Варлам Шаламов - Воскрешение лиственницы (рассказы)
Здесь судьба Натальи Сергеевны Климовой касается великой трагедии русской интеллигенции, революционной интеллигенции.
Лучшие люди русской революции принесли величайшие жертвы, погибли молодыми, безымянными, расшатавши трон - принесли такие жертвы, что в момент революции у этой партии не осталось сил, не осталось людей, чтобы повести Россию за собой.
Трещина, по которой раскололось время - не только России, но мира, где по одну сторону - весь гуманизм девятнадцатого века, его жертвенность, его нравственный климат, его литература и искусство, а по другую - Хиросима, кровавая война и концентрационные лагеря, и средневековые пытки и растление душ - предательство - как нравственное достоинство - устрашающая примета тоталитарного государства.
Жизнь Климовой, ее судьба потому и вписаны в человеческую память, что эта жизнь и судьба - трещина, по которой раскололось время.
Судьба Климовой - это бессмертие и символ.
Обывательская жизнь оставляет после себя меньше следов, чем жизнь подпольщика, нарочито спрятанная, нарочито скрытая под чужими именами и чужой одеждой.
Где-то пишется эта летопись, иногда поднимаясь на поверхность, как "Письмо перед казнью", как мемуар, как запись о чем-то очень важном.
Таковы все рассказы о Климовой. Их на свете немало. Следов Наталья Сергеевна оставила достаточно. Просто все эти записи не соединены в единый свод памятника.
Рассказ - это палимпсест, хранящий все его тайны. Рассказ - это повод для волшебства, это предмет колдовства, живая, еще не умершая вещь, видевшая героя. Может быть, эта вещь - в музее: реликвия; на улице: дом, площадь; в квартире: картина, фотография, письмо...
Писание рассказа - это поиск, и в смутное сознание мозга должен войти запах косынки, шарфа, платка, потерянного героем или героиней.
Рассказ - это палея, а не палеография. Никакого рассказа нет. Рассказывает вещь. Даже в книге, в журнале необычна должна быть материальная сторона текста: бумага, шрифт, соседние статьи.
Я держал в руках письмо Натальи Сергеевны Климовой из тюрьмы и письма последних лет ее жизни из Италии, Швейцарии, Франции. Письма эти сами по себе рассказ, палея с законченным, строгим и тревожным сюжетом.
Я держал в руках письма Натальи Климовой после кровавой железной метлы тридцатых годов, когда вытравливалось, уничтожалось и имя человека, и память о нем - не много на свете осталось собственноручных писем Климовой. Но эти письма есть и, как ничто другое, вносят яркие штрихи. Это - письма из Петербурга, из Новинской тюрьмы, из-за границы, после побега своей мачехе-тете, младшим братьям и сестрам, отцу. Хорошо, что в начале века почтовую бумагу делали из тряпок, бумага не пожелтела, и чернила не выцвели...
Смерть отца Натальи Сергеевны, наступившая в самый острый момент ее жизни, во время следствия по делу о взрыве на Аптекарском острове, смерть, спасшая жизнь Климовой - ибо никакой судья не рискнет осудить на смерть дочь - когда отец, подавая просьбу, умирает сам.
Трагедия рязанского дома сблизила Наташу с мачехой, кровью спаяла их друг с другом - письма Наташи становятся необычайно сердечны.
Усиливается внимание к домашним заботам.
Детям - рассказы о красных цветах, растущих на вершинах самых высоких гор. Для детей была написана повесть "Красный цветок". Климовой хватало на все. В письмах детям из тюрьмы - целая программа воспитания детской души, без назидательности, без поучительности.
Лепка человека - одна из любимых тем Натальи Сергеевны.
В письмах есть строки и поярче "Письма перед казнью". Огромная жизненная сила - решение вопроса, а не сомнения в правильности пути.
Многоточие было любимым знаком препинания Натальи Сергеевны Климовой. Многоточий явно больше, чем принято в нормальной русской литературной речи. Многоточия Наташи скрывают не только намек, тайный смысл. Это - манера разговора. Климова умеет делать многоточия в высшей степени выразительными и пользуется этим знаком очень часто. Многоточие надежд, критики. Многоточие аргументов, споров. Многоточие средство описаний шутливых, грозных.
В письмах последних лет - нет многоточий.
Почерк становится менее уверенным. Точки и запятые по-прежнему стоят на своих местах, а многоточия вовсе исчезли. Все ясно и без многоточий. Расчеты курса франка не нуждаются в многоточиях.
Письма к детям полны описаний природы, и чувствуешь, что это не книжное постижение философии смысла вещей, а общение с детства с ветром, горой, рекой.
Есть великолепное письмо о гимнастике и танцах.
Письма детям, разумеется, имеют в виду детское понимание вопроса, да и тюремную цензуру.
Климова умеет сообщить и о карцерных наказаниях - Наталья Сергеевна часто сидела в карцере, причина во всех тюрьмах - выступление за арестантские права. И.Каховская, встречавшаяся с Климовой в Петербурге и в Москве - в тюремных камерах, разумеется,- много рассказывает об этом.
И. Каховская пишет, как в соседней одиночке питерской пересылки "Наташа Климова отплясывала под ритмический звон кандалов всякие причудливые танцы".
Как стучала в стену стихи Бальмонта:
"Тот, кто хочет, чтобы тени
Исчезали, пропадали,
Кто не хочет повторенья
И безбрежности печали,
Должен сам себе помочь
Должен властною рукою
Бесполезность бросить прочь,
стучала мне в стенку из Бальмонта в ответ на мои ламентации по этому поводу бессрочная Н. Климова. Полгода назад она пережила казнь самых близких ей людей, Петропавловку и смертный приговор".
Бальмонт был любимым поэтом Натальи Сергеевны. Это был "модернист" - а то, что "искусство с модернизмом", Наталья Сергеевна чувствовала, хотя это и не ее слова.
Детям написано из тюрьмы целое письмо о Бальмонте. Натура Натальи Сергеевны нуждалась в немедленном логическом оправдании своих чувств. "Сантименты с философией" - называл это свойство характера Натальи Сергеевны ее брат Миша.
Бальмонт - это значит, что литературный вкус Натальи Сергеевны, как и вся ее жизнь, тоже проходил по передовым поэтическим рубежам современности. И если Бальмонт оправдал надежды Климовой, то достаточно жизни Климовой, чтобы оправдать существование Бальмонта, творчество Бальмонта. О стихах Климова в письмах заботится чрезвычайно, старается, чтобы сборник "Будем как солнце" был с ней всегда.
Если в стихах Бальмонта был какой-либо мотив, мелодия, заставлявшая звучать струны такой настройки, как душа Климовой,- Бальмонт оправдан. Казалось бы, проще, созвучней Горький с его буревестником, Некрасов... Нет. Любимый поэт Климовой - Бальмонт.
Блоковский мотив нищей, ветровой России тоже был очень силен в Климовой, особенно в сиротливые, заграничные ее годы.
Наталья Сергеевна не представляла себя вне России, без России и не для России. Тоска по русской природе, по русским людям, по рязанскому дому ностальгия в самой чистой ее форме выражена в заграничных письмах очень ярко и, как всегда, страстно и логично.
И еще одно письмо страшно. Наталья Сергеевна, со всей страстью переживая разлуку, постоянно думая о родине, повторяя как заклинания, вдруг задумывается и говорит слова, которые вовсе не к лицу рационалистке, вольтерьянке, наследнице безверия XIX века,- Наталья Сергеевна пишет в тревоге, охваченная предчувствием, что она никогда больше не увидит Россию.
Что же осталось от этой страстной жизни? Только школьная золотая медаль в кармане лагерной телогрейки старшей дочери Натальи Сергеевны Климовой.
Я хожу не один по следу Климовой. Со мной ее старшая дочь, и когда мы находим дом, который ищем, женщина входит внутрь, в квартиру, а я остаюсь на улице или, войдя следом за ней, прячусь где-нибудь у стены, сливаюсь с оконной шторой.
Я видел ее новорожденной, вспоминал, как сильные, крепкие руки матери, легко таскавшие пудовые динамитные бомбы, назначенные для убийства Столыпина, с жадной нежностью обнимали тельце своего первого ребенка. Ребенка назовут Наташей - мать назовет своим именем, чтобы обречь дочь на подвиг, на продолжение материнского дела, чтобы всю жизнь звучал этот голос крови, этот призыв судьбы, чтобы названная именем матери всю свою жизнь откликалась на этот материнский голос, зовущий ее по имени.
Ей было шесть лет, когда мать умерла.
В 1934 году мы навестили Надежду Терентьеву, максималистку, одноделицу Натальи Сергеевны Климовой по первому громкому делу, по Аптекарскому острову.
"Не похожа на мать, не похожа",- кричала Терентьева новой Наташе, русоволосой дочери, не похожей на темноголовую мать.
Терентьева не разглядела материнской силы, не угадала, не почувствовала огромной жизненной силы, которая понадобилась дочери Климовой на испытания большие, чем испытания в огне и буре, которые были суждены матери.
Мы побывали у Никитиной - у участницы побега тринадцати, прочли две ее книжки об этом побеге.
