Юрий Дружников - Интервью
ЛУКШИЧ: Какого рода ваши контакты с Россией?
ДРУЖНИКОВ: Контакты разные, непростые. Когда бываю там, приглашают на радио и телевидение, но не всегда упоминают, где я живу, как будто вернулся. Печатаются мои книги (вернее, перепечатываются из эмигрантской прессы). В толстых журналах сидят пожилые экспертши, работающие по принципу Карела Чапека. У него критик говорит писателю: "Вы должны писать так, как писал бы я если бы умел". Цензуры и идеологии старой нет, но традиции "самого острого оружия партии" живы. Авторов все еще делят на своих и врагов, подчас печатают только мнения, которые разделяют в данный момент сами. Начальство их по-прежнему гипнотизирует. К сожалению, проблема авторских прав стала еще хуже, чем до распада. Продают в собственность
заводы и землю, а продукцию чужого ума считают своей, будто это грибы из леса.
Многие люди, творившие гадости, сидят там если не на тех же, так на аналогичных местах. Писатели-палачи и жертвы сегодня оказываются рядом на телевстречах и за редакционными столами. На допросе на Лубянке в 85-м мне "предъявляли рецензии" на публикации моей прозы за границей. Рецензии доказывали, что я антисоветчик и пора меня сажать. Подписи были: "Член Союза писателей" (без имени). Кто именно писал на всех нас эти доносы? Ведь исключали, сажали и высылали на основе этих сочинений. Разве можно было такое представить себе в Германии после Второй мировой войны?
Об эмиграции все еще не сказано достойное покаянное слово, слово извинения за многолетний обман, массовые публичные оскорбления. А благодарность за сохранение духовных ценностей, которые там уничтожили бы? Родина этого не делает, -- тем хуже для ее нравственного сознания.
ЛУКШИЧ: По-вашему, эмиграция полезна?
ДРУЖНИКОВ: Без эмиграции сейчас не было бы части русской литературы, которую спасали и издавали только на Западе. Для меня эмиграция была единственным средством выжить, опубликовать написанное, то, что было вывезено нелегально дипломатами в виде микропленки. Но и сегодня, как я уже сказал, свобода для меня существует на Западе, а не в России.
Покойный мой друг Сергей Довлатов любил повторять: "Свобода здесь -читатель там". Впрочем, теперь это несколько устарело: свободы и там стало больше, а читатель... Издаются американские русские писатели небольшими тиражами --от 700 до 2000 экз. Но сказать по чести, не верю я в массового читателя вообще. Массовый читатель, самая читающая страна в мире -- это был советский пропагандистский миф -- поглядите на тиражи сегодняшних "реальных" изданий в России.
У меня свой читатель, для которого я пишу. Этот читатель человек интеллигентный, чувствующий юмор,думающий. Мы с моим читателем из одного союза скептиков. И читатель мой живет в разных странах. В Америке русских писателей читает так называемый средний класс, точнее -- русская часть среднего класса -- эмигранты, живут они и в Австралии, и в Европе, и в Канаде. Читают мало. Но есть более заинтересованная категория читателей: тысячи славистов -- профессора университетов, студенты, аспиранты, учителя русского языка средних школ. К читателю в России я, видимо, вернусь в новом веке.
В русской прессе Америки идет сейчас такая же дискуссия об умирании литературы в России, а в России об умирании литературы в эмиграции. Но если мы обратимся к началу прошлого века, то увидим, что тиражи были еще меньше -- 500-1000 экземпляров. Поэты Вяземский и Жуковский скупали тираж Пушкина целиком, чтобы просто дарить знакомым, а сам Пушкин жаловался, что круг редеет и скоро мы будем вынуждены из-за отсутствия читателей читать друг другу. При этом литература становилась той, которую мы теперь называем классикой. Разговоры о смерти литературы -- от нестабильности общей ситуации в России, от ощущения безвременья. От того, наконец, что умирают мифы, уступая место чувству реальности. А литературные развечания мифов -- это именно то, чему я посвящаю часть моей жизни. Эксперимент с созданием коммунистического рая был уникальный. Очень интересно человечеству его понять. Полжизни, опыт -- в России, а писать лучше -- в Америке.
Вне всяких сомнений, эмигрантские произведения -- это крупица русской культуры. Хорошие они или плохие, они в ней останутся как свидетельства нашего времени и нашего миропонимания. Но в подтексте вашего вопроса спор: одна или две русских литературы... Эмигрантская ветвь, по-моему, необходима для России, ибо, когда на родине плохо, рукописи и даже самих писателей можно спасать только на Западе. ХХ век подтвердил эту традицию. Сегодня саженцы, спасенные эмигрантами возвращаются на родину, но что будет завтра? Если мы ответственны за судьбы русской культуры, надо быть готовыми к худшему. Здесь надо хранить то, что написано там. Если опять диктатура, пускай не идеологическая, а циничная военная или тайной полиции, пусть не надолго, -- все равно с ней придут обыски, аресты, чистки, сжигание бумаг, архивов, книг, конфискация компьютеров, как в прошедшую войну радиоприемников. За день можно уничтожить то, что пишется десятилетиями, -опыт есть. Если диктатура, то следом Самизат, а здесь опять расцветет Тамиздат. Кто из нас поручится за надежность происходящих там перемен?
Дистанция, по моему убеждению, только помогает писать о России, отметая второстепенное. Расстояние помогает лучше понять страну, в которой я родился.
1998, Загреб.
