Дмитрий Сорокин - Виниловый теремок
До сего дня он ютился в крохотной каморке в самом конце коридора, сразу за туалетом. Теперь же Никита рассудил, что, если уж он остался здесь совсем один, то, как последний защитник государственного имущества, он имеет право на улучшение жилищных условий. И, собрав свой более чем нехитрый скарб, отправился на поиски нового жилья. Кабинеты высшего руководящего состава он отмел сразу -- заслуг пока маловато, чтоб шиковать в таких хоромах. В цехах ему показалось не слишком здорово: огромные пространства, и посередине он -такой маленький, и совсем один... А вот в бывших владениях кладовщика оказалось хорошо и уютно. Дом в доме -- застекленный загон посреди огромного темного пространства, границы которого без освещения не просматривались... Получалось так, что во всех стенах были окна, и все они выходили в никуда -в бесконечную пустоту склада. Довольный своим выбором, Никита принялся обустраиваться. Первым делом он пристроил в уголке свою на честном слове держащуюся раскладушку. Потом положил в первый попавшийся пустым шкаф узелок с одеждой и двумя книгами, а также зубную щетку и бритвенные принадлежности. Огляделся: хорошо здесь! Прилег на раскладушку, закинул руки за голову, уставился в потолок. Прикрыл глаза, затем резко открыл их, вскочил, огляделся: море пространства вокруг, ни малейшего признака тесноты! Пробовал было снова задремать, но возбуждение не проходило, и он снова встал. Как бы невзначай открыл пару ящиков стола старшего кладовщика. В них было пусто. Перерыл все ящики, стеллажи, шкафы. Кое-где лишь попадались обрывки древних отчетов и подобная никому на свете не нужная макулатура, в основном же запустение царило в бывшей складской конторе. И вот тогда-то Никита и понял, что теперь -- действительно, все. Конец света. В дальнем правом углу остались еще два неисследованных громадных шкафа, но он махнул рукой -- что там могло быть, кроме как ничего? Он повалился на свою раскладушку, закрыл лицо руками. Как дальше жить, что делать? Мир-то рухнул! До середины ночи Никита скрипел ржавыми пружинами, думая единственную эту мысль. Под утро, измучив самого себя донельзя, он заснул. Снились ему в ту ночь исключительно одни кошмары. А проснулся вместо Никиты немного другой человек. Этот человек здраво рассудил, что, как бы там ни было, а жизнь должна продолжаться по заранее согласованной с кем-то (неважно, с кем) схеме. И потому надо вести себя так, словно ничего не произошло. А что? Заняться есть чем, жить есть где... А что касается еды и, как следствие, денег, -- так что ж, на этом огромном заводе еще немало разных железяк, пимпочек, кувыкалок и прочей ветоши, которые можно свинтить и загнать в пункте приема металлолома или просто на барахолке в Заречье. На самый распоследний случай следует оставить пятизарядную мелкокалиберную винтовку, доставшуюся по наследству от предыдущего сторожа. Подумав об этом, Никита осознал себя не то, что богачом, а даже супермиллиардером типа Ротшильдов или Гейтсов. И потому он умылся, тщательно побрился, перекусил парой бутербродов с сухой колбасой, заглотил стакан чаю, и отправился на работу.
В первой половине дня никто не предпринимал попыток проникнуть на территорию завода, и маявшийся от безделья Никита решил починить радиотранслятор. Как чинятся подобные приборы, он не имел ни малейшего представления, но, между тем, транслятор заработал и сразу же после подключения к радиоточке принялся бодро врать о невероятном подъеме в экономике, фантастическом взлете производства и прочих абсолютно нереальных вещах.
К вечеру, когда никто -- вообще никто! -- так и не пришел, Никита вновь загрустил. Уйдя с поста "домой", он поужинал, потом выпил зеленого чаю и лег на свою раскладушку. Страстно захотелось ни с того, ни с сего вдруг обрести крылья и воспарить надо всем. Над этим брошенным заводом, над этим никому не нужным Городом, который давно ничего не производил -- завод грампластинок был последним могиканином промышленности, -- над этой страной, запутавшейся в кризисах, долгах и политических амбициях многочисленных бездарей. Взлететь, раствориться в синеве летнего неба и больше никогда не возвращаться. Заснул он со слезами на глазах.
3. Полчеловека
Кошмар выручил. Без него -- все, кранты. А так хоть удалось купить хлеба и консервов и отложить полушку на самый черный день или, если повезет, на праздник. Можно жить. Тот светлый сон про Него Энрике решительно забраковал: дрим-рекордер, как ни тужился, никак не смог вытянуть из Римминой памяти хоть сколько-нибудь связный сюжет: одни лишь голые эмоции в розовых тонах. Кошмар следующей ночи, однако же, Энрике очень понравился, да и дрим-рекордер вывел его без сучка, без задоринки, и, надев шлем и просмотрев готовый материал, Энрике сам так перепугался, что, не придя еще толком в себя, дал Римме пятнашку вместо традиционной "кошмарной" десятки. А кошмар был вот какой:
Римма (или Энрике, или человек, который увидит этот сон в дальнейшем) идет по узкой асфальтовой дороге. Поздний вечер, осень, дождь. Изредка в просветах между тучами мелькает ущербная луна. Холодно, темно. Впереди -развалины какого-то завода: множество ржавых металлических конструкций, полуобрушившиеся бетонные перекрытия, кирпичная крошка бывших стен. А в центре того, что некогда было цехом, Римму ждет человек в старом брезентовом плаще-палатке с капюшоном.
-- Я ждал тебя, -- говорит человек бесцветным голосом и оборачивается. Лица под капюшоном нет. Нет там и оскала какого-нибудь бедного Йорика. Там нет вообще ничего. -- Пришла пора подвести кое-какие итоги, дружище. Что есть твоя жизнь, а? Задумайся. Вернее, подумай вот о чем: чем была твоя жизнь еще несколько лет назад, до Ветра Перемен, и чем она стала сейчас? Кем ты был? И кем ты стал? Что ты имел? И что имеешь сейчас? Что приобрел, что потерял? Подумай обо всем этом сейчас, время у нас есть.
Ветер, до этого пронизывавший чуть не до костей, стихает. Дождь прекращается, тучи расходятся. Видно ослепительно звездное небо, серп ущербной луны. Звезды приходят в движение, и движение их хаотично. Созвездия расползаются, то тут, то там появляются черные дыры, звезды иногда сталкиваются, высекая яркие искры.
-- Подумал? -- продолжает Безликий. -- Не знаю, к каким выводам ты пришел, но мне все ясно с самого начала. Просто в тебе сейчас два человека. Первый -- это тот, кто был до, а Второй -- это после, сейчас. Вам там тесно и неуютно, ребята. Вас просто двое в одном, и вы отчаянно мешаете друг другу жить. Один из вас увяз в прошлом, зубами цепляется за рухнувшую сказку безмятежности и панически боится не то, что будущего, но и настоящего, чем изрядно портит жизнь Второму, который очарован магией превращения вчера в сегодня и сегодня в завтра, и воспринимает вчера лишь как исходное вещество для сегодня. Первому страшно идти вперед, Второму -- вернуться назад. И каждый тянет в свою сторону. Получается этакий "тяни-толкай" с равносильными сторонами. Ничем хорошим это, друг мой, не кончится, потому что в итоге мы имеем индивида, которому страшно жить и вчера, и сегодня, и завтра. Страх -сильнейшее из чувств, и рано или поздно он подомнет под себя все остальные. Что тогда будет, подумай. Впрочем, можешь не думать, потому что я помогу тебе уже сейчас. Я освобожу в тебе и Первого, и Второго. Сейчас.
С тихим свистом сверху падает огромное, очень острое лезвие и рассекает Римму пополам. Она чувствует, как чудовищный нож проходит сквозь нее, словно сквозь масло, рассекая кости, мышцы, сосуды, нервы... Никакого обещанного облегчения не наступает, только море невероятной боли.
-- Все будет хорошо, -- вкрадчиво говорит Безликий. -- По крайней мере, до тех пор, пока вы не встретитесь снова. А теперь идите, -- и половинки только что бывшей целой Риммы неуклюже разбредаются в разные стороны. -- И вот ведь какой интересный парадокс, -- задумчиво говорит он им вслед, -было два человека в одном, а осталось две половинки одного. В два раза меньше. По полчеловека на Первого и Второго. Куда же делось остальное?!
Энрике даже вскрикнул в тот момент, когда на него как бы упало лезвие. Долгих десять минут он пытался очухаться, и, боясь выдать свое состояние дрожанием голоса, молча протянул Римме деньги и указал глазами на дверь.
Она сыто потянулась, выключила телевизор и залезла под одеяло. Пора на работу.
4. Однажды в жизни
Это утро обещало начало новой эры. Знамений было множество. Первое: в галерее, соединяющей цех №6 и склад готовой продукции, лопнуло от сильного ветра стекло. Никита проснулся от неприятного звука, вызванного этим явлением. Тут же в беззащитное окно влетела птица. И не голубь, воробей, ворона или галка, каких полным-полно в любом городе, а настоящая певчая птица с желтой грудкой и пестрой серо-коричневой спинкой с голубыми крапинками. Птица прилетела не куда-нибудь, а именно на склад, в центре которого гнездился Никита. Усевшись на застекленную перегородку, птица издала несколько переливистых трелей и вылетела вон. Больше Никита ее не видел.
