда захотятъ.
Еще одинъ предложилъ устроить такъ, чтобы всѣмъ артелью пахать. И кто пашетъ, на того и дѣлить.
И этотъ коммунистическій проэктъ легко было разбить тѣмъ, что для этого порядка надо, чтобы всѣ люди по совѣсти работали, не отставали, или много начальниковъ надо. А въ начальники некого поставить.
Крестьяне согласились. Тогда Нехлюдовъ объяснилъ имъ проэктъ единой подати. Земля ничья, Божья.
– Это такъ, – отозвалось нѣсколько голосовъ.
– Есть земли лучше и хуже. И на хорошую всѣ лѣзутъ. Какъ же быть, чтобы уравнять? А такъ, чтобы тотъ, кто будетъ владѣть хорошей, платилъ бы тѣмъ, которые163 не владѣютъ землей, то, что его земля стоитъ. А такъ какъ трудно распредѣлить, кто кому долженъ платить, и такъ какъ на общественныя нужды деньги собирать нужно, то и сдѣлать такъ, чтобы тотъ, кто владѣетъ землей, платилъ въ общество на всякія нужды то, что земля стоитъ. Такъ всѣмъ ровно будетъ. Хочешь владѣть землей, плати. А не хочешь владѣтъ, ничего не платишь, а подать на общественныя нужды за тебя платятъ тѣ, кто землею владѣетъ.
– Такъ точно, правильно будетъ, только бы плата была посильная.
– А плата должна быть такая, чтобы было въ самый разъ: не дорого и не дешево. Если дорого, то не выплатятъ, и убытки будутъ, а если дешево, всѣ кинутся, перекупать другъ у друга будутъ, торговать землею будутъ. Вотъ это самое я хотѣлъ сдѣлать у васъ.
Черезъ нѣсколько дней крестьяне сами пришли къ Нехлюдову и согласились на его условія.
На согласіе это имѣло вліяніе то, что, во 1-хъ, три дня крестьяне всѣхъ трехъ деревень каждый вечеръ собирались и толковали о предстоящемъ дѣлѣ; во 2-хъ, то, что мельникъ грозилъ снять землю, хоть по 10 рублей заплатить, въ 3-ихъ, и главное, то, что между крестьянами прошелъ слухъ, не лишенный основанія, что къ Нехлюдову пріѣзжалъ отъ Губернатора исправникъ съ требованіемъ прекратить свои сношенія съ крестьянами, производящія въ народѣ волненія.
«Если начальство противъ него, значитъ, онъ за насъ», рѣшили крестьяне и согласились; такъ что домашнее условіе было подписано, и Нехлюдовъ уѣхалъ назадъ въ Москву съ радостнымъ сознаніемъ удачи, т. е. осуществленія того, что было ему ясно теоретически, но за практическое осуществленіе чего онъ очень боялся. «Если здѣсь удалось, то, вѣроятно, удастся и въ Нижнемъ и въ Самарѣ», думалъ онъ.
Одно, что смущало его немного, несмотря на неперестающую радость сознанія того, что онъ дѣлаетъ то самое, что должно, было то, что, привыкнувъ къ роскошной жизни, онъ останется теперь безъ состоянія и съ женою, которая разсчитываетъ на то, что онъ богатъ, и положеніе которой, почти душевной болѣзни, можетъ потребовать расходовъ. И это его затрудненіе разрѣшилось тутъ же. Въ имѣніи былъ домъ и картофельный заводъ. Онъ не зналъ, что дѣлать и съ тѣмъ и съ другимъ. И тутъ заявился покупатель на заводъ и домъ, и то и другое на свозъ, за который ему заплатилъ 12 тысячъ. Этихъ денегъ ему было, какъ онъ думалъ, нетолько достаточно, но съ излишкомъ довольно для путешествія и устройства въ новомъ мѣстѣ и изданія той книги о земельной собственности, которую онъ теперь намѣренъ былъ кончить.
Въ послѣдніе дни своего пребыванія въ Пановѣ Нехлюдовъ пошелъ въ домъ и занялся перебираніемъ оставшихся вещей. Многое изъ дома еще прежде было увезено, но много еще оставалось хорошихъ старинныхъ вещей, который прежде такъ цѣнилъ Нехлюдовъ.
Теперь онъ самъ на себя удивлялся тому, какъ совершенно изчезло для него значеніе всѣхъ этихъ вещей. Прежде ему бы обидно было думать, что мужику Бѣляеву достанутся эти кресла краснаго дерева съ золочеными лирами и такіе же столъ и шифоньерка съ брюхомъ и съ бронзовыми львиными головами, держащими кольца; теперь все это отошло куда то далеко-далеко назадъ, впереди было открытое, радостное, полное несомнѣннаго дѣла будущее; сердечное дѣло обновленія, оживленія Катюши и работа – изученіе земельнаго вопроса. Точно онъ смотрѣлъ прежде внизъ или даже назадъ и оттого видѣлъ все это, а теперь поднялъ голову вверхъ, и открылись огромные горизонты, а то все перестало быть виднымъ.
Смотрѣлъ онъ и перебиралъ шифоньерку Софьи Ивановны только для того, что надѣялся найти тамъ что нибудь о Катюшѣ. Въ нижнемъ ящикѣ было много писемъ. О Катюшѣ ничего не было. Только отвѣтъ пріятельницы Софьи Ивановны, въ которомъ говорилось о неблагодарности этой жалкой дѣвушки, такъ дурно отплатившей вамъ за вашу любовь. Въ письмахъ ничего не было, но въ нижнемъ ящикѣ, среди всякаго сброда старыхъ портфелей, преспапье, очковъ, какихъ то коробочекъ, въ книжкѣ записной Нехлюдовъ нашелъ старую выцвѣтшую фотографiю. Это была группа, которую снялъ тогда сосѣдъ любитель. На терассѣ сидѣли обѣ тетушки, у ногъ ихъ сидѣлъ на ступенькѣ лѣстницы молодой съ вьющимися длинными волосами, безъ усовъ и бороды, 17 лѣтній юноша съ добрымъ, веселымъ и чистымъ лицомъ. Позади, между плечами обоихъ тетушекъ, въ бѣломъ фартучкѣ стояла дѣвочка и чуть держалась отъ смѣха. Дѣвочка была прелестна. И это была Катюша. «Покажу ей», подумалъ Нехлюдовъ и взялъ группу.
–
Окончивъ успѣшно свое дѣло, Нехлюдовъ послѣ 5-дневнаго отсутствія вернулся въ Москву.164
Помывшись и переодѣвшись, онъ побѣжалъ въ тюрьму. Катюша была все въ томъ же состояніи. Когда онъ разсказывалъ ей про Паново, она какъ будто сердилась и на всякіе воспоминанія Нехлюдова говорила:
– Не помню, ничего не помню. Все забыла.
Группу она не стала смотрѣть. Но Нехлюдовъ всетаки оставилъ ее у нея. Она жила теперь, по ходатайству Нехлюдова, въ отдѣльной камерѣ.
