Татьяна Толстая - Двое (рассказы, эссе, интервью)
Свое имечко, конечно, всякому дорого. Рассказывают, что как-то в Институт Востоковедения приехал из восточной страны господин Мудак. Выступает; надо его представлять; все же неловко. Наши говорят: "Слово имеет господин Мьюдэк". Профессор поправляет: "Простите, меня зовут Мудак". Наши опять: "Выступит господин Мьюдэк", тот сердится: "Да Мудак я! Мудак!" Махнули рукой и решили: ну раз настаивает, то и хрен с ним. Сказка ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок. Не всякое самоназвание благозвучно для слуха иных народов, и глупо настаивать на его адекватном воспроизведении. Кого влечет название крема для лица "Калодерма"? А ведь звук божественной эллинской речи. Любителям прекрасного на заметку: в Америке есть средство от насморка "Дристан". Позаимствуем?
СЕАНГ (если таковой утвердится) негативных ассоциаций не вызывает, по крайней мере по-русски, но звучит, увы, отвратительно и шатко, ибо, являясь словом среднего рода, имеет окончание рода мужского. Спасибо, что не СЕАНС. Языковая безвкусица президентов-основателей удручает, но не удивляет: партийно-хозяйственный стаж у них немалый, у Кравчука еще и партбилет не остыл, намозоленному уху, привыкшему к "Вторчерметам" и "Гособлснабсбытам", мил и СЕАНГ. Главное - в пику Горбачеву, правильно? Убогость фантазии вождей усматривается и в том, что все бывшие секретари как один решили именоваться президентами, хотя можно было выбирать: гетман, эмир, голова, эрцгерцог, староста, атаман, великий князь, шахиншах, султан, старший чабан, да мало ли!
Как-то противно считаться гражданином этого СЕАНГа. Но я думаю, это ненадолго. У некоторых народов принято давать все новые и новые имена ребенку в важные моменты его жизни: сначала при рождении, потом когда прорежется первый зуб, потом когда впервые подстрижет волосы, потом когда женится... Нас еще много раз переименуют, перекроят, сузят, расширят, сосватают, поссорят, помирят, накормят, обворуют... А пока наш двуглавый евразийский орел,- в ушанке и тюбетейке,- не в силах ни разделиться в себе, ни слиться с собой. Огромный, общипанный и безымянный, словно диковинный мутант, не вовремя выпущенный из Ноева ковчега и заблудившийся над кипящими водами потопа, доберется ли он до суши или пропадет во мраке?
декабрь 1991 года
Татьяна Никитична Толстая
Вариации на тему автопортрета
"Облизывающийся и с выпученными глазами - вот я.
Не нравится?- что делать!"
В.В.Розанов
Когда про меня что-нибудь пишут в газетах, журналах или там сборниках, я на это обычно никак не реагирую. Когда ругают - не раздражаюсь, когда хвалят - не благодарю. И в полемику по поводу себя не вступаю. Причина тому самая нехорошая и предосудительная: истина, мне, может быть, и друг, но Платон значительно, значительно дороже. И так как, на мой взгляд, ни в хуле, ни в хвале истины не содержится, а только лишь вкусы, настроение, комплексы, пристрастия и тому подобные туманные контуры индивидуальных душ, то и относиться к ним должно соответственно. Я полагаю, что ни в литературной, ни в политической полемике (в отличие от научной) истину не выявишь (да и есть ли она?), зато такая полемика дает чудесную возможность послушать голоса птиц и решить, какая из них тебе по душе. Петь же в унисон необязательно. Короче говоря, мне с годами все более и более свойственно впадать в восьмой, смертный грех эстетизма, за что я, естественно, ни у кого просить прощения не собираюсь, хотя бы потому, что прощение, покаяние и прочее - это как раз из области этики. Истина - если она существует - говорит через художественное, и притом каждому - свое. Христос - он всюду Христос, но эстетика косного православия влечет порой куда больше этики здравого протестантизма. Синие босые ноги юродивого на мартовском снегу, наливной багровый нос пропойцы, зубчатое рубище нищего - вся эта жалостная, дрожащая, некрасовско-суриковская палитра русского жанра ранит куда больней грамотно-сухого "абсолютного обнищания пролетариата", хотя это оно самое и есть. И дактиль пронзительнее требника, и грех красноречивее проповеди. Или, ближе к сегодняшнему дню, чудный пустяк: томов премногих тяжелей восхитительное определение, придуманное Аллой Латыниной для Александра Проханова: "соловей Генштаба", и можно больше ничего не говорить, не писать, не спорить, не доказывать, не корить, не взывать: этого "соловья" ничто не перевесит. Так какая мне разница, разделяю ли я взгляд Аллы Латыниной на те или иные книги, согласна ли я с ее оценками или нет, какая мне разница, симпатично ли ей то, что я сама пишу (я не спрашивала)? С этим "соловьем" она мне ужасно нравится, а если бы она написала что-то вроде: "А.Проханов является выразителем интересов военнопромышленного комплекса", то я бы и имени ее не запомнила, хотя бы она и была тысячу раз права.
Короче говоря, полемизировать мне не с кем и не о чем. Но откликаясь на вопрошающие просьбы читателей,- ладно, отвечу.
Меня насмешили и удивили крики задетых и раненых, особенно обильно раздавшиеся после того, как "Столица" напечатала интервью, взятое у меня летом Анастасией Ниточкиной. Анастасия расспрашивала меня о том, как я себя чувствую, живя в Америке, и я ей на это отвечала, что в Америке я чувствую себя не очень. А поскольку для бывших и нынешних жителей нашей "страны мечтателей, страны героев" Америка на сегодняшний день есть символ Эдема, то всякий, кому почему-либо тесно в Эдеме, естественно, есть очернитель и оплевыватель их заветных думок. Специально для ушибленных напоминаю: интервью есть плод симбиоза спрашивающего и отвечающего. Отвечающий растекается во все стороны мыслию по древу, стараясь не злоупотреблять междометиями и мимикой, так как знает по опыту, что они, даром что несут на себе большую информационную нагрузку, заведомо подвергнутся усекновению, спрашивающие же делятся на категории: болван, артист, мечтатель, идеолог, болтун, фанатик, раб, рупор и так далее. Отвечающий может врать, притворяться, дразнить, молчать, раздражаться, мямлить, не знать и прочее. Спрашивающий организует и выстраивает контекст. Чем активнее и артистичнее интервьюер, тем громче бьют в военные барабаны читатели. В этом и заключается вся прелесть профессии журналиста. Отвечающий ведь не знает, кому он служит моделью: Шишкину или Пикассо? Ему любопытно, каков будет портрет: может быть, глаз на лбу и восемь ног по периметру? А то и просто пустая рама?
А.Ниточкина - отличный журналист и мастер жанра. Ее задача, в частности - почувствовать читателя, оркестровать разговор так, чтобы задеть и спровоцировать публику на ответную реакцию, на высказывания, в которых читатель раскрылся бы максимально полно, чтобы он, волнуясь и крича, нарисовал, в свою очередь, коллективный портрет нашего времени. Ей это удалось, читатель закричал, что от него и требовалось,- и нарисовал себя. Эти-то крики - в российских и эмигрантских газетах - меня и насмешили и удивили. Во-первых, подтвердилось извечное: читатель не понимает роли интервьюера, не понимает, что журналист проделывает огромную и тяжкую работу: вырезает, сжимает, отбрасывает. Читатель как бы верит, что напечатанное - оно вот так прямо и произнесено, без экивоков, оговорок и купюр. Открыл рот и - как по писаному: с причастными оборотами, знаками препинания... Читатель наивен: он взывает к "сбалансированности суждений", когда журналист только что проделал большую работу по разбалансированию. Читатель смешон: он указывает на "упущенные факты", после того как журналист тщательно упустил все, что мешало красоте постройки. Читатель глух: он вцепляется в слово или выражение, вставленное журналистом для цементирования диалога, и, приписывая это слово автору, строит на нем песочный замок своей аргументации. Впрочем, это естественно: чем выше мастерство журналиста, тем больше веры в реальность созданного им гомункулуса.
Во-вторых, умилительно мне показалось, что граждане с жаром и подручными аргументами взялись оспаривать мое личное самочувствие. Милые граждане! Как я себя чувствую - так и чувствую, что мне не по душе - то лично мне не по душе, и вся королевская рать ничего тут не исправит - к чему бурлить и кипеть? Это все равно, что кричать на человека, который говорит, что не любит пирожные: "Как вам не стыдно?! Такие доброкачественные продукты: масло! сахар!! мука!!!" И призывать кондитера с его просвещенным мнением о вкусовой ценности трубочки с кремом, и ссылаться на диетолога, и апеллировать к хору проверенных теоретиков мучного. Это все равно, что, прочтя запись, сделанную Львом Толстым в дневнике наутро после свадьбы: "НЕ ТО", указывать писателю: "Минуточку, то есть как: "не то?" А что вы хотели? А что вам еще надо-то? Вот - познакомьтесь - уважаемые товарищи, были в аналогичной ситуации, и свидетельствуют: очень даже то!.."
О чем спорить, когда нет предмета спора?..
И в-последних: любопытно, что всякая оттепель в России пробуждает и музу дальних странствий, воскрешает охоту к перемене мест и гонит российских бродяг за запахом тайги. Хрущевская перестройка манила в Казахстан: укладывали фанерные чемоданы, надевали шаровары, чайник за плечо - и в путь! Всем классом - на ферму! А тех, кому не по вкусу дальние степи, надо "прорабатывать". Горбачевская перестройка развернула россиян в обратную сторону: в Новый Свет. Вьется дорога длинная, здравствуй, земля целинная! И едут, мимо дома с песнями, все с тем же комсомольским энтузиазмом, с радостными криками грибников в утреннем лесу, с восторгом хуторянина, впервые попавшего в райцентр: "кнопку тронешь рукой - сам загорается свет". Среди любой компании путешественников всегда есть один такой, кто не поет задорные песни и не ест вскладчину домашние заготовки, а курит себе в тамбуре и слушает стук колес. Он-то и есть враг народа. Это - я.
