Николай Лейкин - В неладах
— Ну, — твое, допустимъ твое, — проговорилъ нѣсколько осѣкшимся голосомъ Потроховъ. — А кто тебя теперь въ теченіе трехъ лѣтъ замужества поитъ, кормитъ, одѣваетъ и обуваетъ?
— Десять тысячъ… Мои приданыя десять тысячъ, — отчеканила жена.
— Десять тысячъ ваши всего только четыреста рублей процентовъ вамъ даютъ въ годъ, а вы развѣ четыреста рублей стоите? Квартира, обѣдъ, ужинъ… удовольствія…
— Отъ тебя удовольствія? Какія такія удовольствія? Развѣ только пятокъ мандариновъ-то принесешь послѣ лавки да заварныхъ баранокъ? Экъ, расхвастался! Ты меня извелъ, жизнь у меня отнялъ!
— Позвольте! А платье-то на свадьбу къ Гаврюхинымъ? Вѣдь я за него полтораста рублей заплатилъ. А карета, перчатки, духи? А въ двухъ бенефисахъ нынче въ театрѣ были, гдѣ съ насъ семь шкуръ за мѣста сорвали? А-а-а… Ну, да что тутъ считать! — махнулъ Потроховъ рукой, — Надо ужинать идти. Я цѣлый день въ лавкѣ на ногахъ, такъ проголодался. Дѣлать нечего. Пойду одинъ ѣсть. А вы, авось, прочванитесь.
Онъ ушелъ въ столовую. Но жена не прочванилась и не пришла къ нему. Ему пришлось поѣсть одному. Онъ взялъ стаканъ чаю и вернулся въ спальню.
— Куда-же это ты сбиралась уѣхать-то? — мягко спросилъ Потроховъ жену, подсаживаясь къ переддиванному столику, на которомъ горѣла лампа подъ желтымъ шелковымъ абажуромъ.
— Къ чорту на рога! — раздраженно закричала она ему.
— Хорошее и почетное мѣсто для образованной жены коммерсанта, которая въ гимназіи училась.
Она поправилась на диванѣ, сверкнула глазами и спросила:
— Ты дразнить меня сюда пришелъ, что-ли? Такъ отправляйся къ себѣ въ кабинетъ на счетахъ щелкать, а меня оставь въ покоѣ. Спальня моя.
— Врешь. Какъ твоя, такъ и моя. Ну, да что объ этомъ говорить! Я тебя серьезно спрашиваю: куда-же ты сбиралась уѣзжать? Къ маменькѣ, что-ли?
— Какъ возможно къ намъ! — воскликнула теща. — Да развѣ папенька это допуститъ? Ни въ жизнь не допуститъ. На два дня не приметъ, если узнаетъ, что отъ мужа, не спросясь, ушла.
— Въ гостиницу я уѣду, въ меблированныя комнаты, а вовсе не къ вамъ, — проговорила Аграфена Степановна.
— Глупая, да вѣдь въ гостиницѣ-то прописаться надо, въ гостиницѣ-то или въ меблированныхъ комнатахъ сейчасъ отъ тебя паспортъ потребуютъ, а гдѣ онъ у тебя? — старался пояснить ей мужъ.
— Вы обязаны дать мнѣ паспортъ.
— Нѣтъ, не обязанъ, — покачалъ головой Потроховъ.
— Ну, я судиться съ тобой буду. Адвоката себѣ возьму.
— Охо-хо! А пока до судбища-то дойдетъ, гдѣ тебя безъ паспорта держать будутъ?
— Полиція мнѣ на короткій срокъ свидѣтельство выдастъ. Я знаю… я по Марьѣ Семеновнѣ Голубковой знаю. Когда она ушла отъ мужа, ей полиція паспортъ дала.
— А! Вотъ что! Такъ это тебя Голубкова надоумила? Будемъ знать. И какъ только эта гостья у насъ появится — сейчасъ ее за хвостъ да палкой…
— Не придется, — отвѣчала жена. — Ты завтра въ лавку, а я вонъ изъ дома…
— Господи, что я слышу! Какія я рѣчи слышу! — плакалась теща Прасковья Федоровна, — И это при родной-то матери! Слышишь, Груша, ты дождешься, что я сейчасъ за отцомъ твоимъ поѣду и привезу его сюда, — строго сказала она.
— И отецъ ничего не подѣлаетъ. Ужъ ежели я рѣшилась, то рѣшилась… — твердо стояла на своемъ Аграфена Степановна.
Потроховъ измѣнился въ лицѣ и пожалъ плечами. Онъ чувствовалъ, что жена говоритъ серьезно, сталъ бояться, что она выполнитъ свою угрозу, и попробовалъ идти на сдѣлку.
— Грушенька, да неужели это все только изъ-за того, что я не прихожу домой изъ лавки обѣдать? — спросилъ онъ съ тревогой въ голосѣ.
— Тутъ много есть, — былъ уклончивый отвѣтъ.
— Если тебѣ нужно, чтобы я обѣдалъ съ тобой, я съ завтраго-же буду приходить изъ лавки.
— Теперь поздно. Я рѣшилась.
— Рѣшеніе можно и отмѣнить. Если мало тебѣ обѣда, я и по праздникамъ могу оставаться дома.
— То-есть это на два, на три дня, а потомъ опять за старое? Не желаю.
— Да не упрямься-же, Груша, не упрямься. Видишь, онъ на все согласенъ… — уговаривала ее мать.
— Надуетъ. Какъ это онъ съ лавкой разстанется? А приказчики три рубля утянутъ?
— Грушенька! Если хочешь, то послѣзавтра даже въ театръ поѣдемъ, — предложилъ мужъ.
— Мирись, — сказала мать. — Видишь, какой Николай Емельянычъ добрый.
— Какой онъ добрый! Онъ просто скандала боится.
— Такъ какъ-же, Груша? Мнѣ пора домой ѣхать.
Мать поднялась съ кресла.
— Вы и поѣзжайте. Я васъ не задерживаю.
— Да не хотѣлось-бы мнѣ уѣзжать, пока вы не помиритесь. Вѣдь я ночь спать не буду.
— Не могу я съ нимъ помириться!
Мать, охая и ахая, расцѣловалась съ дочерью и зятемъ, и уѣхала домой.
Аграфена Семеновна, дабы не разговаривать съ мужемъ, легла на диванѣ внизъ лицомъ. Онъ подсѣлъ къ ней на диванъ. Она лягнула его ногой.
— Не можешь все еще уходиться? Закусила удила? Ну, подождемъ…
Потроховъ удалился въ кабинетъ, раскрылъ торговую книгу и сталъ щелкать на счетахъ.
Черезъ полчаса онъ пошелъ обратно въ спальню къ женѣ, но спальня оказалась запертой на замокъ.
— Груша! — крикнулъ онъ. — Отвори!
Отвѣта не послѣдовало.
Потроховъ стучался долго. Жена не отворила ему.
Потрохову пришлось спать въ кабинетѣ.
III
Потроховъ всталъ, какъ и всегда, чтобы, напившись кофе, идти къ себѣ въ лавку. Въ столовой пыхтѣлъ самоваръ, стоялъ кофейникъ, но жена не выходила изъ спальни, и спальня была заперта.
Онъ постучался въ дверь и какъ можно болѣе ласковымъ голосомъ крикнулъ женѣ:
— Грушенька, съ добрымъ утромъ! Вставать, милочка, пора! Девятый часъ. Самоваръ на столѣ.
Въ отвѣтъ послышался голосъ жены:
— Я спать хочу! Съ самоваромъ можешь одинъ возиться.
Потроховъ подумалъ: «все еще того… дуется… И сонъ не подѣйствовалъ».
Выпивъ стаканъ кофе, онъ опять стукнулъ въ дверь и крикнулъ:
— Мнѣ въ лавку уходить надо, но…
— Ну, и проваливай! — отвѣчала изъ-за двери жена.
— Да дѣло-то не въ этомъ. А передъ уходомъ въ лавку, я хотѣлъ посовѣтоваться съ тобой, что намъ взять на завтра въ театръ — два кресла или ложу.
— Что хочешь, то и бери. А мнѣ никакого театра не надо.
«Не сдается, не сдается. Все еще грызетъ удила», — опять подумалъ онъ, умолкъ, въ лавку идти медлилъ, отдалъ ключи отъ лавки приказчикамъ и ждалъ, когда жена выйдетъ изъ спальни.
Пробило девять, а жена все еще не показывалась изъ спальни. Часовая стрѣлка передвинулась къ половинѣ десятаго, и Потроховъ былъ какъ на иголкахъ. И съ женой ему увидѣться хотѣлось, да и въ лавку нужно было идти. Въ десять часовъ утра онъ назначилъ придти въ лавку агенту заграничнаго торговаго дома Мертингъ и сынъ, чтобъ сдѣлать ему заказъ на товаръ. Агентъ былъ пріѣзжій и сегодня собирался уѣхать въ Москву за заказами.
Потроховъ вздыхалъ.
— Ахъ, ты жизнь купеческая! Уѣхать изъ дома — пожалуй, жену прозѣваешь, караулить жену — можетъ агентъ уѣхать. А товаръ сезонный, нужный.
Но вотъ въ началѣ одиннадцатаго часа изъ спальни раздался электрическій звонокъ. Жена звала горничную. Потроховъ встрепенулся.
«Слава Богу, наконецъ-то выйдетъ! — подумалъ онъ. — А агента найду я въ гостиницѣ. Онъ всегда у себя завтракаетъ въ первомъ часу». Но тутъ-же сейчасъ хлопнулъ себя по лбу и проговорилъ:
— Боже мой, какъ-же я могу увидѣть агента въ часъ, если я сейчасъ обѣщался сегодня вмѣстѣ съ женой обѣдать! Кругомъ вода…
Такъ какъ дверь въ спальню была открыта для горничной, то Потроховъ вошелъ въ спальню. Жена въ юбкѣ, въ туфляхъ и въ ночной кофточкѣ умывалась.
— Здравствуй, другъ мой, — сказалъ онъ. — Я все тебя жду.
— Совершенно напрасно. Могъ-бы, какъ всегда, уходить въ твою лавку, — отвѣчала жена, отираясь полотенцемъ. — Воображаю я, сколько у тебя черезъ это убытка! Приказчики рубль утаили.
— Не смѣйся, душечка… Смѣяться грѣхъ надъ этимъ. Вѣдь все это для твоего-же благосостоянія…
— Ахъ, ничего мнѣ этого не надо! Лучше кусокъ чернаго хлѣба да съѣсть не въ тоскѣ.
— Я пришелъ къ тебѣ сказать, что нельзя-ли сегодня намъ пообѣдать въ два часа дня вмѣсто часу? Въ часъ мнѣ нужно видѣться съ агентомъ торговаго дома…
— Когда хочешь, тогда и обѣдай. Хоть въ три, въ четыре…
— Нѣтъ, въ два… Я пріѣду съ ложей. Я рѣшилъ ложу въ театръ взять… Насъ двое, но пригласимъ твою маменьку, пригласимъ твою сестру Вѣрочку.
— Кого хочешь, того и приглашай.
Минутъ черезъ пять жена накинула на себя фланелевый пеньюаръ и направилась въ столовую пить кофе. Мужъ послѣдовалъ за ней.
— Завтра въ театръ, а въ воскресенье можно въ циркъ, — продолжалъ онъ, лебезя около жены. — Днемъ я свезу тебя на бѣга. Тамъ общество…
Жена молчала и прихлебывала ложечкой изъ чашки кофе.
— Видишь, сколько я для тебя развлеченій надумалъ!
