Виктор Голявкин - Я жду вас всегда с интересом (Рассказы)
Парнишка в маечке сказал:
— Чего он действительно баламутит? Человек для него старается, а он баламутит.
Визгливо сказал, обращаясь ко всем. Но Фрулофф на него никакого внимания не обратил.
Парнишка суетился. Уговаривал:
— Напишут вам. По форме. Ну? Садитесь. Вот сюда. По форме все напишут. Ну?
Тогда Фрулофф повернулся и вышел из конторы. И тут вдруг Петров прочел, что было написано Фрулоффым. Петрова затрясло. От смеха. Он чуть не упал.
Там было написано такое…
И парнишка заглянул. Написанное Фрулоффым его удивило.
— И как это она, в окошечке-то, еще вежливо с ним разговаривала, ничего себе…
Петров сказал:
— Черт знает… слов не нахожу… ей-ей, не могу, ну и ну!
— Да разве возможно с таким человеком так долго разговаривать! — не унимался парнишка.
Он выбежал на улицу и крикнул вслед Фрулоффу:
— Ты что, одурел?
— Обиделся… — сказал Петров. — Ну, надо же…
— Да, может, он и не суфлер… — вздохнул парнишка.
— А кто же он?
— Ну и суфлеффф… вот те суфлер… суфлер… — парнишечка вздохнул.
Другие подошли. Прочли. И контора от смеха перекосилась.
От автора: к сожалению, меня тогда не было в этой конторе, и я не знаю, что там было написано.
Жаль…
Удивительные детиХудожник писал в саду пейзаж, а дети ему мешали. Они стояли гурьбой за его спиной. Тогда он сказал ребятишкам:
— Полезайте-ка, дети, на дерево и сосчитайте, сколько там листьев.
Дети с радостью убежали.
Когда художник кончил работать, он счистил краску с палитры и собирался идти домой. Но дети опять его окружили. Они кричали наперебой:
— Тысяча!
— Двести!
— Пятьсот!
— Восемьсот!
— Семь тысяч!
— Миллион!
— Шесть-пять!
— Удивительные дети! — сказал художник.
ПристаниВ возрасте пяти лет я преспокойно прошел по карнизу пятого этажа. Меня в доме ругали и даже побили за то, что я прошел по карнизу. Я убежал из дома и добрался до города Сыктывкара. Там я поступил на работу в порт. Хотя мне было всего пять лет, но я уже крепко стоял на ногах и мог подметать исправно пристань. Мне едва хватало на хлеб, но через месяц я подметал две пристани в день, затем три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять. Через год я подметал двести семьдесят пристаней. Мне стало уже не хватать пристаней, для меня срочно строили новые, но я успевал подмести их раньше, чем их успевали построить. Дело дошло до того, что я подметал те пристани, которые были еще в проекте и которых в проекте не было. Папаша, узнав о моих достижениях, не скрывая восторга, воскликнул:
— Молодец! Пробился в люди.
О чемоданеДве старушки беседуют на углу.
— Ну как твой сынок, уехал?
— Чемодан, понимаешь, ему купили, а он взял с собой рюкзак. Чемодан-то ему оказался не нужен, а деньги-то ведь текут… Куда теперь чемодан-то использовать? Ведь в карман не положишь — торчит в углу комнаты — весь пейзаж портит. День и ночь кошка на нем сидит. Будто для кошки его купили. Все дни чемодан у меня в голове. Чемодан, он чемоданом останется — и ничего для него не придумаешь нового. Если бы, например, стол или шкаф, или, к примеру, диван какой, так на диване сидеть еще можно. А чемодан не пригоден к этому. Горе мне с чемоданом! Напишу Ваське: мол, приезжай, забирай чемодан, очень мы с чемоданом намучились, совершенно его пристроить негде. Загонит меня чемодан в могилу.
— А ты его под кровать положи.
— Да ты что, с ума? Для того разве мы чемодан купили, чтобы его под кровать пихать? Упаси бог, лучше пусть чемодан на виду стоит, чем под кроватью пылится. Чего доброго, про него забудешь, так он и простоит там тысячу лет. Ничего себе ты придумала! Эдак выходит, их покупай, а потом под кровать запихивай? Спасибо тебе на здоровье!
— А ты попробуй его на шкаф. Со шкафа его небось видно будет.
— Чемодан у меня ведь шире шкафа. Тогда шкаф надо на чемодан поставить. Только не принято так у людей, чтобы шкафы ставили на чемоданы.
— Так что же тебе с ним делать?
— В том-то и дело, что нечего делать. Вопрос ведь в это и упирается. Оттого я и мучаюсь. Спать не могу. О чемодане все рассуждаю. Потому что ежели он не нужен, так и покупать его было не нужно. У меня во всем должен быть порядок. И чемоданы на месте, и все — как положено.
— Да, тяжелый вопрос.
— А я об чем? Конечно, тяжелый. Кабы легкий был — делов-то мало. С чемоданом этим мозгами закрутишь. Поди попробуй управься. Так, глядишь, каждый себе чемоданов накупит… А к чему они? Ясное дело, что ни к чему.
— Так что же ты думаешь делать?
— Право, я и не знаю. Серьезная тема. Ну, приходи вечером, поговорим.
Я зашел бы к вамЕсли бы знал я, куда открывается ваша дверь… я зашел бы к вам. Но я не знал этого.
Жена говорит:
— Пойдем сходим к ним…
А я ей говорю:
— А дверь?
Она говорит:
— Что — дверь?
— Ты знаешь, куда она открывается?
— Нет, — говорит она, — не знаю.
— Вот в том-то и дело, я тоже не знаю.
— Как жаль, значит, мы не пойдем к ним в гости.
— Нет, почему же? Мы сходим, надо только узнать заранее, в какую сторону открывается дверь.
Я тебе — ты мне— Дай то-то.
— На, но помни, что я тебе дал.
— Дай теперь ты то-то.
— Не дам.
— А помнишь, я тебе дал то-то?
— А зачем ты дал, ты не давал бы.
СтукЯ ждал, когда нам починят крышу.
Началось это так:
БУМ! БУМ! БУМ!
Потом по-другому:
БАМ! БАМ! БАМ!
Потом:
ТРАХ! БУМ! БАХ!
Потом:
БИМ! БИМ! БИМ!
Потом деликатно:
ТИК! ТИК! ТИК!
Потом громко и долго:
БУМ! БУМ! БАМ! БАМ! БАМ! БУМ! БУМ!
Потом удивительно резко:
ТРРРАХ! ТРРРРРАХ! ТРРРАХ!
Потом несравненно, ни с чем несравненно:
УУУУХ! УУУУУУУХ!! УУУУУУХ!!!
Потом выразительно:
БАЦ! БАЦ! БАЦ!
Потом витиевато:
ТРАМБАЛАМБЫМ! ТРЫМБАЛАМБЫМ!!!
Потом сумбурно:
БАМ! БАМ! ТРАМ! БУМ! БИМ! ТИК! ТРРРАХ! УУУУХ! БАЦ! БАЦ! ТРЫМБАЛАМБЫМ!!!!
Через год починили всю крышу.
А я к этому времени уже оглох окончательно.
Флажки, кругом флажкиФлажки, кругом флажки, все небо в флажках, и флажками насыщен воздух. Сидит маленький мальчик среди флажков и ест флажок.
Симпатичный человек— Приветствую вас, — сказал он, входя и снимая шапку.
— Привет! — сказал я.
— Привет, — сказал он, надел шапку и вышел.
Только его и видели. Но он очень понравился мне. Какой-то он был симпатичный и странный. Приятный он был человек!
Человек идет по рельсамЧеловек идет по рельсам.
Блестят бликами рельсы.
Шпалы, шпалы под ногами.
Рельсы идут в перспективу.
Человек идет в перспективу.
Так, так — отбивают шаги.
Пыль под ногами, пыль.
Насыпи по бокам, по бокам насыпи.
Человек идет по рельсам.
«Где конец рельсам, — думает он, — где конец рельсам?»
Там, где они сходятся, там, где они сходятся.
Дождь идет на рельсы, снег идет на рельсы.
Человек идет по рельсам.
И так хорошо, и так хорошоКогда я в жаре под солнцем, я хочу на дождь и туман.
Вот дождь барабанит мне по макушке, туман окутывает меня.
В тумане мои мечты — о солнце.
На солнце мне жарко.
Пусть лучше дождь барабанит мне по макушке.
Окно против окнаВесело мне, очень весело — я смотрю из окна в окно напротив и опять вижу ее.
Я вижу ее каждый день в окно, и она меня тоже.
Утром расчесывает она волосы у окна, а я ей машу из окна рукой. Днем она улыбается мне из окна, и я улыбаюсь ей из окна.
Вечером она поет у окна, подперев рукой щеку, я смотрю на нее, подперев рукой щеку.
Между нашими окнами целая улица. Но словно нет между нами улицы — так мне кажется.
ПрохожийПрохожий идет по улице с непокрытой головой.
Мороз и снег на улице. Локти на пиджаке протерты, а воротник пиджака поднят кверху.
Взрывы бомб, плач детей, облака и любовь, цветы и солнце, горе и радость, мосты через реки, моря и горы несет в себе прохожий.
Почему я иду ать-два?Правой ногой, левой, ать-два, ать-два!
Музыка где-то играет марш.
Ать-два! — я иду. — Ать-два!
А кто знает, я и сам не знаю, я независимо от себя иду ать-два.
Как я ни противлюсь, я все равно иду ать-два.
Что же мне делать, раз я не могу не идти ать-два, когда рядом играет марш.
Кваканье (Мой сосед)Мой сосед квакал. Он квакал самым естественным образом в радиопостановках. Я часто слышал его дивный голос в различных детских сказках. Квакал он прямо-таки виртуозно: ква-ква, ква-ква, ква-ква. Я всегда удивлялся, как человек навострился так ладно квакать.
