И Посохов - Иваны
"Ну, что надулась-то? Не обижали пока, а ты уж надулась!" - сказал председатель, глядя на бабушкин живот.
Председатель всегда все начинал со склоки, с обидного. Установка была такая, что ли? Охоч был до склоки!
"Ты пока што бабу не трогай!", - сказал дедушка.
"Не дам я вам никакого имущества", - запричитала в голос бабушка.
Обида вышибла слезы. Иван загородил мать, увел в сени...
"Как это не дашь? Будем мы тут с вами вожжаться!" - закричал раздраженно председатель.
- Не счел даже нужным больше разговаривать с твоим дедом. Конечно же, пришел взять все, и никакая тут не опись!..
Отец сплюнул с досады.
- Когда выводили корову, Иван вдруг выскочил из сеней. Вырвал из плетня кол. Со страшной, дикой силой опустил кол на голову председателя. И началась драка... А потом... судили всех. Приписали коллективное убийство. Ивану дали пятнадцать лет, дедушке и двум подбежавшим помочь соседям - по десять лет. Нас с Илюхой не тронули, мы были малы еще, - на этом отец обычно и заканчивал свои воспоминания.
Хамское отношение ко всему прошлому уничтожило совхоз "Воронцово".
Красивейшие, круглые башни у въезда в усадьбу превратились словно в беззубых старух. Горько и обидно сейчас смотреть на валяющиеся повсюду груды белых камней, когда-то бисером украшавших эти башни.
Уничтожен и знаменитый дубовый парк. От парка остались лишь убогий клочок да еще название остановки "Воронцовский парк". Сохранившейся чудом церкви отведен лишь скромный уголок в углу парка...
Варварское отношение уничтожило даже ту дивную стелу с могучим орлом, распластавшим крылья над вечностью. Разорены доты Великой Отечественной войны.
* * *
В той местности, которая примыкала к городской черте Москвы со стороны Калужского шоссе, кроме Cеменовской средней школы ? 55, другой не было.
Два раза в день к школе тянулись школьники. Цепочка высоковольтных вышек, торопясь мимо парка совхоза "Воронцово", мимо церкви, легко взбегала на школьный холм. Потом, словно получив новый заряд энергии, высотки, также ажурной строчкой, выстроившись в затылок друг к другу, катились к Москве дальше.
Школа гордо стояла на вершине холма. В ней учились ребята из всех окрестных сел: и из села Семеновское, и из совхоза "Воронцово", и из сел Коньково, Деревлево, Беляево, из Теплого Стана, и санатория "Узкое", и из Мамырей...
Мы с Иваном Романовым тоже учились в этой школе. Ивана звали дразливые мальчишки Романьком. Был Романек воспитанником детского дома времен войны.
Как это бывает только в детстве, нас никто, никогда, кроме как по кличкам, не называл. И у меня была кличка Постный. И это было как нельзя кстати - ведь мы были тезки...
Как и все в те годы, мы были и пионерами, и комсомольцами. А я даже секретарем комитета комсомола школы. Три года подряд...
Да и то правда - я легко учился и все успевал. И оставалось еще время, которое я с охотой отдавал другим.
Романек окончил школу на год раньше меня с золотой медалью. Я слышал, что он поступил на химический факультет МГУ, из-за этого теперь мы встречались редко.
Я тоже, как и Романек, тянул в школе на золото, но меня не утвердили в РОНО, поставили тройку по геометрии.
Словно громом был я поражен случившимся. Сидел на скамеечке напротив входа в школу и никак не мог отойти от этого потрясения. Я же болтался по райкомам, хорошо знал высокий авторитет школы и не допускал даже мысли, что наша Нина Дмитриевна, обожаемая всеми директриса, могла быть так унижена.
Нина Дмитриевна, выйдя из школы, подошла, положила мне руку на плечо и сказала:
- Не горюй, Ваня! Ты все можешь.
"Ты, Постный, как Иманнуил Кант, - вспомнил я, как сказал Романек, когда пришел как-то в школу навестить Нину Дмитриевну. - По тебе можно часы сверять".
- А все-таки, что же случилось? - спросил я директрису. - - Да просто твоя работа попала к ним на стол до перерыва на обед, - отшутилась она...
Экзамены я сдавал теперь на общих основаниях. Я не добрал одного балла в МИФИ и пошел работать монтером на косметическую фабрику неподалеку от дома. Но теперь я пошел на фабрику рабочим, наотрез отказавшись от работы в райкоме комсомола.
* * *
- Поступай к нам, - позвал Романек, который был уже на втором курсе химического факультета МГУ.
И на следующий год я тоже стал студентом МГУ, студентом физического факультета.
Годы студенчества - лучшие годы в жизни. Нам, студентам, было хорошо, но хотелось, чтобы было еще лучше. Мы верили в свое будущее! Мы надеялись на будущее! Мы любили и были любимы. Наши родные и близкие не чаяли видеть в нас ученых, инженеров, профессоров, академиков...
Вместе мы встречали пробежками утро. Ходили по выставкам. Вместе проводили все вечера: дискуссии, вечные разговоры о литературе, искусстве, поэзии.
Вместе мы занимались спортом в сборной МГУ, соперничали в борьбе за факультетские первенства МГУ. И Ломоносов всегда встречал нас, из стоящих друг против друга факультетов, будущих ученых.
Чарующие похождения на танцы оставили неизгладимые следы в наших молодых душах. Танцы бывали во всех зонах, где жили студенты. И мы ходили во все зоны друг к другу на танцы...
На одном из вечеров Романек познакомился с русоволосой девушкой Зиной Хлоповой. Зикой, как ее звал Романек. Танцы были в зоне "Е", в которой жили журналисты.
Сколько восторгов выложил Романек передо мной в те долгие вечера наших бесед о жизни, о счастье! Но никогда еще не говорил столько нежных слов о девушках вообще и об этой девушке с факультета журналистики.
Романек любил и умел находить людей. И я невольно, как его друг, купался в теплых лучах славы и успеха Ивана Романова...
Вскоре Зина, окончив факультет, уехала в кемеровскую газету. Романек через год также окончил свой факультет и остался в аспирантуре. Они писали друг другу замечательные письма. "Мне хочется тебя обнять! Ведь не чужие мы друг другу. Иль не в тебе нашел подругу, любимую, сестру и мать!" писал Романек...
Однажды осенним солнечным днем Зина прилетела в Москву, чтобы быть свидетелем выходящей замуж подруги Гали. Зина позвонила и попросила Романька быть свидетелем от жениха на свадьбе.
Радости Романька не было предела! Тем более что он знал Илью, который учился курсом старше.
Едва ли не первый раз в жизни Романек надевал галстук, тщательно причесывался перед зеркалом, словно женился сам.
- Ты умеешь вязать эти проклятые галстуки? - спросил Романек.
- Конечно, - ответил я. - А ты распарился-то с чего? - спросил я.
- У меня предчувствие. Должно что-то произойти, - ответил Романек.
- Как же может быть иначе-то? Свадьба же, - ответил я. Романек рассеянно смолчал...
На свадьбе в кафе "Под интегралом" гостям, как обычно, было весело и "горько". Но, когда гости пришли к выводу, что им "горько" и от свидетелей, Зина поцеловала Романька так страстно и так долго, что в тот же вечер Романек предложил Зике руку и сердце...
* * *
Галя с Ильей укатили в отпуск, оставив маленькую свою комнатушку пустой.
На следующий день в той же комнатушке собрались идти в загс уже Романек и Зина.
Я не мог не быть свидетелем на свадьбе со стороны Романька. Свидетельницей со стороны Зины должна была быть сокурсница, которая собиралась подъехать прямо в загс.
Я пришел в комнатушку на пять минут раньше, и очень огорчился, что Романек опаздывает. Зина успокоила меня...
Мы стали ждать, сварили кофе. В окно, словно в зеркало, смотрелся солнечный день бабьего лета. Зина налила в кофе коньяку. Вскоре мы перешли на коньяк без кофе, выпили. Потом выпили еще. И еще...
Зина села ко мне на колени и зашептала:
- Ах, мой милый Ванечка! Ванечка! Ванечка!
Все во мне мутилось, крутилось, дыбилось. И не только от выпитого коньяка...
Романек пришел слишком поздно.
Предательство мое мы обсудили с ним на другой день.
- Мне будет очень жаль, если Зике с тобой будет плохо, - только и сказал Романек...
А я и в мыслях не мог допустить, что Зине со мной может быть плохо!
Мы верили в свою порядочность. Мы считали себя энциклопедистами, все и вся знающими наперед.
Мы думали, что мы правим бал!..
2. НА ДАЧЕ
Нет! Ты не прав, ты не прав, ты не прав!
Я сейчас чувством жизни, как никогда, болен.
Мне хотелось бы, как мальчишке, кувыркаться по золоту трав И сшибать черных галок с крестов голубых колоколен.
С. Есенин. "Пугачев."
Я ходил по дорожке вдоль озорных и веселых цветов "Невеста", когда мой сын, тоненький и загорелый, выскочив на крыльцо, неожиданно остановился.
- Папа, я себе недоволен, - сказал мальчик. Он и я ухмыльнулись.
- А собой ты доволен? - спросил я, принимая первую у малыша встречу с самим собой.
- Я доволен... собой, - неуверенно сказал сын.
- А чем же ты недоволен?
- Мама мне книжку не читает.
Я вошел в домик, который мы снимали на лето в Подмосковье. Домик был зеленый, с низкой крышей, как дорожный вагончик. И мне все время приходилось при моем высоком росте наклоняться при входе, чтобы не удариться головой о дверной косяк.
