Николай Лейкин - В неладах
Жена молчала и прихлебывала ложечкой изъ чашки кофе.
— Видишь, сколько я для тебя развлеченій надумалъ!
— Для себя, а не для меня… — былъ лаконическій отвѣтъ.
— Ахъ, дружечекъ! Да развѣ мнѣ нужны развлеченія!
— Знаю. Для тебя развлеченіе лавка, укарауливаніе, чтобъ полтинникъ не пропалъ'.
— Ты для меня лучшее развлеченіе. Ты одна…
— Похоже…
— Вотъ сегодня обѣдать съ тобой буду. Привезу тебѣ для закусочки икры паюсной. Или нѣтъ, ты, кажется, сардины любишь, такъ я маленькую коробочку…
— Сардины дешевле… — уязвила жена.
— Богъ мой, да развѣ я изъ-за дешевизны! Я чтобъ тебѣ угодить. Ну, икры, икры! Даже свѣжей икры! Такъ въ два часа будемъ обѣдать? Въ два? Я явлюсь съ икрой и ложей.
Потроховъ смотрѣлъ на часы. Его всего передергивало. Было ужъ одиннадцать. Въ лавку ему нужно было спѣшить необходимо. Вчера подъ вечеръ онъ получилъ новый товаръ и онъ лежалъ нерасцѣненный, а нерасцѣненный его продавать было нельзя. Товаръ модный, давно ожидаемый. Но въ то-же время Потроховъ и жену боялся оставить одну. «А вдругъ какъ исполнитъ угрозу и убѣжитъ?» — думалось ему.
Онъ пошелъ въ спальню переодѣться. Узлы съ бѣльемъ и сундукъ съ нарядами бросились ему въ глаза.
«Вѣдь ужъ это, значитъ, не на шутку она сбиралась уѣхать, — разсуждалъ онъ. — Ахъ, глупая баба! И какая причина? Только лавка и вотъ что я мало нахожусь дома… Ужъ не остаться-ли съ женой до обѣда?»
Но тутъ въ головѣ его мелькнули агентъ торговаго дома, нерасцѣненный товаръ.
— Нельзя, нельзя оставаться! Бойкое время, самое горячее время для торговли. Присутствіе мое необходимо. Прозѣвать такое время — не на что будетъ и ложъ въ театръ брать и свѣжую икру покупать. Поѣду!
Онъ взялъ шапку и вышелъ къ женѣ въ столовую, стараясь улыбаться.
— Мнѣ кажется, Грушеночекъ, что узлы-то ужъ можно теперь развязать и изъ сундука все вынуть, — сказалъ онъ. — Покозырилась передъ мужемъ — и будетъ, урокъ ему задала — и достаточно.
Она отвернулась отъ него и проговорила:
— Уѣзжайте скорѣй въ лавку, уѣзжайте. Несносно.
— Да, надо… Необходимо ѣхать… — пожалъ онъ плечами. — Агентъ… модный товаръ… Ты ужъ преложи гнѣвъ на милость. Въ два часа я буду дома съ ложей и икрой. Обѣдъ-то заказала? — спросилъ онъ.
— Нѣтъ. И не буду заказывать. Пускай кухарка что хочетъ дѣлаетъ.
— Какъ-же это такъ? Такъ нельзя…
Онъ позвонилъ кухарку. Часы показывали четверть двѣнадцатаго.
«Товаръ расцѣнить… Въ часъ дня въ гостиницѣ у агента. Ахъ, да… Сегодня по векселю двѣсти рублей платить. Придутъ получать. Надо приказчикамъ деньги передать для уплаты»… — мелькало у него въ головѣ.
Кухарка стояла передъ нимъ.
— Двѣсти рублей по векселю… — началъ онъ и тутъ-же плюнулъ. — Впрочемъ, это тебѣ не надо знать! Богъ мой… Вотъ ужъ путаться начинаю.
— Ты ужъ давно весь перепутался. Ты ужъ давно весь изъ векселей и торговыхъ книгъ. Вмѣсто глазъ у тебя костяжки отъ счетовъ… — насмѣшливо произнесла жена.
— Оставь, Грушенька, брось, — мягко произнесъ Потроховъ и обратился къ кухаркѣ:- Обѣдать будемъ въ два часа. Я самъ буду обѣдать. Къ обѣду супъ съ клецками, осетрину горячую и тетерьку.
— Куда это вамъ такую уйму? — отвѣчала кухарка, привыкшая къ двумъ блюдамъ, такъ какъ Аграфена Степановна, обѣдавъ всегда одна, аппетитомъ не отличалась. — Да и не успѣть теперь. Двѣнадцатаго половина.
— Боже мой, двѣнадцатаго половина! — засуетился Потроховъ. — А ты не разсуждать! Чтобы было все сдѣлано! Вотъ на расходы! — крикнулъ онъ кухаркѣ, кинувъ три рубля. — Прощай, Грушенька.
Онъ наклонился къ женѣ, чтобы поцѣловать ее. Она оттолкнула его и онъ чмокнулъ въ воздухъ.
— Даже при кухаркѣ… Ахъ, баба! — вздохнулъ Потроховъ и побѣжалъ въ прихожую одѣваться.
Черезъ двѣ минуты онъ летѣлъ на извозчикѣ въ лавку.
IV
Когда Потроховъ вернулся домой, еще двухъ часовъ не было. Взбираясь по лѣстницѣ, онъ перепрыгивалъ черезъ ступеньку, запыхался, былъ весь красный и потный. Въ рукѣ его былъ горшечекъ съ свѣжей икрой, въ карманѣ билетъ на ложу въ Александринскій театръ. Онъ успѣлъ расцѣнить полученный вчера вечеромъ товаръ, побывалъ въ гостиницѣ у агента и сдѣлалъ заказъ на новый товаръ. Успѣлъ онъ послать за ложей, успѣлъ послать изъ лавки за икрой, но забылъ сказать, что сегодня срокъ векселю въ двѣсти рублей и не только не далъ приказчикамъ на это денегъ, но даже выбралъ все и изъ кассы отъ утренней выручки, оставивъ только мелочь на сдачу. Объ этомъ онъ вспомнилъ только тогда, когда взялся за ручку звонка у своей квартиры. Его какъ обухомъ ударило но головѣ.
«А вдругъ какъ протестуютъ вексель у нотаріуса? — мелькнуло у него въ головѣ. — Скандалъ, по всѣмъ байкамъ скандалъ! Остановятъ кредитъ… разговоры… Каково это для торговаго человѣка! Я изъ-за чего? Изъ-за капризовъ жены».
Онъ перевелъ духъ и сталъ утѣшать себя.
«Впрочемъ, вѣдь я вернусь въ лавку, вернусь въ пятомъ часу… Приказчики должны сказать векселедержателю, что я вернусь и тогда уплачу двѣсти рублей. До пяти часовъ обязаны ждать уплаты по закону, — утѣшалъ онъ себя. — А теперь только-бы съ женой-то примириться и утѣшить ее».
Горничная отворила дверь.
— Накрыто на столъ? Если готовъ обѣдъ — подавайте скорѣй… — заговорилъ Потроховъ скороговоркой. — Да вотъ икра… Развяжешь горшечекъ и поставишь передъ приборомъ барыни, — подалъ онъ горничной горшечекъ.
— Барыни дома нѣтъ, она вслѣдъ за вами уѣхала, — отвѣчала она.
— Какъ уѣхала? Куда уѣхала? — вспыхнулъ Потроховъ.
— Не могу знать. Намъ она ничего не сказала, но уѣхала. Впрочемъ, кухаркѣ сказала, что дома обѣдать не будетъ и чтобы для нея лишняго ничего не стряпать. Барыня и тетерьку отмѣнили и осетрину и заказали гречневую кашу. «Барину, говоритъ, довольно щей и каши». Онъ это любитъ.
Потроховъ стоялъ какъ громомъ пораженный и даже не снималъ шубы и шапки.
— Можетъ быть, къ маменькѣ своей Прасковьѣ Федоровнѣ она уѣхала? — спросилъ онъ наконецъ.
— Нѣтъ-съ, — протянула горничная. — Я имъ выносила на подъѣздъ саквояжъ, такъ онѣ рядили извозчика на Царскосельскую дорогу, — отвѣчала горничная.
— На Царскосельскую дорогу? — протянулъ Потроховъ и тутъ-же мысленно воскликнулъ:- «Это къ Голубковой! къ ней, подлюгѣ! Она въ Царскомъ Селѣ живетъ. Это разведенная дрянь, все лѣто гонялась за музыкантами павловскаго оркестра и даже разъ въ прошломъ году отъ мужа съ флейтой бѣгала. Да, да… къ ней… къ Голубковой… у ней по сейчасъ разные флейты и контрбасы собираются. Ну, что тутъ дѣлать?
Онъ даже, не раздѣваясь, присѣлъ въ прихожей на ясеневый стулъ. Потъ съ него лилъ градомъ.
— Сказала барыня тебѣ все-таки, когда домой вернется? — задалъ онъ вопросъ горничной.
— Ничего не сказали. Но взяли съ собой свою цитру. Съ цитрой уѣхали.
— Съ цитрой? Ну, такъ это къ Голубковой навѣрное… „Надо будетъ сейчасъ ѣхать въ Царское и вырвать ее изъ рукъ этой развратной женщины, — прибавилъ онъ мысленно. — Поѣду, сейчасъ поѣду. Я знаю, гдѣ Голубкова живетъ“. — Что-жъ ты стоить и глаза на меня, какъ сова, пялить! — закричалъ онъ на горничную. — Иди и ставь на столъ скорѣй обѣдъ!
— Шубу съ васъ… — пробормотала горничная.
— Ахъ, шубу снять… Бери шубу… И скорѣй на столъ… Я пообѣдаю и уѣду.
Потроховъ сбросилъ съ себя шубу.
„И на какой шутъ я икры купилъ! — разсуждалъ онъ. — Вѣдь три рубля фунтъ! Теперь прокиснуть можетъ. А ложу… Зачѣмъ я ложу взялъ на завтра? Впрочемъ, вернется-же она къ завтрему. Или я самъ ее верну… Силой верну“… — успокаивалъ онъ себя, входя въ столовую.
— И сундукъ съ нарядами барыня съ собой взяла, и узлы? — разспрашивалъ онъ горничную, накрывавшую столъ.
Горничная улыбнулась.
— Нѣтъ-съ, сундукъ и узлы оставили дома, — сказала она.
„Ну, слава Богу, слава Богу… Можетъ быть, она и не совсѣмъ уѣхала, — подумалъ Потроховъ, — а такъ, часа на два, на три или до ужина… Но саквояжъ — вотъ что меня смущаетъ, который она взяла“.
— Взяли только саквояжъ и подушку, — прибавила горничная.
— Ахъ, и подушку еще! — воскликнулъ Потроховъ. — Зачѣмъ-же ей подушку?
— Не могу знать, баринъ.
„Подушку… Саквояжъ и подушку… Нѣтъ, ужъ это значитъ въ ночлегъ уѣхала… Надо выручать… Надо какъ можно скорѣй выручать ее отъ Голубковой… А то налетятъ на нее эти контрбасы, кларнеты и скрипки у Голубковой… Вѣдь и сама она съ цитрой поѣхала. Бѣда! Чистая бѣда!“
Потроховъ схватился за голову, прошелся нѣсколько шаговъ по столовой и, наконецъ, закричалъ на горничную:
— Да что-жъ ты съ обѣдомъ! Подавай скорѣй! Вѣдь мнѣ тоже въ Царское Село ѣхать надо!
— Сейчасъ, сейчасъ, баринъ.
Горничная засуетилась.
Потроховъ сходилъ въ спальню, дабы убѣдиться, дѣйствительно-ли приготовленные вчера женой узлы и сундуки съ нарядами находятся дома, и, найдя ихъ на мѣстѣ, вернулся въ столовую и опять сталъ разспрашивать подавшую уже обѣдъ на столъ горничную:
