Федор Сологуб - Том 8. Стихотворения. Рассказы

Видишь, милое дитя.
Как звезда горит над нами
Между мелких звезд блестя
Разноцветными огнями?

Пусть бы жизнь твоя была,
Как звезда небес далеких,
Разноцветна и светла
Светом радостей высоких,

И осталась бы чиста,
Как звезда, краса ночная,
Гордых мыслей красота,
Не тускнея, не сгорая.

Босые, в одежде короткой,
Два дачные мальчика шли
С улыбкою милой и кроткой,
Но злой разговор завели.

— Суровских не видно здесь лавок.
Жуков удалось наловить,
Боюсь, не достанет булавок,
А папу забыл попросить. —

— Хотел бы поймать я кукушку
И сделать кукушкин скелет,
А то подарили мне пушку,
Скелета же птичьего нет. —

— Да сделать приятно скелетик,
Да пушкою птиц не набьешь.
Мне тетя сказала: Букетик
Цветов полевых принесешь. —

— Ну, что Же, нарвем для забавы,
Хоть это немножко смешно. —
— Смотри — ка, вон там, у канавы,
Вон там, полевее, пятно. —

— Вон скачет, какая-то птица.
— О, птица! А как ее звать?
Сорока? — Ворона. — Синица —
И стали камнями швырять.

Музыка мирно настроила
Нервы на праздничный лад.
Душу мою успокоила
Тень, обласкавшая сад.

Нет никого здесь. Беседкою
Старые липы сошлись,
Гибкою, зыбкою сеткою
Длинные ветки сплелись.

Там, за полями зелеными,
Алая пышет заря.
Музыка стройными стонами
Льется, зарею горя.

Знаю, чьи руки проворные
Звонкую будят рояль.
Знаю, чьи очи покорные
Смотрят мечтательно вдаль.

Знаю, чьи ноги поспешные
Скоро в мой сад прибегут,
Чьи поцелуи утешные
Губы мои обожгут,

Чье молодое дыхание
Радость мою возродит
Сладкой тоской ожидания
Чуткое сердце болит

В томно-нагретой теплице
Алая роза цветет;
Рядом, в высокой светлице
Юная дева живет.

Роза, как дева соседка,
Никнет, грустна и больна;
Юная дева нередко
Плачет, оставшись одна.

Розе мечтается поле,
Солнце, сияющий луг,
Деве — лазурная воля,
Счастье и любящий друг.

Роза сквозь окна теплицы
Видит простой василек,
А под окошком девицы
Бедный поет пастушок.

Краше цветков ароматных
Розе цветок полевой.
Лучше блестящих и знатных
Деве красавец босой.

Хотя б вы нам и обещали
Завоевание луны,
Но все еще небес скрижали
Для ваших крыл запрещены.

И все еще безумство радо
Ковать томительные сны
Над плитами земного ада
Под гулы тусклой глубины.

И все еще разумной твари
Века недоли суждены
Томиться в длительном угаре
Всегда сжигаемой весны.

Бедная птица Додо!
Где ты построишь гнездо?

Было  уютно в гнездышке старом, —
Сгублена роща ярым пожаром.

Птенчиков огненный шквал
Горькой золой заметал.

Весело было в гнездышке милом, —
Стала вся роща полем унылым.

Будет над рощей летать
И без конца тосковать.

О, если б в наши дни гоненья,
Во дни запечатленных слов,
Мы не слыхали песнопенья
И мусикийских голосов,

Как мы могли бы эту муку
Безумной жизни перенесть
Но звону струн, но песен звуку
Еще простор и и воля есть.

Ты, вдохновенная певица,
Зажги огни, и сладко пой,
Чтоб песня реяла, как птица,
Над очарованной толпой,

А я прославлю звук звенящий,
Огонь ланит, и гордый взор,
И песенный размах, манящий
На русский сладостный простор!

-  Я любила, я любила.
Потому и умерла. —
Как заспорить с любой милой,
Как сказать: — С ума сошла! —

— Мне покойно в белом гробе.
Хорошо, что здесь цветы.
Погребенья час не пробил,
И еще со мною ты.

— Все минувшее бесследно
Я — совсем уже не та,
Но не бойся любы бледной,
Поцелуй мои уста.

— Были пламенны и алы,
Вот, — недвижны и бледны.
Милый, пей их нежный холод,
Снова тки, как прежде, сны.

— Не хочу, чтоб скоро умер,
Мне одной пускаться в путь,
Без тебя в прохладном доме
Хоть немного отдохнуть.

— Я любила, я любила,
Оттого и умерла. —
Как заспорить с любой милой,
Как сказать: — С ума сошла!

Сжигаемый пламенной страстью,
Мечтатель, творец и тиран,
Играя безмерною властью,
Царил на Руси Иоанн.

Он крепко слился поцелуем
С тобой, проливающей кровь,
Тобой он был пьяно волнуем,
О, жизнь! О, безумство — любовь!

Он смертных покоев не ведал,
Он знал только прелести мук,
И Жертвам терзаемым не дал
Отрады покойных разлук.

Чтоб мертвых тревожить, синодик
Кровавая память вела,
Стремя его вечно к свободе,
К азийской нездержности зла.

А просто, — он был неврастеник,
Один из душевно-больных.
В беспутной глуши деревенек
Таится не мало таких.

Кто-то, черный и покорный, кнопку повернул,
И хрусталь звенящим блеском встретил зыбкий гул.

Здесь когда-то, кто-то ясно пировал,
И когда-то, кто-то сердце заковал.

Легкая русалка заглянула к ним в окно, —
Кто-то вздрогнул и подумал: «все равно».

И отвел глаза от заоконной темноты,
И смотрел, навеки темный, на вино и на цветы.

В путях надмарсовых стремлюсь вкруг солнца я,
Земле неведомый и темный астероид.
Расплавленный металл — живая кровь моя,
И плоть моя — трепещущий коллоид.

Приникнуть не могу к тебе, земной двойник,
Отвеян в пустоту дыханием Дракона.
Лишь издали гляжу на солнцев светлый лик,
И недоступно мне земное лоно.

Завидую тебе: ты волен, слабый друг,
Менять свои пути, хотя и в малом круге,
А мой удел — чертить все тот же вечный круг
Всё в той же бесконечно-скучной вьюге.

Для тебя, ликующего Феба,
Ясны начертанья звездных рун,
Светлый бог! ты знаешь тайны неба,
Движешь солнцы солнц и луны лун.

Что тебе вся жизнь и все томленье
На одной из зыблемых земель!
Но и мне ты даришь вдохновенье,
Завиваешь Вакхов буйный хмель.

И мечтой нетленной озлатило
Пыльный прах на медленных путях
Солнце, лучезарное светило,
Искра ясная в твоих кудрях.

От тебя, стремительного бога,
Убегают, тая, силы зла,
И твоя горит во мне тревога.
Я — твоя пернатая стрела.

Мне ты, Феб, какую цель наметил,
Как мне знать и как мне разгадать!
Но тобою быстрый лет мой светел,
И не мне от страха трепетать.

Пронесусь над косными путями,
Прозвучу, как горняя свирель,
Просияю зоркими лучами
И вонжусь в намеченную цель.