Варлам Шаламов - Воскрешение лиственницы (рассказы)
При свидании с Савинковым меня поразил его чрезвычайно подавленный вид. Он подал мне листок бумаги и угрюмо произнес: "Прочтите. Переехали человека". Это было предсмертное письмо Ротмистра. Оно было короткое, едва ли больше 10 строк, написано просто, совсем не походило на высокопарное письмо, присланное нам в Нью-Кэй. Не буду стараться его припомнить. Передам только суть. "Да, так вот оно что, подозревали в провокации, а я-то думал, что вся беда в ссоре с Б. В. Спасибо вам, товарищи!"
Вот как все произошло. Савинков обратился к Ротмистру с просьбой приехать в Париж для переговоров. Ротмистр приехал. Савинков рассказал ему о провале Кирюхина, признался, что исключил Ротмистра из-за подозрения в провокации. Убеждал быть откровенным, объяснить, почему солгал о поезде и ванне. Ротмистр признал, что то и другое была ложь, но никаких объяснений не дал, угрюмо молчал. К сожалению, довести до конца разговор не удалось, так как в квартиру, где происходило свидание, пришли посетители и помешали продолжению переговоров. Савинков попросил прийти на следующий день, чтобы кончить беседу. Ромистр обещал, но не пришел, его нашли застрелившимся в своей комнате, нашли и предсмертную записку.
Не успели мы переварить саморазоблачение "человека со спокойной совестью", как нам бросают в лицо труп. Все перевернулось в наших головах. Все мы приняли формулу Савинкова "переехали человека".
Через некоторое время В. О. Фабриканта пришлось поместить в санаторий для нервных больных. Все были подавлены, но пока еще крепились, думали "вот приедет Назаров, и мы тотчас же отправимся в Россию". Не помню, как долго пришлось нам ждать. Приехал наконец посланный в Сибирь молодой человек. Он рассказал, что Назаров согласился вступить в группу, оба они доехали до границы, но при переходе Назаров потерялся. Возле границы они прятались в каком-то сарае. Молодому человеку понадобилось зачем-то отлучиться, а когда он вернулся, Назарова в сарае не было. Очевидно, он арестован: так думал молодой человек, так думали и мы. Это несчастье добило группу. Она была распущена.
После ликвидации группы однажды на улице Парижа меня окликнули. Это был Миша. Я знал, что после исключения из группы его, по просьбе Савинкова, устроили в Париже шофером автомобильной компании. Теперь он стоял со своей машиной в ожидании седока. Мы поговорили о прошлом, о настоящем. Он предложил: "Мне хочется покатать вас. Садитесь". Я отказался. Разговор продолжался, но скоро я заметил в глазах Миши набегающие слезы и поспешил распрощаться.
"Все такой же неуравновешенный",- подумалось мне.
Я уехал в Италию. Через несколько месяцев там получилось известие, что Миша застрелился, что в предсмертной записке он просил похоронить его рядом с Ротмистром..."
Вот как близко входила смерть в жизнь этих людей, в их повседневный быт. Как легко принимались решения о собственной смерти. Правом на смерть пользовались очень широко и легко.
Группа Савинкова, Гернси - Дьепп - Париж - последние боевые маршруты Натальи Климовой. Вряд ли она была раздавлена неудачей. Характер не тот. Климова привыкла, приучила себя к большим смертям, и человеческая подлость вряд ли была новинкой в революционном подполье. Давно был разоблачен Азеф, убит Татаров. Неудачи группы не могли убедить Наталью Сергеевну во всевластии самодержавия, в безнадежности усилий. И все же - это последняя боевая работа Климовой. Какие-то следы в психике Натальи Сергеевны эта травма, конечно, оставила...
В 1911 году Наталья Сергеевна знакомится с социал-революционером, боевиком, бежавшим с Читинской каторги. Это - земляк Михаила Соколова, "Медведя".
Влюбиться в Наталью Сергеевну немудрено. Наталья Сергеевна сама знает об этом отлично. Гость едет в колонию "амазонок" с письмом к Наталье Сергеевне и шутливым напутствием: "Не влюбись в Климову". Дверь в дом открывает Александра Васильевна Тарасова- та самая, которая освободила "амазонок" из Новинской тюрьмы,- гость, приняв Тарасову за хозяйку дома и вспомнив предупреждение друзей, удивляется неосновательности людских суждений. Но выходит Наталья Сергеевна, и гость, уехавший было домой, возвращается с первой станции обратно.
Торопливый роман, торопливый брак Натальи Сергеевны.
Все страстное утверждение себя вдруг обращается на материнство. Первый ребенок. Второй ребенок. Третий ребенок. Трудный эмигрантский быт.
Климова была человеком девятого вала. За 33 года ее жизни судьба выносила Наталью Климову на самые высокие, самые опасные гребни волн революционной бури, сотрясавшей русское общество, и Наталья Климова успевала справиться с этой бурей.
Штиль погубил ее.
Штиль, которому Наталья Сергеевна отдалась столь же страстно, столь же самоотверженно, как и самой буре... Материнство - первый ребенок, второй ребенок, третий ребенок - было столь же жертвенным, столь же полным, как и вся ее жизнь динамитчицы и террористки.
Штиль погубил ее. Неудачный брак, капкан быта, мелочи, мышья беготня жизни связали ее по рукам и ногам. Женщина, она приняла и этот свой жребий - слушая природу, которой она так была приучена следовать с детства.
Неудачный брак - Наталья Сергеевна никогда не забыла "Медведя", был ли он ее мужем или не был - решительно все равно. Муж ее - земляк Соколова, каторжанин, подпольщик - в высшей степени достойный человек,- и роман этот разворачивается со всей климовской увлеченностью и безоглядностью. Но муж Климовой был человеком обыкновенным, а "Медведь", человек девятого вала,первой и единственной любовью слушательницы курсов Лохвицкой-Скалон.
Вместо динамитных бомб приходится таскать пеленки, горы детских пеленок, стирать, гладить, мыть.
Друзья Климовой? Самые близкие друзья погибли на виселице в 1906 году. Надежда Терентьева, одноделица по Аптекарскому острову, не была близким другом Наташи. Терентьева - товарищ по революционному делу - не больше. Взаимное уважение, симпатия - и все. Нет ни переписки, ни встреч, ни желания узнать побольше о судьбе друг друга. Терентьева отбывала каторгу в Мальцевском отделении, на Урале, где Акатуй, вышла на свободу с революцией.
Из Новинской тюрьмы, где был очень пестрый состав каторжанок, Наталья Сергеевна вывела в свою жизнь только одну дружбу - с надзирательницей Тарасовой. Эта дружба сохранилась навечно.
С острова Гернси в жизнь Климовой вошло больше людей - Фабрикант, женившийся на Тарасовой, Моисеенко становятся ее близкими друзьями. Наталья Сергеевна не поддерживает близких отношений с семьей Савинкова, не стремится укрепить это знакомство.
Как и Терентьева, Савинков для Климовой - товарищ по делу, не больше.
Климова - не теоретик, не фанатик, не агитатор и не пропагандист. Все ее побуждения - ее действия - дань собственному темпераменту, "сантиментам с философией".
Климова годилась для всего, но не для быта. Оказывается, есть вещи потруднее для нее, чем многомесячное голодное ожидание, где пекли картошку к ужину.
Очередные хлопоты о заработке, о пособии, двое маленьких детей, требующих заботы и решения.
После революции муж уезжает в Россию раньше семьи, и связь разрывается на несколько лет. Наталья Сергеевна рвется в Россию. Она, беременная третьим ребенком, переезжает из Швейцарии в Париж, чтобы уехать через Лондон в Россию. Дети и Н. С. заболевают и пропускают специальный детский пароход.
Ах, сколько раз в письмах из Петербургского ДПЗ Наташа Климова давала советы своим маленьким сестрам, которых обещала мачеха - тетя Ольга Никифоровна Климова привезти к Наташе в тюрьму из Рязани в Москву.
Тысяча советов: не простудитесь. Не стойте под форточкой. А то поездка не состоится. И дети слушались советов своей старшей сестры и сбереженные приезжали в Петербург на тюремное свидание.
В 1917 году не было такого советчика у Наташи Климовой. Дети простудились, пароход ушел. В сентябре рождается третий ребенок, девочка, живет недолго. В 1918 году Наталья Сергеевна делает последнюю попытку уехать в Россию. Куплены билеты на пароход. Но -гриппом заболевают обе девочки Натальи Сергеевны, Наташа и Катя. Ухаживая за ними, заболевает сама Климова. Грипп 1918 года - это мировой мор, это "испанка". Климова умирает, и детей воспитывают друзья Натальи Сергеевны. Отец - он в России встретится с детьми только в 1923 году.
Время идет быстрее, чем думают люди.
Счастья в семье не было.
Война. Наталья Сергеевна - активный, страстный оборонец,- тяжело переживала военное поражение России, а революцию с ее мутными потоками воспринимала очень болезненно.
Кажется, нет сомнений, что в России Наталья Сергеевна нашла бы себя. Но - нашел ли себя Савинков? Нет. Нашла ли себя Надежда Терентьева? Нет.
Здесь судьба Натальи Сергеевны Климовой касается великой трагедии русской интеллигенции, революционной интеллигенции.
Лучшие люди русской революции принесли величайшие жертвы, погибли молодыми, безымянными, расшатавши трон - принесли такие жертвы, что в момент революции у этой партии не осталось сил, не осталось людей, чтобы повести Россию за собой.
