Андрей Зарин - Кровавый пир
— Мы бьем челом великому государю, чтоб великий государь пожаловал нас, велел вины наши нам простить и отпустить нас на Дон! А что мы с повинной идем, тому в знак принесли мы пушки: пять медных и шестнадцать железных, да пленных своих, что в боях забрали. На том челом бьем!
Прозоровский встал и сказал Разину:
— Государь, по своему милосердию, вины ваши с вас снял и позволил вас на Дон отпустить. Только допрежь вы должны свои морские струги отдать. Мы вам легкие в обмен дадим.
— Ваша воеводская воля! — смиренно ответил Разин.
— И еще заклясться должны, что больше на Руси воровским делом заниматься не будете, а станете царю прямить!
— Мы и так супротив царя не шли!
— Ну, Господь с вами. Государь вас милует, а что сделаете впредь, то и теперешнее помянется!
На этом и кончилась церемония. Воеводы встали со своих мест и вместе с Разиным пошли осмотреть пушки и пленных.
— Да неужто тут и все пушки? — удивился князь Прозоровский, увидя всего двадцать одну пушку.
— По моему взгляду, до сорока пушек было, — сказал Львов.
Разин нахмурился и взглянул на воевод исподлобья.
— Всех пушек отдать не можно, — ответил он угрюмо, — как пойдем по степи от Царицына до Паншина, пушки и нам нужны станут. Всякий народ там гуляет. В Паншин прибудем и пушки отошлем!
Воеводы переглянулись, но они стояли в тесном кругу казаков и промолчали.
— А что же служилых людей не отпустили?
— А нешто мы их держим. Пущай идут. А неволить не можем!
Кругом послышался сдержанный смех.
— Вы вот все меня спрашиваете, а небось выкупа за Сехамбета я еще не получил, а молодцы с меня спросят! — резко заговорил Разин. — А ты, князь, мне еще слово давал!
Князь Львов вспыхнул:
— Мухамед тута и тебе казну принес. Можешь не опасаться!
— Ну, будет! — примирительно произнес князь Прозоровский. — Ты вот что! — обратился он к Разину. — Отбери молодцов, что к тебе ближе, да идите ко мне на пир честной. Всем надо пир справить!
Разин поясно поклонился князю:
— Спасибо за честь! А вы, князья-воеводы, не откажитесь на скудном подарочке нашем. Челом бьем вам!
Лица воевод просветлели. Казаки стали подносить им дорогие ткани персидские, оружие в окладах, халаты, шали и седла.
— И вы, милые, подходите! — крикнул весело Разин стоящим поодаль дьякам и подьячим и наделяя кого куском материи, кого саблей, кого халатом.
— А и награбили, удалые молодчики! — добродушно уже усмехаясь, говорил Прозоровский.
— Всего было! — ответил Разин.
День окончился пированием у князя Прозоровского. Воеводы напились с Разиным, хлопали его по плечу и говорили:
— Пошалил, Степан Тимофеевич, и будет! Теперь царю правь, а мы за тебя во как царю отпишем!
— Спасибо на добром слове. Мы все хотим честью, — отвечал Разин, — надоело разбойство это. Казна есть! А мы царю-батюшке всегды прямили. Теперь ему островами поклонимся, что на море взяли.
— Так, Степан Тимофеевич, так!
— Здоровье царя-батюшки!
— Теперь ты ко мне на пир! Мой черед, — лепетал князь Львов.
— К нам, на струги, милости просим! — отвечал Разин.
А тем временем по всей Астрахани рассыпались удалые казаки, наполнив царевы кабаки и тайные рапады. Не считая, они сыпали из карманов деньги, братались с мещанами, посадскими и стрельцами, и скоро пьяное веселье разлилось по всем улицам и площади.
— Гуляй, казацкая душа! — орал пьяный казак, обхватив за шеи двух посадских. — У нас, братики, так: пей, пока ноги держат! Заливай! Грицько, ты куда, вражий сын?
— А туточко, бают, девчины есть! — ответил на бегу другой казак.
— А и мы ж з ним!
На базаре у канавы, распивая огромную баклагу, стрелец говорил с казаком:
— И пойду я к вам. Ей-Богу, пойду! Здесь что. Жрешь толокно, денег не дают, а службу неси. Ну их!
— Пожди трохи, — отвечал казак, — мы еще с батькой назад придем, тогда иди!
— И пойду! Вот тебе крест!
— Тогда и иди! — твердил казак.
Уже небо вызвездило и месяц поднялся, когда казаки вернулись на свои струги. Пьяного Стеньку внесли на его «Сокола» и под дружные удары весел отчалили от пристани.
— До завтра, молодцы! — кричали им с берега.
— Да завтра! — отвечали казаки.
Струги тихо поплыли по озаренной луною реке, и скоро среди ночной тишины до города донеслась дружно подхваченная песня:
У нас-то было, братцы, на тихом Дону,
Породился удал добрый молодец,
По имени Степан Тимофеевич;
Во казачий круг Степанушка не хаживал,
Он с нами, казаками, думу не думывал;
Ходил гулял Степанушка во царев кабак;
Он думал крепку думушку с голытьбою:
"Судари мои, братцы, голь казацкая!
Поедем мы, братцы, на сине море гулять,
Разобьем, братцы, басурмански корабли,
Возьмем мы казны сколько надобно…"
Песня росла, ширилась, а потом стала доноситься глуше и глуше и замерла… Полупьяный народ стоял на берегу словно зачарованный. Песня взволновала всех; в ней слышались воля, молодечество, бесшабашная удаль.
Сидят все словно в остроге, прикрепленные к дому, к лавке, к молодой жене, а те соколы — никого не знают. Весь свет для них!..
— Эх, и житье привольное! — громко выкрикнул пьяный ярыжка, и в толпе ответили ему сочувственным вздохом.
IV
Астрахань словно захмелела, так закружили ее казаки. С раннего утра приезжали они в город, привозили с собою награбленное добро и продавали его на базаре, с пьяных глаз отдавая за ту цену, которую давали им хитрые купцы.
Дорогие персидские ткани, ковры и шали; золотые, серебряные цепи, ковши и кубки; камнями усыпанные чепраки и седла, ружья, пистолеты, кинжалы и сабли — все продавали казаки охочим людям, и на базаре с утра уже толпился народ.
Нередко в толпе показывался и сам Стенька Разин; вокруг него тотчас собирались нищие и кричали:
— Батюшка, помоги! Батюшка, милостивец, не оставь!
И Разин бросал в их толпу горстями серебро и золото.
— Здравствуй, батюшка! — кричали ему в следующий день встречные ярыжки, пьяницы, голь кабацкая и падали ему в ноги…
До полдня шла торговля, а там распродавшие добро свое казаки шли по кабакам и начиналась гульба до вечерней темноты.
Высыпала на улицы голь кабацкая, холостые мещане и посадские, стрельцы и ярыжки, и стон стоял по городу от пьяного веселья. Мирные жители прятались по домам, запирали дубовые калитки, задвигали окна ставнями и испуганно крестились при каждом крике.
— Пей за здоровье батюшки нашего, Степана Тимофеевича! Пей, собачий сын! — орал казак, поймав на улице испуганного дьяка.
— Не могу, милостивец! С ног упаду! — молил дьяк.
— Пей! Не то с чаркой в глотку забью! — кричал казак, и испуганный дьяк тянул неволей водку.
— А то: не могу! — уже добродушно смеялся казак и шел, пошатываясь, дальше.
На площади составлялся круг. Откуда-то брались запрещенные скоморохи, гудела волынка, сопели, и казаки плясали, выбивая ногами частую дробь.
Воеводы словно показывали пример черни.
То у них по очереди пировал Стенька Разин с казаками, то они шли к нему на струг и каждый раз возвращались с дорогими подарками, которыми оделял их щедрый Разин.
Может, потому и были так снисходительны к нему корыстные воеводы. Почти ни в чем не решались они перечить Разину, и даже не посмели отобрать у него царских аргамаков, а не то что награбленный у Мухамеда товар или лишнюю пушку.
Наступал вечер, теплый, летний, южный. Стенька Разин со своими любимыми есаулами, Ивашкой Хохловым да Ваською Усом, садились на струг под пышный балдахин, на богатые ковры и подушки, а прочие казаки на весла, и медленно плыли к своему стану, часто чтобы вновь бражничать.
Стенька Разин был истый казак своего времени, для которого пьянство составляло как бы культ. Созвав есаулов своих, он нередко до зари продолжал брашну.
Но в промежутках этого сплошного пьянства и Стенька Разин, и воеводы думали о деле.
— Чего это они, вражьи дети, держат нас столько, — говорили иногда есаулы, — мотри, худо бы не было!
— С нами-то? — удивлялся Разин. — Али они белены объелись. Небось воеводы у меня во где! — и он показывал свой сжатый кулак. — Куда хочу, туда верчу!
— Ты, атамане, им всех стругов-то не отдавай, — сказал однажды ему Васька Ус, — неровно нам занадобятся.
— Тоже нашел дурака! — отвечал ему Разин. — Я для себя девять стругов оставил, так и князю сказал: этих тебе и не видеть. Да нешто «Сокола» я отдам кому?
— То-то! — успокоился Ус.
А воеводы в свою очередь торопили мастеров с изготовлением легких речных стругов, на которых хотели отправить приятных, но и опасных гостей.
— Загостятся тут, еще беды не оберешься, — озабоченно говорил князь Прозоровский.
