Лидия Чарская - Девушка с кружкой
Маня чувствует себя былинкой под натиском бури в этих нежных властных руках. Это первые мужские ласки. Первые объятия в её жизни. Этот незнакомый человек баюкает ее как маленькую девочку. Неприятно только, что у него дрожат руки, и губы трясутся, и глаза смотрят так жадно, точно хотят ее съесть.
Из этих глаз словно сыплются искры и опаляют ее, Маню… и вздрагивает в её теле ответная страсть.
— Люблю мою грезу, всегда люблю… а вас сегодня, а вас сейчас, — лепечет она чуть слышно, сделав усилие над собой.
Потом начинает говорить более сознательно, толково и связно. Говорить о себе.
Приехала учиться нынче осенью из провинции на курсы, драматические курсы, да война совсем вышибла из колеи. Занимается, помогает Кире Павловне Нельской в лазарете её барона. Хотела учиться, сдать экзамен на «сестру», да отца жалеет, один старик остался… Брат на войне… На передовых позициях… Любимый… С самого начала… И дядя полком командует… Потом еще два кузена… Братишку жалко страшно. Совсем еще ребенок. Добровольцем пошел. Был ранен, но остался в строю. Подумайте, по девять дней из окопов не выходил. Пишет, что так с солдатами сжился, душа в душу. А потом двоюродная сестра у меня там была «сестрицей»… Ту убило наповал осколком снаряда… Счастливица, воплотила свою грезу, умерла как героиня на своем посту.
— Не надо о смерти, детка, не надо. Вы — сама жизнь, сама юность!
— Ах, нет. Разве можно о чем-нибудь другом теперь… постороннем. Война — это все. Жду, не дождусь пристроить как-нибудь у родных папочку… Сама на думские курсы сестер… А потом, даст Бог, и на передовые позиции.
— А если… Что-нибудь дурное случится?..
— Пускай… Ольга же умерла, убита. А я чем лучше?.. И Володя каждый миг собой жертвует… А я…
Володя!
Вадим Львович вздрагивает внезапно. Володей зовут и его любимца, сына той, первой, с которой он прожил необычайно красивую и тонкую эпоху своей жизни, и ребенка которой вправе считать своим.
Володя, судя по письмам той далекой, оставленной им давно, давно, тоже ушел добровольцем, несмотря на свою молодость, на свои юные годы.
Где он сейчас, этот милый Володя?
Может быть тоже, как и брат этой девочки, по девять суток мерзнет в окопах или лежит где-нибудь беспомощный, сраженный неприятельской пулей.
Что-то нудное, ползучее, неотвязное проникает в сердце и щиплет его противными болезненными щипками.
Встают тяжелые картины, мучительные образы… Груда тел… Реки крови, обезображенные массы того, что было еще недавно живыми людьми. И среди всего этого хаоса, этого ужаса войны, он, Володя, нежный и хрупкий как девушка.
Володя и тысячи ему подобных сейчас там, среди этой бойни, этого ада, рискующие жизнью, каждое мгновенье, а он здесь, как опытный хищник, как ядовитый паук, ищет минуты завлечь в свою паутину беззащитную глупенькую мушку…
Вадим Львович проводит рукой по лицу… Даже пот выступил у него на лбу. И мучительно больно снова кольнуло сердце…
Он смотрит с минуту на юную головку, прильнувшую так доверчиво к его груди…
Что это? Она кажется спит?.. Так и есть, бедная детка!..
* * *Когда получасом позднее Вадим Львович усадив у дверей ресторана в извозчичьи сани Маню и отправив ее домой, идет к себе домой, в свою одинокую холостую квартиру, ему кажется впервые, что в зимнем воздухе разлита какая-то особенная чистая, красивая свежесть, а от темного неба словно веет примиряющим, мягким спокойствием.
