Ксения Букша - Питерские каникулы
- Ну, как тебя там!
Я не отзываюсь. Варька забежала вперед, - ноги у нее были пыльные, но сама она вся свежая, как клубника, и что-то было в ней очень справедливое, как будто она дождь за три дня чуяла.
- Ну, короче, ты, короче, чего, не местный?
- Не местный, - сказал я достойно, - сами ми не здешные. А что, собственно?..
- Да у тебя что, уши отсохли? - кричит Варька.
И тут я дотумкал.
- А-а! - кричу. - Земеля! Ура-а!
- Я вэээбще-то питерская, - важно поправилась Варька, - одначе...
- У-у-у! - завопил я в полнейшем восторге и стал Варьку обнимать, правда, осторожно.
И от нее, как и от Катерины, даже в эту жару не пахло подмышками или носками, а пахло неожиданно зимними и темными запахами: не то чем-то цитрусовым, не то просто резким синим ветром.
4
Бабушка вечером подошла, поджав ручки на животе, и сказала:
- Егор!
- Что?
- Ты зачем сюда приехал?
Она прекрасно знала, зачем я приехал, а вопросом своим хотела сказать: "Ты, Егор, дурак, не учишь физику и никуда не поступишь". Поэтому я ответил:
- Я все знаю. Я взял с собой учебник. Он распространяет вокруг себя ауру. Не волнуйся, тебе вредно.
Бабушка укоризненно сжала красные губы.
- Ты хоть решил куда поступать?
- Решил, - сказал я. - Вот тебе мои документы, завтра отксерокопируешь их и отнесешь, ну, в одно место.
- Не нукай, не запряг! - в полный голос завопила бабушка. - Вот сейчас выгоню тебя по одному месту поганой метлой, будешь знать!
Я прирожденный начальник. Если человек орет на тебя, значит, сейчас будет подчиняться.
- Ну, согласись, - говорила бабушка полчаса спустя, вымазывая пальцем банку из-под сметаны, - что надо учить физику. Вот ты сейчас свежий, вот поди и поучи.
В комнате, где меня поселили, на полу повсюду лежали чемоданы с тряпками и игрушками, всякие сломанные шмудаки - пульты от телевизоров, игры "тетрис", безногое буратино. Все это усеивало пол, а поверху хлам припудривала пыль. На уродливом шкафу тоже пылилось что-то очень пластмассовое. Зато окно было большое, с медными ручками, в три рамы, и за ним стоял прозрачный жаркий воздух. Он становился все зеленее, как будто дом опускался на дно. Я лег на раскладушку. Учебник физики просился в руки. Я решил помучить его ожиданием.
Вот, подумал я, - лежу здесь, практически почти учу физику. А на фиг мне эта физика? Может быть, я по природе приспособлен к чему-то лучше, чем к физике? Просто в нашем отстойном городишке, в нашем Каменном угле, принято, чтобы те мальчики, которые не хотят идти в армию, становились инженерами. Вот и все. С другой стороны, если рассудить здраво, все тройки в моем аттестате совершенно одинаково круглы. Кроме четверки по физкультуре. Эмбарас ан ришас. Теперь в институте будет то же самое. Вот выучусь, мечтал я тоскливо, - буду провода на столбы навешивать, блин. Каждый месяц буду я таскаться за зарплатой. У меня будет толстая жена...
Нет, воскликнул я про себя, нехорошо так себя настраивать! Не так! У меня будет не толстая, а пухленькая жена! Жена-пампушечка! Я буду навешивать на столбы провода, это напряженная работа, от меня будет каждый вечер пахнуть током... в сумерках я крадусь по проспекту Ленина в кирзачах, из карманов у меня торчат вороха денег... откуда вороха?.. по десятке разменяю, и будут... Это будет суровая жизнь, со столба видно Каменный пояс, и весь я буду похож на героя наших краев Василия Никитича Татищева. Я - наводнение! Я выше ординара. Меня купят выше номинала. Я - много обещающий!..
В этот критический момент надо мной в последний раз мелькнул дневной свет, я уснул, и мне стали сниться идиотские сны.
Мне снилось, что мы с Катей стоим на лестничной площадке, а за окном не жара, а зима. Катя курит, причем дым вываливается у нее изо рта большими клейкими кусками. Лицо у нее состоит из четырех неравных частей, как будто ее голову разбили, как вазу, а потом обезжирили поверхность и склеили. Я стою рядом и хочу ее обнять-поцеловать, но мне мешает дым, и к тому же я боюсь, что лицо у нее расклеится от слюны.
Потом будто бы пришла Варя, я ее тоже хотел обнять-поцеловать (вот такой сон был эротический), но девчонки вдруг повели себя очень агрессивно. Они повалили меня на пол и стали лить в меня одновременно из четырех кувшинов различные жидкости, заставляя эмпирически, горлом, измерять их плотность. Их было целых четыре, и всякая звучала по-разному, отчего несколько звуков сливалось в один, как в песнях, когда поют на четыре голоса каждый свое. И мне стало очень хреново. Горло не вмещало всю эту дрянь, я стал задыхаться и проснулся.
Кругом было видно только жару и темноту; по полу, правда, тянуло гнилой свежестью, если можно так сказать. Я отдышался и опять стал спать.
Лучше бы я не спал, но я не мог удержаться. Сны, снившиеся мне во второй половине ночи, отличались неприличными подробностями. Если Фрейд прав насчет снов, то мне пора в психушку. Самое невинное: кот пил у меня из грудей молоко, а потом выяснилось, что это Чубайс в женском платье.
Утром я проснулся с трудом, хотя шел дождь, нисколько не посвежело. Я посмотрел при жарком сером свете неба (рваные тучи цеплялись за кресты церкви) на свой живот. Он был мертвенно бледен, и я понял, что разлагаюсь. Однако надо было идти на митинг.
5
Митинг дыбороссов должен был происходить на углу Конюшенной и Невского в десять утра. В без пяти десять я подошел на угол. В десять часов десять минут я забеспокоился. Вообще-то, додумался я, митинг тут проводить абсолютно негде. Во-первых, нет тени. А во-вторых, абсолютно нет почвы. Ландшафт был изрезан траншеями и рвами, то там, то сям пролетали булыжники, тужились трактора, матерились какие-то цыганские работники. Все тряслось, шум стоял до небес. Иностранцы и народ целенаправленно бежали через траншеи по досточкам. Земля под асфальтом была похожа на начинку голубцов: бежевое мясо и белый рис.
Я еще раз пригляделся и решил пройтись по Невскому в другую сторону: может, кого-нибудь встречу. Вскоре моя предприимчивость победила. На следующем же углу, на ровной гранитной поверхности, в тени огромного тополя, я увидел орды народу под разноцветными флагами.
Слева стояли те, что на "К": красные перцы и крутые яйцы. Справа стояли россияне для русских. Коммунисты совестливо молчали, бритоголовые угрюмо топали и произносили свои речевки, - все они, бритоголовые, были грязны и неухожены. Один из них стоял совсем близко ко мне. Голые ноги заканчивались огромными ботинками с тяжелыми подошвами, правая рука была в гипсе, на бритой голове - прыщи и перхоть.
Посередине между этими двумя толпами выпендривались мои товарищи по партии. Их было мало, всего-то пять человек, но как! Мишка на серединке крутился на макушке под овации толпы, и выделывал всякие рискованные штуки. Три более взрослых члена стояли, держась за трехцветное знамя.
- Эй, - сказал я, подойдя, - а я ваш.
- Что-то мы тебя не знаем, - сказали члены подозрительно. - Нас всего-то раз, два и обчелся.
Так бы меня и выгнали, но тут подбежала Александра Александровна, потрясая браслетами.
- А-а-а! - радостно закричала она. - Егор пришел! Сейчас мы его к делу приставим. Будешь раздавать талоны на свободу слова!
Александра Александровна дала мне десять талонов, и мы пошли их раздавать. На талонах было написано: "Талон на свободу слова. Дает право обладателю произнести одно из нижеперечисленных слов". Ниже перечислялись всякие приличные слова: Путин, губернатор, Чечня, бандит, беспредел и взяточник. Я раздавал просто так, а Катя бойко выкликала:
- Вождя под землю!
- Похороним дедушку!
- Долой язычество!
Тут до меня дошло, что, наверное, Катя имеет в виду Ленина. Честно говоря, я против похорон. Ведь я его еще не видел. Но в принципе это, конечно, позор, и Кате я завидовал: мне хотелось тоже что-нибудь крикнуть, да в голову ничего не приходило, кроме стиха "святая ревность гражданина".
А Мишка все крутился. Первоначально все было, наверное, задумано, чтобы привлекать внимание к митингу, но потом Мишка его даже отвлек. Коммунисты, бритоголовые, прохожие - все смотрели только на него. Члены так загляделись, что опустили трехцветный флаг на землю, и кто-то из посторонних уже кинул на него пять рублей.
- Да чо вы смотрите! - заорал тут один бритоголовый. - Они же тут все жиды!
Бритоголовые пошли на коммунистов. Те замахали авоськами и отступили. Бритоголовые начали драку. Коммунистический дед, брякая орденами, наскакивал на него и азартно кричал:
- Бей фашистов!
С перекрестка уже бежали менты. На нас никто не обращал внимания. Грянула пушка с крепости, сгустился мрак и пошел горячий проливной дождь; молния хряськнула в тополь, и тот аккуратно лег поперек Невского; дыбороссы собрали флаг, Мишка поспешно спрятал выручку, и мы побежали под навес, на котором было написано: "Балтика".
- А! - кричал в красной темноте среди грома Мишка. - Как я?!
Но никто не поддержал его, потому что вообще трудно находиться в обществе гения. А Мишка, конечно, был гений. Он сидел на дубовой бочке среди снастей. Все было обставлено подобно кораблю. Катерина пила мелкими глотками и все время курила в сторону.
