Павел Лукницкий - Acumiana, Встречи с Анной Ахматовой (Том 2, 1926-27 годы)
Вышли. По Садовой, мимо Инженерного замка, через Марсово Поле. Я взял АА под руку, и мы шли, все время разговаривая...
Дошли. АА поднялась одна, я подождал, Скоро вышла, и мы пошли в Шереметевский дом мимо Летнего сада и по Фонтанке...
АА говорила о Шилейке, что он не идет к Котовым, что у него все привязанности в Москве, что его московская привязанность - совсем другое дело: это женщина его лет и гораздо более подходящая... Он все рассказал АА, просил ее даже зайти в Москве к ней, и АА зайдет...
"Володя по утрам меня чаем поит - в постель приносит". И вчера утром заговорил о Москве, о том. что у него там комната осталась... И АА вчера утром подумала о том, почему бы ей не поехать в Москву ненадолго... Говорила об этом с Шилейко, тот поддержал ее мысль... И АА решила ехать... Поедет с Пуниным, в Москве у нее есть что осмотреть - коллекции, музеи... Хочет ехать инкогнито, так, чтобы никто не знал...
АА шла к Шилейко в Мраморный дворец, чтобы отнести ему ужин: хлеб и сыр. Шилейко никогда сам не позаботится. Маню он считает принципиально прислугой АА, и не дает ей никаких поручений.
В. К. Шилейко занимается сейчас изучением связи Гомера с Гильгамешем. А АА - Гомера с Гумилевым и Анненским.
Интересно было бы, если бы треугольник замкнулся.
Вечером была у Замятиных, здесь Эфрос рассказывал АА о третейском суде между имажинистами и Лавреневым за статью последнего о Есенине. (А я присутствовал при разговоре Эфроса - в присутствии Лавренева - об этом же на заседании президиума Союза писателей.)
АА, зная, что Лавренев мой приятель, говорит очень сдержанно, что Лавренев поступил неосторожно, что он не настолько знает имажинистов - не был близок с ними - чтоб так безапелляционно заявлять. Говорит, что Есенин не таковский, чтоб его приятели загубили, что он сам плодил нечисть вокруг себя, что если б он не захотел, такой обстановки не было бы: Клюев же не поддался такой обстановке! Клюев отошел от них. И Клюев, который с большим правом мог бы написать статью, подобную Лавреневской, - не написал, однако. Видимо, и он того мнения, что сам Есенин виноват в том, что вокруг него была такая атмосфера. И здесь АА уже делает сравнение с Гумилевым: Гумилев тоже плодил вокруг себя нечисть сам: Г. Иванова, Оцупа и др. И конечно, не божья же Есенин коровка, не овечка, чтобы можно было сказать: Есенина загубили мерзкие приятели...". Есенин сам хотел и искал таких приятелей. Он мог бы искать и других, а он этого не сделал...
Пунин накануне приезда Шилейки сфотографировал АА на ковре в ее акробатической позе - когда она ногами касается головы (голая). И получилось очень хорошо, и нельзя говорить о неприличии и т. д.: это - как бронзовая фигурка, как скульптура, это эстетично...
Я спросил АА, когда она в первый раз узнала "Фамиру Кифаред". Сказала, что в 1910 г. "Сначала Кривич читал, а потом..." - потом читала уже сама. Раньше, до 10 года, АА "Фамиры" совершенно не знала. А "Кипарисовый ларец"? Тоже в 1910 г., в феврале, когда Николай Степанович показал ей корректуру: "Я обомлела, восхитилась... А Коля сказал: "Ты не думала, что он т а к о й поэт?!".
Я проводил АА до Шереметевского дома; на Литейном, у входа, поцеловав руку, расстался.
23.01.1926
Утром мне звонил Пунин, сказал, что АА забыла французский словарь и что, если у меня есть время и охота, то чтоб я отнес его АА. (Пунин не встречается с Шилейко и в Мраморный дворец не ходит.) Я зашел за словарем и пришел к АА.
Пришел. В столовой друг против друга за столом сидели АА и Шилейко пили чай. (Это было в час дня.) АА - в шубе, Шилейко - в пиджаке; минут пятнадцать я побыл у них.
О разных мелочах говорили. Можно не любить Шилейко, но нельзя не удивляться его исключительному остроумию. И если б я не боялся исказить, я бы записал несколько его фраз.
25.01.1926. Понедельник
В час дня я зашел в Мраморный дворец. Встретил меня Шилейко. АА не было: "Она скоро должна прийти, она сегодня ночевала у М. К. Грюнвальд".
Однако я пошел в Шереметевский дом и застал АА там. Передал ей повестки Цеха поэтов, полученные мной от Лозинского вчера; вместе вышли: АА пошла к Наппельбаум - просить отыскать одну из ее фотографий, которую она хочет послать Duddington - переводчице ее стихов на английский язык.
Вчера к КК звонила М. К. Грюнвальд, сказала ей, что в Лондоне выходит книга переводов Duddington, и просила приехать к ней вечером поговорить по этому поводу.
АА вечером была. У Грюнвальд по воскресеньям собираются какие-то люди (но не литературные), был Протопопов (человек, когда-то усиленно говоривший о садах-городах и т. п.). Оттуда АА вернулась в Шереметевский дом. Сегодня после Наппельбаумов (они были кислыми и надутыми (АА заметила это и спрашивала потом, не знаю ли я причины этого), однако фотографию обещали сделать).
В двенадцать часов - я в Шереметевском доме. Пунин и АА занимались составлением краткой автобиографии АА; Пунин записал, что отец АА был инженером-механиком флота, что родилась она на берегу Черного моря, около Одессы, что годовалым ребенком была привезена в Царское Село и жила там все детство, что была в царскосельской гимназии и т. д. Перечислены и все основные критические статьи и работы о ней: книга Виноградова, Эйхенбаума, Чуковского ("Ахматова и Маяковский"), Иванова-Разумника, Голлербаха ("Образ Ахматовой") и др.
27.01.1926
1910. Масленица. Ехала в Царское Село в одном вагоне с Е. Зноско-Боровским и М. Кузминым.
1910. Середина августа (не позже 15-го). Уехала из Царского Села в Киев, к матери.
1910. Август. Уехала к матери в Киев.
1910. Первая половина сентября. Уехала из Киева в Царское Село по вызову Николая Степановича.
1910. Начало сентября. Получив от Н. Гумилева письмо, извещавшее об его отъезде в Африку, АА вернулась из Киева в Царское Село.
1910. 13 сентября. У Гумилевых в Царском Селе был прощальный вечер (перед отъездом Н. Гумилева в Африку). Были: С. Маковский, М. Кузмин. Ал. Толстой с женой, С. Судейкин с женой, В. Чудовский, В. Комаровский.
В. Чудовский был у Гумилевых в первый раз, АА познакомилась с ним в этот день.
29.01.1926
Пришел к АА в Шереметевский дом. Сегодня она ночевала в Мраморном дворце. Простудилась, и в 6 часов утра начался кашель...
АА пришла в Шереметевский дом и легла. Лежит и больна. Но отрицает, что простудилась, - утверждает, что у нее просто заболевание - поветрие в Петербурге, какая-то легкая форма эпидемической болезни - грипп, что ли?
Пунин просил АА узнать, где и когда появились первые музеи. АА спрашивала Шилейко, и тот прочел ей целую главу из Плиния (Старшего). Читал по-латыни и тут же переводил. АА восхищается Плинием: "Много нового, интересного узнала... Какой ум! Какой человек! Какие люди! Эпоха!..".
АА любит звуки латинской речи, и ей приятно, даже не понимая смысла, слушать, как читают по-латыни.
АА читает Давида. "Все новые и новые работы находятся". Я удивился: "Неужели же нет книги, где все работы Давида были бы перечислены?" - "Во Франции, наверное, есть..." - "Но неужели же не знают определенно, есть такая книга или нет?" АА махнула рукой; коварно: "Не знают! Смело могут не знать!".
Днем (в 1 1/2 я забегал к АА в Мраморный дворец) застал ее сидящей в шубе за столом, в полутемной, в холодной "столовой". Она переводила Сезанна. В большой комнате за письменным столом через открытые двери виднелся Шилейко.
Я просидел у АА минут пятнадцать и ушел.
Письмо Duddington все еще лежит на столе и все еще не отправлено, потому что Пунин не может до сих пор составить биографическую справку.
Я сказал, что Пастернак занялся собиранием сведений о Есенине, - тот самый Пастернак, который незадолго до смерти Есенина бил его в Москве...
"Что ж! Может быть, это и правильно", - может быть, и следует, чтобы человек, враждебно настроенный до смерти, после смерти переменил бы отношение, потому что смерть смывает все.
Говорили очень много о Гумилеве 11-12 года и о людях, его окружавших в этот период.
В "Трудах и днях" я забыл отметить, что Николай Степанович вернулся из Африки в 1911 г. разочарованным, очень пессимистически настроенным... АА сильно журила меня за это - "ругалась неистово" ("ругается" АА интонацией, а не словами, конечно). Говорила, что такое состояние Гумилева имеет громадное значение в биографии. Что с этого момента произошел резкий поворот в его отношении к экзотике; сказалось это, прежде всего, на стихах ("Чужое небо" после поворота); и АА подробно, до мелочей, углубляла эту мысль, а я, растерянный и недовольный собой, слушал и запоминал...
Николай Степанович с этого момента стал гораздо серьезнее, хотел учиться, узнавать и т. д. Позже - в 12-13 году, когда АА тащила его в "Бродячую собаку" или куда-нибудь, он часто отговаривался, был недоволен, говорил, что ему все это надоело, неинтересно и что он предпочитает остаться дома, читать, работать... Такое настроение было у него в продолжение Цеха, и оно все укреплялось и углублялось; под его влиянием Николай Степанович поступил в университет, занялся переводами и т. д., и т. д.
