Роман Сенчин - Нубук
Ух ты, какие образы! Я незаметно для Володьки усмехнулся и включил чайник. Сел в кресло, покрутился... Когда вот так покручиваешься, зуд почти исчезает. Самое неприятное - находиться в спокойном состоянии. Или вдруг, так сказать, возбудиться от женщины... Как-то ночью я прижался к Марине, в полусне залез ей под рубашку, сжал груди в ладонях, и вдруг такая невыносимая боль проколола мне пах, что я вскрикнул. Я сел на кровати, скорчился; из-под мышек, по лбу, по вискам потекли струи холодного, прямо ледяного пота. И Марина, еще полминуты назад, тоже в полусне, наверное, готовая к любви, теперь перепуганная, обнимала меня: "Что? Что такое, дорогой? Тебе что-то приснилось, Ромашечка?"...
- Значит, у тебя сейчас денег нет? И товар в полном объеме ты мне вернуть не можешь? - Голос Володьки жутковато-спокойный, глаза сощурены, на скулах беловатые пятна. - Та-ак, понятно. Но ты хотя бы мне можешь объяснить как старшему брату, куда вы их... - он, думаю, с трудом удержался, чтоб не сказать "просрали", - ...куда вы их дели?
Чайник забулькал, слегка закачался, и когда, кажется, кипяток был готов разорвать пластмассовые его стенки, красная кнопка выщелкнулась, и бульканье медленно стихло. Я заварил пакетик "Липтона", открыл пачку печенья... Как вот быстро человек от отчаяния переходит почти что к счастью. Несколько таблеток, проглоченных вчера вечером и сегодня утром, зуд и боль чуть утихли, появилась надежда - и вот уже вроде как счастье.
- Ладно, Татьяна, тогда я с Игорем сам поговорю... Да почему же он не при делах?! Он твой муженек как-никак... Я знаю, что он тебя постоянно на всякую хрень толкает. Комбинатор гребаный! - У Володьки снова приступ рычания. - А я вам не этот... не меценат! Как хотите, так и выкручивайтесь, только через неделю я жду, - он заглянул в бумагу, - восемьдесят восемь тысяч рублей. И это - серьезно, Татьяна!.. Что?.. А, жалуйся, жалуйся. Мать меня поймет. Она, кстати, самый аккуратный мой партнер, а ты меня просто кидаешь. Да, да!.. Все, Игорьку привет! Рад буду с ним встретиться!
Трубка упала на стол с таким угрожающим хрустом, что Володька сам испугался. Схватил ее, потыкал кнопки, послушал. Выдохнул облегченно и положил трубку на телефон.
Не обращая на меня внимания, шеф начал копаться в бумагах. Я не решался пока что подавать голос. Пусть остынет, придет в себя. Стараясь не джиргать, стал пить горячий чай вприкуску с рассыпчатым шоколадным печеньем.
- Ну, разобрался с делами? - наконец обратил на меня внимание шеф.
Я и не сразу понял, о чем он, и даже спросил:
- С какими? - Тут же спохватился, закивал энергично: - А, да, да! Все в поряде!.. Да это и не дела вообще-то... так, личное...
- Ясно, что личное. С Маринкой, что ли, проблемы?
Не думаю, что Андрюха уже раструбил о моей беде, а на мелкую ссору с девушкой списать вчерашний прогул - самое удобное дело. Уважительная причина. И я, сделав вид, что стесняюсь, все же кивнул:
- Ну да, вроде того...
- Помирились, надеюсь?
- Все нормально теперь, все нормально.
- Тогда вот тебе списочек. Надо проехаться, башли собрать. На многих точках ты и раньше бывал, так что не заблудишься.
Я встал, принял бумагу с адресами магазинов, киосков, палаток, фамилиями продавцов...
- Напротив некоторых, видишь, крестики, - продолжал Володька. - Это значит, что с ними я договорился, они тебя ждут. А остальные... Но в любом случае постарайся выбить за то, что наторговали. Держи еще накладные. - Он протянул мне на этот раз довольно толстую пачку сероватых бланков. - В углу карандашом будешь отмечать, сколько и за какие модели рассчитались... Вот заполни и пяток доверенностей - вдруг где начнут залупаться. Я расписался уже на всех... Ну, ясно?
- Да вроде. Работка привычная.
- Только жми на них сильнее - не стесняйся. А то обнаглели, с осени денег не вижу практически... Возьми тачку лучше всего, с водилой договорись рублей на триста, пускай катает. Деньги есть?
- Есть, есть. - Денег у меня и в самом деле был полон карман - на днях Володька выдал получку.
- Ну, гони тогда! И не стесняйся их, ради бога! Запомни, это они нам обязаны. - Он, видно, все еще был под впечатлением стычки с сестрой и опять стал распыхиваться: - Они нам должны, а не мы. Я на них ишачить, на сук, не нанимался! И так даю на хлеб с маслом заработать... Ладно! - отмахнулся и от меня, и от своего негодования Володька. - Езжай... Жду с большой сумкой!
- Сейчас... - Я решил слегка остудить его пыл. - Чай только допью.
4
Двадцать седьмого апреля Володька улетел в Эмираты. Это число двадцать седьмое апреля - я, наверно, запомню надолго. День получился - не дай боже...
Да нет, в общем, все шло не так уж плохо, только вот вечер...
Началось обычно. Расстались с Мариной на "Сенной", чмокнув друг друга в щеку. Она была не особо веселой, хотя и не мрачней, чем все предыдущие дни. Но я старался этого не замечать, чтобы лишний раз не пугаться возможного; главное, что у меня вроде бы болезнь пошла на убыль. Поправлюсь и снова стану внимательным, любящим...
Прибыл на склад к положенным десяти часам, прикупив по пути пять бутылок "Балтики No 3", уселся за Володькин стол, включил компьютер, нашел любимую игру, где действие происходит в фашистской лаборатории по производству кровожадных монстров... Только начал истреблять пока еще охрану и мелких ученых, позвонил Джон, уточнил, улетел ли Володька.
- Не знаю, - сказал я, - по крайней мере здесь его нет.
- И дома автоответчик... Мобильник отключен...
- Ну, наверно, летит. - Я положил трубку.
Часов в двенадцать какой-то перепуганный паренек принес десять тысяч рублей и взамен попросил расписку, что я их получил.
- Должничок? - усмехнулся я.
- Типа того...
Я написал расписку и вернулся к компьютеру. До двух, торопливо глотая пиво, бился с фашистами и их монстрами, с трудом перебирался с уровня на уровень, не раз погибал, но не сдавался...
В два, как и договаривались, прикатил Андрюха. Я запер дверь, и мы поехали на Арсенальную. Андрюха, как все последнее время, матерился:
- Ну вот, бля, нянька и нянька стал! Больше у меня забот нету, как ему условия создавать. Помнишь ту посылху ему? Ту, прошлую?
- Помню, - соврал я. - И что?
- Вот записон в ответ получил. - Андрюха даже полез в карман, но нужно было как раз поворачивать, и он снова схватился за руль. - Вместо "спасибо" наоборот: тах друзья, мол, не поступают. По правилам передача может быть до двадцати пяти килохраммов, а ты, дескать, Дрон, расщедрился аж на пятнадцать. - Записку он процитировал елейным голоском, затем опять перешел на досадливые восклицания: - А он смотрел, што я ему туда поналбожил?! Две банхи икры хотя бы!.. Маслины, штоб стручок ехо не завял, бананы, колбаса самая лучшая, за сто семьдесят... Х-хаденыш неблаходарный!.. И вот, досадливый тон сменился каким-то недоуменным, - снова везу... Ну, в этот раз ровно двадцать пять, зато уж - махароны, соевая тушенка, рис, хорох, печенье овсяное. Пускай пожирует!..
Все эти нервничанья Андрюхи, Володьки, соседа Сергея Андреевича, который, правда, нервничал о глобальном - по поводу олигархов, чеченских заложников, разбившегося вертолета с семнадцатью спортсменами-парашютистами; да, все эти нервные монологи, и моя личная проблема вдобавок, порядком поднадоели, - я перебил Андрюху громким протяжным вздохом.
- Чехо ты-то?.. - Но он недоспросил, усмехнулся: - Уже принял на хрудь с утреца. Везе-от!
- Да пива бокал...
- Ладно хнать! Волю почуял без хозяина?
- Да я и при нем не особо...
- Фу! - Андрюха то ли шутя, то ли всерьез сморщился, помахал рукой. Воняет, как из "Жихулей"... Помнишь, кхстати, пивбар "Жихули" на Хрибоедова?
- Не довелось побывать.
- Клевое место было. И дешевое боле-мене, и не совсем хадюшник. Попили мы там с Вэлом конхретно... Эт потом ведь всякие там "Клео", "Планетарии" появились, а тохда мало мест было достойных...
Литейный проспект неожиданно, как-то даже пугающе резко кончился, и Андрюхина "девятка" выскочила на мост. У меня аж дух захватило от открывшейся широты, голубой чистоты простора вокруг... К таким мгновенным переходам от скученности, вечного сумрака к обилию солнца и воздуха я не мог привыкнуть, они всегда меня ошеломляли - и в лесу, когда чащоба вдруг обрывается и оказываешься на краю бескрайнего (в тот момент уверен, что действительно бескрайнего) поля, и вот здесь, в Питере, где можно два часа бродить по темным каменным колодцам-дворам, мертвым переулочкам и, сделав шаг, будто очутиться в другом мире - на площади Ломоносова, например, или в Таврическом саду, или на берегу, в том самом месте, где Нева распадается на три рукава, заодно раздвигая и город... И такие контрасты необходимы, иначе заблудишься, задохнешься, заплесневеешь совсем...
Как в первый раз, я разглядывал Петропавловку с золоченой иглой шпиля, темно-серую рыбину "Авроры", которая словно бы хотела проглотить оранжевые поплавки-буйки, качающиеся у нее перед носом, Финляндский вокзал и его низенький, блеклый шпиль, Ленина на броневике... И вот мы уже пролетели мимо вокзала, и теперь перед нами горы темной, густой красноты, точно это взяли и вывалили на радость чайкам тонны и тонны обветренной, подвяленной солнцем говядины. Но это не мясо, а спаянные цементом ряды кирпичей, никогда не штукатуренных, не крашенных, не подновляемых. Это тюрьма Кресты.
