Всеволод Овчинников - Корни дуба
Английские представления о подобающей форме беседы, пожалуй, лучше всего воплощены в разговорах о погоде. Английская погода не столь уж плоха, какой слывет. Однако она дает достаточно поводов поговорить о себе, ибо часто оставляет желать лучшего, а главное - постоянно меняется. Поэтому, встречая на улице знакомого или соседа, кроме слов "доброе утро", принято отпустить какое-то замечание о погоде: обругать ее или, наоборот, похвалить, добавив, что она, судя по всему, вот-вот изменится. Необходимо, однако, помнить, что разговор о погоде носит сугубо ритуальный характер, так что ни в коем случае не следует подвергать сомнению слова собеседника и тем более спорить с ним.
Английская беседа полна запретов. Помимо слов "да" и "нет", четких утверждений и отрицаний, она старательно избегает личных моментов, всего того, что может показаться непростительным вторжением в чужую частную жизнь. Но если не вести речь ни о себе, ни о собеседнике, если не ставить прямых вопросов и не давать категоричных ответов, если выбирать тему беседы лишь так, чтобы каждый раскрывал себя насколько пожелает и не создавал неловкости для других, то о чем останется говорить, кроме как о погоде?
Английская беседа поначалу кажется иностранцу тривиальной, постной, лишенкой смысла. Однако считать, что это действительно так, было бы заблуждением. За внешней сдержанностью англичанина кроется эмоциональная, восприимчивая натура. А поскольку сложившиеся правила поведения не допускают, чтобы человек выражал свои чувства прямо, у англичан, как осязание у слепых, на редкость развита чуткость к намекам и недомолвкам. Они умеют находить путь друг к другу сквозь ими же возведенные барьеры разговорной этики. Со временем убеждаешься, что в английской беседе первостепенную роль играет не сам по себе словесный обмен, а его подтекст, то есть круг общих интересов или общих воспоминаний, на которые, разговор опирается. Посторонний зачастую считает его тривиальным именно потому, что как бы плавает по масляному пятну на воде, не ощущая радости погружения в общие глубины.
Из этого, однако, следует и другой важный вывод. Язык намеков и недомолвок может быть уделом лишь определенного замкнутого круга, вне которого он теряет смысл. Стало быть, каноны устного общения, созданные власть имущими, способствуют сословной разобщенности, закрепляют классовую сегрегацию.
Во многих
отношениях англичане одновременно самый вежливый и самый неучтивый народ в
мире. Их вежливость произрастает из уважения к человеческой личности и
поощряется природной доброжелательностью.
Их неучтивость же - более сложное
чувство, представляющее собой смесь подозрительности, равнодушия и неприязни.
Объяснение этой неучтивости, как и многих других английских черт, может быть
найдено в классовой структуре английского общества: в той опасности, которую
представляет для этой структуры что-либо не совместимое или не гармонирующее
с ней. Всякий, чье положение или чьи запросы угрожают структуре классового
общества, получает резкий отпор; ибо до тех пор, пока он не представил
приемлемые верительные грамоты, незнакомец подозревается в том, что он просит
больше, чем ему положено, хочет занять не то положение, которое ему подобает,
или выдвигает требования, не имея на то оснований. Нигде не встретит такого
гостеприимства человек, которого ждут: нигде не получит такого холодного
отпора нежданный незнакомец, тем более если его одежда или выговор выдают его
сомнительное социальное положение.
Генри
Стил Комманджер (США),
"Британия глазами американцев" (1974).
Английская вежливость - это не просто
учтивость; это непревзойденное искусство. Она всегда была в руках правителей
безотказным оружием для одурачивания того класса, который эти правители
считали нужным обманывать. В этой стране умеют так же неумолимо закручивать
гайки, как где-либо еще. Но даже когда вас сгибают в бараний рог, весь этот
процесс облачен в такую обходительную форму, что вы как бы не догадываетесь о
своей участи.
Одетта
Кюн (Франция),
"Я открываю англичан" (1934).
Изысканную и безукоризненную вежливость
верхушки английского общества часто связывают с девизом "положение
обязывает". Но мне она представляется своего рода врожденным
инстинктом классового самосохранения.
Верхние классы в Британии не всегда были
вежливы с теми, кто стоял ниже. Когда они обладали сильной властью, они могли
позволить себе быть резкими и надменными. Я подозреваю, что они стали более
вежливыми, когда почувствовали, что власть начинает ускользать из их рук, - и
сделали это, чтобы выжить как класс, способный править и дальше если не
благодаря своей силе, то благодаря своему влиянию. В других странах, как,
например, во Франции. России или Германии, где аристократия не сумела
совершить такой коренной сдвиг в своем поведении, дворянство было сметено. В
Британии же оно уцелело.
Уолтер
Генри Нэлсон (США),
"Лондонцы" (1975).
Глава 15
МАРШРУТ ЗОЛОЧЕНОЙ КАРЕТЫ
Так уж повелось, что хмурый ноябрьский день традиционно служит фоном для самой красочной и пышной из ежегодных лондонских церемоний торжественного открытия парламента. Шестерка запряженных попарно белых коней выкатывает из ворот Букингемского дворца золоченую карету королевы. Ее сопровождает эскадрон конной гвардии в парадной форме времен битвы при Ватерлоо: драгуны в сверкающих кирасах и шлемах с плюмажами.
Королевский экипаж с форейторами в средневековых камзолах и традиционным двигателем в 6 лошадиных сил вместе с почетным эскортом на вороных конях выезжает на Уайтхолл и затем спускается на Парламентскую площадь, к Вестминстерскому дворцу.
Под звуки фанфар, в короне и белом платье с шестиметровым шлейфом королева появляется в палате лордов и занимает свое место на троне. Пэры королевства в пурпурных мантиях с белыми горностаевыми воротниками получают разрешение сесть, за депутатами нижней палаты посылают гонца.
И тут в расписанном минута за минутой ритуале наступает довольно-таки затяжная пауза. Гонцу, во-первых, приходится пересечь из конца в конец все здание. А во-вторых, буквально перед его носом дверь палаты общин наглухо захлопывается. Лишь после того как посланец монарха почтительно постучится три раза, ему дозволяют войти внутрь, поклониться спикеру, его булаве и произнести заветную фразу:
- Королева повелевает палате ее величества сей же час прибыть в палату лордов.
Чтобы сделать это, нужно опять-таки пересечь весь Вестминстерский дворец. Депутаты следуют за гонцом попарно: глава правительства с лидером оппозиции, министры с соответствующими членами теневого кабинета. (Поневоле напрашивается сравнение с двумя футбольными командами, которые точно так же - вратарь с вратарем, нападающие с нападающими - выходят на поле стадиона.)
Стучаться к лордам им не приходится, но и места для такой толпы в верхней палате тоже нет. Протиснуться в проход могут лишь два-три десятка депутатов из 635, Так, стоя у двери или за дверью, слушают члены палаты общин тронную речь королевы.
Торжественное открытие парламента не только колоритная туристская достопримечательность. Маршрут золоченой кареты символичен. Букингемский дворец, Вестминстер, Уайтхолл - все это нарицательные понятия в государственном устройстве Великобритании. А сама ноябрьская церемония воплощает в себе многие своеобразные черты политической истории страны.
Палата лордов, где произносится тронная речь, украшена статуями 18 баронов, которые в 1215 году заставили короля Иоанна скрепить своей печатью Магна карта - Великую хартию вольностей. Эта охранная грамота была первой успешной попыткой феодалов навязать королю правила игры, обязательные не только для его подданных, но и для него самого: говоря языком шахматистов, заставить его признать, что хотя ферзь может ходить и как пешка, и как слон, и как ладья, он не вправе ходить как конь. Хотя на уме у авторов Магна карта явно была лишь узкоклассовая корысть, а отнюдь не интересы нации в современном понимании этого слова, англичан со школьной скамьи учат, будто политическая демократия ведет свое начало с Великой хартии вольностей и само понятие "гражданские права" родилось именно в их стране в 1215 году. А это утверждение, в свою очередь, порождает свойственную англичанам склонность понимать под борьбой за свободу прежде всего борьбу за суверенитет парламента в противовес абсолютизму королевской власти. Следы этого многовекового противоборства доныне окрашивают и описанный выше ритуал в Вестминстерском дворце.
Bridge Street fassade , Houses of Parliament.
Когда говорят о британском парламенте, обычно имеют в виду палату общин. Именно ее депутатов принято называть "эм-пи", то есть "член парламента": именно переизбрание ее состава представляют собой парламентские выборы. В этом находит свое отражение главенствующая роль палаты общин, хотя, кроме нее, в Вестминстерском дворце заседает еще и верхняя палата, состав которой должен официально именоваться "лорды парламента".
