Михаил Садовский - Под часами
Теперь, когда Солин рассказывал все это, Автор своим привычным к многофигурным полотнам умом воспринимал все происходящее в проекции, где сам находился на месте Солина, тогдашнего, неопытного, а Солин находился на месте Шпильмана... и все, что его товарищ рассказывал ему, превращалось в готовую и разыгрываемую перед ним пьесу, в которой он сам участвует и вынужден импровизировать на ходу, чтобы не сбить ритм...
Ребе оказался молодым человеком лет тридцати. Он не агитировал, не обвинял власть здесь, не идеализировал жизнь там. Он проповедовал то, что здесь называлось "контрреволюция", а, на самом деле, по сути, имело один человечный и привлекательный постулат: собраться всем евреям вместе в одном образовавшемся государстве, чтобы наладить жизнь, в которой каждый из них будет стоить столько, сколько стоит... и анкета тут ни при чем. Все евреи, где бы они ни жили, по законам этого государства уже граждане этого государства, и рано или поздно, как сказано в священной книге, они соберутся на своей земле... чем скорее, тем лучше. Для всех. А он, Ребе, только помогает -- совершенно легально, с позволения властей осуществлению этой задачи...
У Солина колотилось сердце. Тогда...
Автор услышал в его рассказе сейчас нечто очень взволновавшее его самого, но не мог еще сформулировать, что...
Его товарищ "сидел в отказе", и обратной дороги у него не было. Учил иврит. Старался побольше бывать на выставках, в театрах... распродавал вещи -- надо было жить... им троим: родители тоже сидели в отказе...
Когда они расстались, одна фраза не давала Автору покоя. Он повторял ее дословно снова и снова. Пуртов сказал Лене, когда тот поехал к нему извиняться, что подвел его, очевидно, перед высшим начальством - он уважал Николая Ивановича. "Знаешь, - сказал тот, подумав, - я отбрешусь. Не ты уже первый, не ты последний... а вот сам гляди... ты себя тут вторым сортом считал... были основания...
не спорю, а все же Родина, и на бумаге она все права дала, а что написано пером, сам знаешь, бороться надо -- для того живем... а там, каким сортом будешь, - еще неизвестно... люди -- везде люди... а ты пришлый. " Просьба Солина оказалась простой и сложной -- он рассказал про старика, которого встретил недавно в синагоге и отвез домой в Крутово. Безбытный старик, чудак...
совершенно одинокий. Сын на фронте погиб, жена с дочерью под бомбежкой, короче, никого кругом... пенсия - чтоб не умереть с голоду, жить на такую невозможно... даже кошки у него нет, хоть и за городом живет. Навестить бы его иногда... они уже своего старенького "Москвичика" тоже продали... но даже не в этом дело... хотя старику уже и навредить- то невозможно, а черт его знает, "что они выдумают"...
Леня явно был напуган и подавлен положением, в котором находился... он уже знал таких... "в отказе можно быть, пока не подохнешь"! Он сутулился, ходил с поднятыми вверх плечами, словно хотел втянуть поглубже голову и спрятать от проблем...
Встречный вопрос вертелся на языке у Автора, но он его так и не произнес: "Что ж ты только сейчас поумнел? Не знал, с кем тягаться стал?! "
Мера Времени
Время совершенно безответственно по отношению ко всему и ко всем. Можно много философствовать на эту тему, но это занятие для бездельников, желающих возвысится такими трактатами. Они есть на любом уровне, начиная с подворотни алкашей и до самых сытых и руководящих верхов. Бог с ними. Время же занимается только одним делом: течет. В зависимости от разных мироощущений и обстоятельств говорят: бежит, тянется, застыло -- это, в принципе, если взглянуть в масштабе десятилетий, а тем более, столетий -- одно и то же. Одна река времени. Где берега `уже -- течение быстрее, где русло шире, медленне течение. И кровь, пролитая в эту реку и окрасившая ее, -- всего лишь краска восхода или заката -- не более того, как бы обидно и горько это ни было для плывущих в это время по реке. С тех пор, как Соломон повстречал Леню в синагоге, его время побежало быстрее. Он столько лет барахтался в стоячей воде, стараясь лишь в силу врожденного инстинкта самосохранения не захлебнуться, что теперь каждое движение казалось бурным проявлением жизни. Оказалось, что и у него, совершенно смирившегося со своим бытом, скорым уходом и все такое прочее, есть совершенно новый шанс. И время тому не помеха. Соломон решил тоже попытать счастья -- уехать. Причем решение это пришло к нему сразу и казалось ему самому теперь давним желанием. А если попадет в отказники, что вероятнее всего, так в чем ему могут отказать? Он даже улыбался, когда думал о том, что отказать ему просто не в чем... в самом деле... только в жизни, в самой жизни... так он и ей не дорожил! Э... стоп... уже дорожил! Он хотел повидать страну обетованную, подышать ее воздухом... это казалось настолько заманчивым и неправдоподобным, что теперь он снова стал чего-то бояться... бояться из-за того, что это может не осуществиться...
Конечно, у Автора Время было совсем иного рода, и он дорожил им, и бояться ему было чего и за что... ему было, что терять... но он вдруг все яснее начал ощущать свою силу во времени... это даже объяснить и сформулировать ему оказалось трудным, потому что раньше такого не было. Краем уха он слышал о таком ощущении времени -- что можно быть счастливым в любом положении. В любом! А, значит, дорожить временем... чтобы успевать сберечь и продолжить имеемое. И в то же время, он ощущал свое наполнение временем. Выражалось это во все большей внутренней независимости от тех, кто думал, что управлет великой рекой, или даже формирует ее.
Автор стал ощущать свою силу. К нему пришло понимание своей самости, и это не имело никакого отношения к комплексам величия, неповторимости, единственности, которые так удручали его, особенно в последнее время, во всех эти руководящих пешках, начиная с райкомовских и кончая теми, что постоянно вылезали из новостей телевидения и первых полос газет. Он ощутил вдруг, что то, что он имеет, неповторимо -- оно в нем, оно неотнимаемо! Ибо оно в нем! И оно интересно тем, кто плывет с ним рядом по реке Времени. Когда он стал анализиоровать, то нашел момент поворота -- пьеса! Больше того -- точнее: осознание стихов Сукина в пьесе. Это были стихи, которые бы он хотел родить сам. Ни Пушкина, ни Пастернака, ни Мандельштама... никого никогда -- он преклонялся перед ними... и дело не в том, что не мог посягнуть даже в мыслях на такое -- нет. Мечтать-то можно о чем угодно, тем более, ни с кем не делясь... но он не представлял любимые стихи других поэтов
-- своими... а эти... эти настолько были его, что он даже замирал порой и начинал думать: а правда ли, что я их нашел, достал.... Они, может быть, мои? Ну, если не по принадлежности -- по сути: точно мои! Точно! Это я... это он писал изнутри меня самого... вот с этого момента осознания стихов С. Сукина, он почувствовал, что Время -- река, все вокруг пловцы, и тот, кто хочет прокатиться на чужой спине, не достоин ни общения, ни улыбки.
Неизвестно почему, он вспомнил про Соломона недели через две и вдруг прямо из города, даже не позвонив Татьяне и бросив все дела, пошел на вокзал и сел в электричку.
Когда он вышел на станции, разглядел двух низеньких пожилых евреев, тащивших с рынка полные авоськи, и спросил у них, где старая сгоревшая синагога. Они указали ему -- значит, он не ошибся, а за спиной, удаляясь, он слышал, как муж говорил: "Что это значит? Уже второй сегодня спрашивает? Может, ее будут реставрировать? - и жена отвечала ему страшно картавя: Реставрировать! А вейток ин майн коп[9] они будут реставрировать! Как только евреям начинают помогать жить -- льется кровь! " - Автор широко улыбнулся и не стал оборачиваться...
- От какого Лени? -- Спросил Соломон
- Соломон Михайлович, Вас Леня встретил в синагоге и помог доехать домой...
- А!!! -- обрадовался Соломон. -- А вейлер ят[10]- сказал он доверительно. -- А вы его друг?!
- Учились вместе.
- И как он себя чувствует? Он заболел и просил Вас меня навестить... это же надо! Какой хороший человек.... -- Соломону поговорить было не с кем, и его будто прорвало...
- Нет, он не заболел. Здоров. Просто вы же знаете его обстоятельства...
- Какие обстоятельства? -- Перебил Соломон...
- Он Вам ничего не объяснил?
- Нет... ничего... - растерялся Соломон...
- Понимаете, Соломон Михайлович, - начал нерешительно Автор, выгружая на стол в темной комнате деликатесы, о которых Соломон и не мечтал: банку растворимого кофе, две банки сгущенки, сыр в промасленной бумаге, кулек сосисок, баночку сметаны...
- Боже! -- Воскликнул потрясенный Соломон, - где Вы это достали...
- В Союз зашел...
- Куда?! -- Совершенно растерялся Соломон... - в союз???
- Да, в Союз писателей.
- Там можно так отовариться? Это же...
- У меня там знакомая буфетчица... - рассмеялся Автор...
- А! -- Понимающе подмигнул Соломон и вдруг посерьезнел. -- Что случилось у Лени?...
- Вы же опытный человек. Он вам говорил, что хочет уехать...
- Конечно! -- Обрадовался Соломон... -- А что такое?.. и вы?
