Анатолий Бузулукский - Исчезновение (Портреты для романа)
Пишу чернилами, "паркером", но, кажется, через пару абзацев перейду на карандаш. Чернильная ручка предполагает вышколенную, значительную осанку, а карандаш, как правило, лежебока, фигляр и мученик в одном лице, даже если он синий, остро заточенный и торчит из яшмовой канцелярской вазочки, как стрела из колчана. Смею спросить, есть ли у Вас на столе карандаши? Старые, добрые карандаши? Или Вы их никогда не любили?
Кстати, по поводу слова "любили". Помню, как Вам неловко было отвечать в Кремле на вопрос сэра Маккартни, любили ли Вы "Битлз"? Помню, как дипломатично Вы начали говорить от имени страны, от имени поколений, чьи активисты сходили с ума от мелодичного, англосаксонского, минималистского, тенорского рока, что да, мол, свешивался железный занавес, сквозь, который, однако, пробивалась современная масскультура и находила-таки здесь обожателей, которых не могла не найти и которые (чему Вы осведомленно вдруг улыбнулись) теперь превратились кто в буржуазных джентльменов с чешущимися бородками, кто в молодящихся фалалеев со старообразными руками, кто в восторженных крохоборов, кто в затрапезных патлатых пьяниц, кто в дам, смешных во всех отношениях, кто в нормальных циничных граждан. Этим нормальным расчетливым циникам невдомек, как это может быть, что какие-то там непритязательные песенки, названные хитами, способны приносить баснословные барыши и королевские почести. Вам хочется сказать завистливым согражданам нечто сокровенное и понятное об этом мире, потрепать их по плечу с личной симпатией, утешить, как близких по духу, но Вы лишь издалека посмеиваетесь над их здоровым, праведным, ущербным недоумением. "Всему свое время", - говорит Ваш ясный, быстрый, секретный взгляд.
"Но когда же?" - восклицает в сердцах гражданин.
Известно, что Вы любитель особой решительности - дозированной, не афишируемой, политкорректной. Она, как антикварная сабля на ковре, так красива и так хороша сама по себе, что ее применение в какой-нибудь пакостной, канительной сече будет уже неуместно, будет неким, как Вы выражаетесь, моветоном.
Вы прошли восхитительный путь от разночинного службиста до державного аристократа. Народ жаждет следующего шага. "Чудес не бывает", - любите говорить Вы. Но чудо случается. Чудо - понятие совершенно реалистическое. Чудо - сочетание в одной точке и в одном мгновении пика Вашей избранной судьбы с нашими центростремительными предельными упованиями, когда и весь мир направляет в это перекрестие и в этот момент свои жизненные интересы. Решитесь на знамение!
Нет события прекраснее на свете, чем выход властелина с повинной головой и справедливыми вердиктами на лобное место перед людьми! Лицо его освещено августовским, тихим, сочащимся солнцем. В этом свете отсутствует лак, отсутствуют шаловливые искорки, засаленные блики. Щеки побриты, подбородок тверд, губы бледны, лоб прозрачен, в глазах замерла разумная радость. Он одет добротно и просто. Галстук с неразличимым геометрическим рисунком затянут туго, узел галстука не огромен и не мал, обычный, умеренный, срединный узел. Такие любите и Вы, чтобы не казаться стильным. Вам не надо модничать и комплексовать по поводу чересчур длинных рукавов у пиджака... И вот, когда природа насыщена зрелым сиянием, цезарь становится похож на дельфийского бога. Он обращается к народу с притчей:
- Соотечественники! Долгие годы над нашем краем нависала тьма египетская. Во мраке у Перунова дуба правила бал, бесчинствуя и озоруя, группа ведьм и ведунов, упырей и младооборотней, менад, заморок, волкодлаков и прочих козлов. Им все сходило с рук при Бахусе. Не было на них дикого охотника Одина. Они похитили с неба дождь и росу. Они вылущили из недр золотое ядро. Они превратили землю в лысую гору, устраивая шабаши и сеймы на святых костях. Ударяя зеленым прутиком, эти колдуны превращали простодушных людей в жаб и ужей, в лягушек и крыс. Они похищали из колыбелей младенцев, невинных эльфов, человеческие души и поедали их. Смерть окрепла, жизнь ослабла. Они отнимали у спивающихся женихов мужскую силу, присаживали им килу, а невестам, которые курвились от неразделенной любви, нивелировали половые органы.
Что мы имеем в результате? Наши двадцатилетние развратны и тщедушны, наши тридцатилетние прагматичны и беспощадны, наши сорокалетние жалки и плутоваты, наши пятидесятилетние унылы и реакционны, наши шестидесятилетние химеричны и беспомощны, наших семидесяти- и восьмидесятилетних почти нет.
Баста, соотечественники! И я грешен, и я нечист, и я ворожил и гадал по птицам. И меня не обошел рог краденого изобилия, и я замазан! Каюсь, соотечественники! Простите мне старую, языческую, подневольную связь с мироедами! Теперь, с этой минуты, я переступаю через них и объявляю их вне закона. Осиновый заостренный кол будет вбит зверю меж лопаток, в могильную насыпь с их злокачественными останками. Жребий брошен!..
Когда цезарь смолкнет, народ увидит на челе его красное солнышко, от затылка его поднимется лунный серп, частые звезды усыплют тело, золотые волосы засверкают, как лучи. Алмазные, суровые слезы вырастут в глазах.
Народ, тоже прослезившийся и восторженный за редким насмешливым исключением, заревет:
- Ура! Дождались! Прощаем! Благословляем! Переступи через гадов! Переступи через воров!
Вы торжественно, будто совершая обряд или фокус, снимите часы с правой руки и, весело отодвинув манжету, наденете часы в платиновом корпусе на левую свою руку, царапнув браслетом по косточке.
- Как славно, - скажете Вы, - иногда быть вне цивилизации западного типа!
Вы прижмете запястье с часами к губам и промокнете поцелуем маленькую кровь.
На следующий день Вас окружат единомышленники. Наконец-то это будет вавилонское столпотворение, смешенье языков. Перед Вами положат не конституцию, а новый Кодекс корпоративного управления. Его напишет команда мудрецов - столичных стариков и молодых провинциалов. Такое сочетание Вы сочтете плодотворным: с одной стороны, знание о мире, опыт замахов, провалов, московско-петербургских козней и, с другой стороны, патриотичный максимализм регионов.
Главной борьбой станет борьба за кадры. Изощренные, явные и тайные мероприятия по посвящению, росту и продвижению народных кадров превратятся в долговременную, синкретическую систему.
Кадры начнут жить словно по монастырскому уставу. В большой стране в любые, даже самые проклятые и меркантильные, времена рождается хотя бы один процент чудаков, готовых к самопожертвованию, аскезе, молитве, подвигу. Все эти примеры и эти общие законы мирового подвижничества Вы держите в своей голове. Вы сами по природе своей такой. Возможно, аскет. Возможно, страстотерпец. Во всяком случае, Вам плохо удается скрывать брезгливость по отношению к привычной теперь мамоне. Вас охватывает ленивое оцепенение, когда Вы встречаетесь с чьей-то личной, лишней, напористой роскошью. Другое дело, великолепие Константиновского дворца! Приятно такую красоту оставить не себе и не своей или чужой семье, а вообще никому, поколениям цезарей, белому свету. У нас любили потешаться над общенародной собственностью. Теперь понятно, с каким это делалось прицелом - дабы ее уничижить, обесценить и присвоить. Всякая частная собственность - это та или иная производная от общенародной.
Первым делом в Кодексе будет предложен портрет идеального цезаря. Он должен не только изобиловать добродетелями менеджера, но и родиться с мечтой о высоком кесаревом предназначении. Инерция преемственности окружит заботой благодатного кандидата с младых ногтей. Одним из первых качеств правителя должно стать кадровое наитие. Цезарь призван не только хорошо разбираться в людях, но и видеть их насквозь в развитии. В этом заключается в том числе и гуманность власти.
Надо сказать, что и сегодня, когда кадровая политика в государстве нарочито случайна, в Вашем окружении встречаются приличные работники. Есть среди них и сторонники заманчивого тезиса о военном коммунизме для госслужащих. Есть и лица, как ни странно, почти духовные, исступленные, как будто уже теперь принадлежащие к будущей касте.
Мне нравится, например, ироничный министр-педант в мешковатом костюме, с убористой речью, с Вашими, аналитическими, глазами. Мне нравится один добросовестный правовед с абсолютно положительной внешностью. Мне нравится один Ваш мажорный, компанейский сотрудник, ответственный за то, чтобы не путать божий дар с яичницей. Мне даже нравится явный игрок и баламут с принципиальным, горбоносым профилем. Этот порой срывается на безошибочное политическое грассирование. Они и теперь стараются быть относительно честными, соблюдать баланс шкурных и государственных выгод.
Этим людям нужно услышать от Вас правильные слова. Может быть, это будут слова о смене ценностей, о смене ориентиров. Вероятно, Вам кажется, что, пока не повернется колесо мира, бесполезно говорить о новых приоритетах, о новом курсе. Может быть, поэтому Вы выглядите иногда подозрительно застенчивым. Вы следите за тем, как медленно перемежаются спицы, как будто в сумерках, в вечной белой ночи. Чего-то не хватает для окончательного возвещения, до строгого пророчества.
