Михаил Чернолусский - Под твоим небом
- Ну вот, и в самом деле - гость приговорил себя к молчанию.- Он посмотрел на Андрея.- А между тем, мы говорили тут о вас накануне вашего появления. Вы ведь фронтовик, основа нашего государства. Ваш девиз - бурная деятельность. И еще добавлю - мечтания.
Феликс Егорович не в ладах был, видимо, со своей бородой - он постоянно ее разглаживал, а она все топорщилась. - Не устали, значит, мечтать? - Феликс Егорович обернулся в сторону Волокова-отца. - Вы слыхали, Сергей Митрофанович, не устали?
Не переставая барабанить пальцами по столу, Волоков-отец кивнул в ответ головой, и наконец заговорил:
- Это хорошо - мечтать. Но о чем? Для науки это очень важный вопрос. Он помолчал. Положил свою тяжелую ладонь на тетрадку Андрея.
- Не скрою - это похвально, - произнес профессор, показав на тетрадь. Он сухо посмотрел на Андрея.- Вы вторгаетесь во все сферы науки. Вот, в частности. - Он неприятно усмехнулся. - Даже, простите, проблема рака вас не очень смутила. - Опять усмехнулся. - Нет, нет, я вовсе не шучу. Вы утверждаете, что проблема асбеста, особо опасна для раковых заболеваний... Любопытно. Весьма. Оказывается, рак - остатки некогда живых существ, существовавших в бескислородной атмосфере. Значит, пишете вы, рак в организме можно уничтожить, создав вокруг него кислородную ловушку. Так ведь?
- Я лишь предположил, - давясь собственным голосом, возразил Андрей.
- Я понимаю, дорогой. Но вам следует знать, что и этот вариант уже рассматривался наукой...
Звон в ушах не прекращался, и когда за столом затихли, а Сергей Волоков вновь принялся разливать чай, Сергей Митрофанович снова стал барабанить пальцами по столу, как-то неприятно, отталкивающе улыбался:
- Вы торопитесь, молодой человек, во всем разобраться. В науке это самый большой грех...
Андрей уже не помнит - с кем и как попрощался. Только одно слово все еще звенело в ушах - "Спасибо".
? ? ?
Дорогой вспомнилась фраза Петра: "Дилетанты это воздух, которым мы дышим. - Петр смеялся.- Понимаешь, мы умеем плавать, а вы умеете нырять".
Горели редкие тускло освещающие аллею фонари. Со стороны детской площадки, отгороженной от аллеи высоким кустарником, доносилось ребячье разноголосье. Значит, время не позднее, - понял Андрей. Да и куда ему вообще торопиться?
Впереди шла девушка, вся в белом, спортсменка, что ли.
В кармане плаща была тетрадка, которую ему вернули, пожелав неторопливого упорства.
Андрей уже твердо знал, что никогда не покажет кому-либо свой опус. Идя по бульвару, он ловил себя на этой упрямо возвращающейся к нему мысли, что не отдаст - вот и все, нечего тут объяснять.
После тридцати - человек, конечно, не кончается, его ждет впереди еще много дел и ошибок. Но надо - жить, то есть дышать полной грудью и делать реальное дело, а не разыскивать заросшие бурьяном тропинки, по которым ты лишь мысленно бегал в годы бесплодных юношеских мечтаней. Бери груз по плечу. А в гении - поздно.
- Поздно! - вслух, громко произнес Андрей, так что девушка в белом обернулась.
Он увидел на газоне возле старого дерева новенькую зеленого цвета урну. Резко свернул с аллеи, подошел к урне и вынул из кармана тетрадку. Спокойно, не торопясь разорвал ее пополам. Потом еще пополам, и еще. Когда в урну посыпались клочки исписанной бумаги, он подумал: "Что я делаю?". Но остановиться уже не мог и то, что оставалось у него в руках, рвал и рвал на мельчайшие клочки, как будто главное в том и заключалось, чтоб как можно усерднее все разорвать, покончить с прошлым.
3
Андрей трижды нажал на звонок. Так он условился с Людой, иначе мальчишки ему не откроют.
И вот голосок за дверью:
- Кто там?
- Это я - дядя Андрей... Откройте, ребята.
Щелкнул замок, дверь распахнулась.
На Андрея уставились две пары настороженных глаз, даже чуть испуганных - серые и черные. Сероглазый белобрысый - это Миша, а чернявый, красивенький - Саша, ему шесть лет. Мише - девять.
- Привет, орлы! Узнали меня?
- Узнали.
Андрей повесил плащ рядом с хозяйской телогрейкой Петра. Скинул ботинки, Миша принес ему тапочки. У Люды всегда чистота, паркетный блеск.
- Дядя Андрей, чай будете пить? Мама велела вас чаем напоить.
- Нет, спасибо. Пошли в комнату.
Так началось дежурство Андрея в доме Петра. Слово - дежурство произнесла Люда.
- Я подежурю у Петра, - сказала она по телефону,- ты - у нас, с моими детьми.
Петра срочно прооперировали, буквально на следующий день после встречи с Андреем. Операция тяжелая, полостная, и Люде в порядке исключения разрешили побыть ночь рядом с больным.
Андрей хорошо представлял себе состояние Петра, когда тот очнулся после операции в палате. У Андрея в войну тоже вынимали осколки под общим наркозом, так как разрез надо было делать глубоким. Он помнит свое возвращение к жизни. Открыл глаза под утро, когда в углах палаты еще стоял синеватый мрак, а окно лишь чуть посветлело, Андрей увидел небо в чуть розоватых облаках, пролетевшую мимо окна ворону. Губы у него были сухие. Он попросил пить, и чьи-то руки протянули ему чашку с холодным чаем. А Петру пить не дадут, - думал Андрей,- у него разрезали желудок и может быть даже часть удалили. Что врачи там обнаружили? Почему поспешили с операцией? Рак? Люда сказала, что сама еще пока не знает, сегодня будет говорить с профессором. Странно, что от жены скрывают. Очевидно, нервишки у Люды сдали, и врачи ждут, когда она хоть немного успокоится...
Андрей в большой комнате сел на диван, взял книгу.
Миша увел Сашу в детскую, уложил спать и вернулся. Сел за стол, молча развернул книгу, как и Андрей, стал читать. Миша учился уже в третьем классе, Саша пойдет в школу на будущий год.
Андрей, не читая, перелистывал книгу и наблюдал за Мишей, не по возрасту серьезным пареньком.
"Обойдется, все обойдется" - успокаивал себя Андрей. Но было что-то жестокое в тишине и порядке, когда все вещи стояли на своих местах, и Миша, не оценивший беду, как и в прежние дни, молча, под низким абажуром, под теплым светом читал свою книгу. Андрея раздражала тягучая тишина, хотелось шума и суеты, чтобы быстрее бежало время. Люда обещала позвонить. Телефон был в коридоре, висел на стене, как в коммунальной квартире. Петр мог бы заиметь переносной аппарат с длинным шнуром. Чудак, не поспевает за новинками московского быта.
Да и в самой обстановке здесь было что-то не совсем московское. Этажерка, например, в углу - самодельная с художественной резьбой, она не смотрится рядом с полированным шкафом, но Петр, конечно, ее не уберет - сам смастерил. Любовь столярничать передалась Петру от отца Семена Никифоровича, который по сей день первый плотник и столяр в Ясеневке. Люда говорит, что и Миша охотно помогает Петру столярничать, даже порой про уроки забывает. Андрей, между прочим, давно заметил, что Миша похож на деда - такие же, как и у деда, прямые чуть приподнятые плечи, длинные руки. А Саша пошел в мать...
Воспоминания уносили Андрея в прошлое. Он, конечно, помнил свою школу и себя в Мишином возрасте. У них не было времени читать книжки. Для уроков-то часа порой нельзя было выкроить. Особенно летом. Допоздна либо на огороде, либо возишься по хозяйству, таскаешь из колодца воду, кормишь поросят. Умаешься так, что и ужину не рад, побыстрее бы на полати, спать. Но это еще не история его детства, не главное в ней, - было холодно, голодно - вот и все. А история в потрясениях мальчишеских душ. Шло раскулачивание, создавались колхозы. Сначала всех объединили, не объяснив людям, что к чему, почему обобществляют скот, инвентарь. Потом желающих отпустили. Слезы, вражда, взаимные подозрения и страх. У Зацепиных - беда. Брата Семена Никифоровича - Игната Никифоровича раскулачили, сослали в Вятку. А Семена Никифоровича комитет бедноты взял на заметку, так как тоже жил богато, но не тронули. Однако веры, что и впредь не тронут, не было. Крепко стращали.
Вспомнив эту почти уже всеми забытую историю из далекого далека, Андрей замер. Не потому ли Семен Никифорович спустя несколько лет прогнал своих повзрослевших детей в город на учебу, что боялся повторения с раскулачиванием? Право же так. И как это Андрею раньше в голову не приходило! А теперь - приспело время свистать детей обратно. Но поздно, дорогой Семен Никифорович, поздно. Эту новую городскую эпоху в жизни ваших детей, Семен Никифорович, историк с гордостью опишет красными чернилами, несмотря на то, что ваш старший сын переродился в вельможу. Тут баланс, как говорят, положительный,- русские города не поднялись бы, не воскресли без деревенского люда.
Андрей всегда стремился, размышляя о прошлом, оправдать то, что было. Правда, увы, не всегда это у него получалось...
Воспоминания прервал Мишин голос:
- Дядя Андрей, пойдемте все-таки чай пить.
"Все-таки" - резануло слух. Совсем московский говор и речь взрослого человека.
- Миша, ты деда своего помнишь, Семена Никифоровича?
- Помню.
- А сколько лет уже не был в Ясеневке?
