KnigaRead.com/

Игнатий Потапенко - Не герой

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Игнатий Потапенко, "Не герой" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

И кто же это? Есть множество женщин, которые, очутившись в подобном положении, могут в свое оправдание сказать: мы выросли и воспитались в пошлой будничной обстановке, где все думало и говорило только о практических мелочах, об удобствах, о ничтожных интересах материального благополучия. Мы не слышали ниоткуда горячего слова о нравственном долге, о высоких задачах, об истине и правде. Чего же вы можете требовать от нас, попавших в этот водоворот жизни без нравственных основ, без руководящего начала? Но Зоя Федоровна была в их кружке в самый разгар немолчного произнесения горячих сюв. Она во всяком случае не могла бы отговориться незнанием. Но, видно, одного знания тут недостаточно.

Рачеев встал с видом человека, который считает вопрос исчерпанным.

— Я могу вам сказать одно, Зоя Федоровна, — промолвил он несколько суровым тоном, — что все это мне очень не нравится, но, разумеется, вам до этого нет и не может быть никакого дела; что же касается вашей просьбы, то я не верю, чтоб она могла быть исполнима… Насколько я понимаю Антона Макарыча, он весь против вас вооружен и считает себя глубоко оскорбленным. Но… я не могу также себя считать безапелляционным судьей в этом деле и поэтому передам вашу просьбу Антону Макарычу…

— Вы согласны? Вы на него повлияете? — с выражением искренней радости воскликнула она. — Ах, я так и думала, что вы не решитесь отказать мне… — Она протянула ему руку. — Благодарю вас, Дмитрий Петрович! Знаете, если б это удалось, я… я, право, не знаю… Может быть, я сумела бы быть порядочной женой! Ха-ха-ха!

Эта надежда показалась Рачееву совсем уж неожиданной и нисколько не вытекающей из всего предыдущего. Она еще более подтвердила Рачееву, что у Зои Федоровны все нравственные понятия до того спутаны, что она сама никогда не могла бы в них разобраться.

Он сдержанно простился с нею и вышел.

XIV

В воскресенье утром, когда Дмитрий Петрович был еще в постели, к нему постучали в дверь.

— Дверь отперта, войдите! — крикнул он из-за драпировки, отделявшей его кровать.

— Однако, как скоро развратил тебя Петербург! — послышался голос Бакланова. — Десять часов, а ты еще в постели!

— Да ведь не для чего подыматься раньше! — сказал Рачеев, поспешно встав и наскоро одеваясь. — В деревне у нас вся жизнь кругом начинается с восходом солнца, а кончается с его заходом. Солнце у нас над всем царит и веем повелевает. А у вас тут на него никто не обращает внимания, и все третируют его, как какую-нибудь стеариновую свечку!..

— Ну, и оно нас не особенно жалует своими милостями. Значит, око за око! Посмотри, какой сегодня серенький, плаксивый день! Однако вставай, вставай, Дмитрий Петрович, тебе надо визит делать…

— Какой визит? Никаких визитов я делать не расположен…

— Как?! Это невозможно! Ты не имеешь права! Ты сегодня приглашен к Высоцкой.

Рачеев припомнил, что сегодня воскресенье и что он в этот день в самом деле должен быть у Евгении Константиновны. Но при мысли об этой весьма недальней поездке он неизвестно почему ощутил в груди какое-то непонятное противодействие. Было ли это следствием утомления непривычными впечатлениями, которые слишком быстро следовали одно за другим, или в самом этом знакомстве он предчувствовал что-то неприятное?

Он продолжал оставаться за драпировкой, усердно мылся и столь же усердно размышлял на эту тему, оставляя без возражения слова Бакланова, который возился у стола, распоряжаясь давно уже принесенным самоварам.

Наконец Рачеев вышел к нему. Бакланов, здороваясь с ним, повторил свой довод.

— Ведь ты же приглашен, Дмитрий Петрович! Согласись, что это особая честь, когда дама просит едва знакомого мужчину: пожалуйста, сделайте мне визит, и назначает день…

— Да, да, конечно… Но я был бы очень счастлив, если бы эта честь миновала меня!.. — сказал Рачеев, присаживаясь к чаю.

— Удивляюсь тебе, Дмитрий Петрович! — воскликнул Бакланов, качая головой. — Ты просто начинаешь капризничать. Не забывай, что ты дал слово, да еще так твердо: я непременно буду у вас! Значит, тебя будут ждать. А разве это не преступление — заставить такую чудную женщину ждать напрасно?..

Рачеев отодвинул от себя стакан с чаем и не без некоторого удивления посмотрел на гостя.

— Ну, положим, я пойду, и я действительно пойду! Но из чего ты так настойчиво хлопочешь, скажи пожалуйста?

— О, из самых корыстных видов! — полушутливым тоном ответил Бакланов. — Если хочешь, скажу. Я давно интересуюсь этой женщиной как общественно-психологическим типом. И я отлично изучил ее. Одно только мне нужно — чтобы она в кого-нибудь влюбилась. Я видел это море при всевозможных освещениях — и в яркий солнечный день, и в сумерки, и во время легкого дождика, и в звездную ночь, и в морозец, но ни разу не видел его в грозу, когда гром ревет и молния сверкает, а волны подымаются кверху, как горные хребты… Воображаю, какая это дивная красота!.. Я почему-то думаю, что она должна непременно влюбиться в тебя…

Рачеев рассмеялся.

— Право, не знаешь, сердиться на тебя или смеяться! Это значит — ты заготовляешь ее для какого-нибудь своего творения?..

— А как же!? Центральная фигура большого социально-психологического романа! Трудно вообразить что-нибудь лучше!..

— Но ты забываешь, что я-то в нее ни в каком случае не влюблюсь!

— Этого и не надо! Мне ведь только нужен намек, а остальное — дело моего воображения. Но знаешь что, Дмитрий Петрович, я готов держать пари, что для тебя это даром не пройдет. Я не говорю, что ты непременно влюбишься, но… так сказать, ощутишь усиленное сердцебиение, а пожалуй, что даже и влюбишься, ей-богу, влюбишься!.. Ну, идет на сочинения Шекспира? У меня зачитали их, надо покупать вновь.

— Идет! Хотя у меня есть Шекспир, но, кажется, неполный! Идет, идет! Разумеется, ты полагаешься на мою добросовестность!

— Само собою! Час роковой приближается, одевайся!

Рачеев посвятил еще минуты три своему туалету, одел черный сюртук, и они вышли. Бакланов вызвался даже проводить его до Николаевской улицы.

— Первый раз вижу, чтобы романист так заботливо относился к судьбе своих героев! — шутя сказал Рачеев. — Ты даже боишься, чтобы я не улепетнул с полдороги. Но не бойся, Николай Алексеич, я твои интересы соблюду вполне, потому что она меня интересует, эта барынька!..

На углу Невского и Николаевской они расстались, причем Рачеев осведомился о состоянии нервов Катерины Сергеевны.

— Ну, на этот счет я никогда не могу поручиться более, чем на полчаса вперед! — сказал Бакланов. — Вот, Дмитрий Петрович, выдумай ты лекарство от этого недуга и получишь диплом спасителя человечества!

Они расстались. Рачеев приблизился к подъезду, позвонил и спросил у швейцара, дома ли госпожа Высоцкая.

— Не могу знать, — ответил швейцар, — пожалуйте наверх, там скажут!

«Однако, — подумал Рачеев, — ее может и не быть дома! Как же это? Она весьма определенно назначила мне день и час».

Наверху его встретил тот же молодой красивый лакей, что встретил их в пятницу, и сейчас же, не дожидаясь вопроса, объявил, что барыня дома. Рачееву опять пришлось пройти через огромный зал, в котором он теперь кроме розового камина разглядел концертный рояль, несколько изящных пюпитров для нот и множество легких стульев с тонкими золочеными спинками. Зал почти посредине разделялся четырьмя массивными колоннами и предназначался, по-видимому, главным образом для музыки. Теперь он также разглядел, что направо раскрытая дверь вела в целый ряд комнат, которых он в первый свой приход сюда совсем не заметил. «Она занимает чуть ли не весь этаж, — подумал он, — зачем ей это? Ведь она одна!» Сравнительно с первым визитом он заметил еще ту разницу, что тогда они вошли в кабинет Высоцкой прямо без доклада, как свои люди или интимные друзья, теперь же впереди его побежал лакей и, остановившись на пороге следующей комнаты, назвал его имя, отчество и фамилию. Этого он никак не ожидал именно сегодня, когда рассчитывал застать хозяйку одну и быть принятым запросто. Комната, в которую он вошел, была странной формы, в виде вытянутого вглубь полукруга. Она была невелика, и стоявшая в ней мебель с атласной обивкой зеленовато-голубого цвета была миниатюрна и крайне неудобна для сиденья. Той же материей были обтянуты стены, и такого же точно цвета был ковер, что выходило оригинально, но несколько скучновато. Дверь в ту комнату, где Высоцкая принимала гостей в пятницу, была закрыта. Остановившись на секунду у порога, Рачеев осмотрел комнату и увидел, что хозяйка, сидевшая на диване, была не одна. По левую сторону ее, у самого дивана, на стуле сидел высокий худощавый господин с длинной тонкой шеей и с бледным истощенным лицом, очень выразительным, на котором выдающуюся роль играли большие темные глаза, крупный прямой нос и длинные пышные усы без бороды и бакенбард. Волосы у него были жидковаты, посредине головы ясно обозначалась небольшая круглая лысина, которую он не скрывал от света, даже нисколько не стараясь маскировать ее. Он был весь в черном, сюртук его был наглухо застегнут на все пуговицы. Другой сидел поодаль в маленькой, почти детской качалке, в которой он помещался весь с большим удобством. Это был коротенький старичок с низко остриженными довольно густыми седыми волосами, худенький, подвижной, с начисто выбритым лицом — живым и детски добродушным. Он держался обеими руками за перила качалки и все покачивался, по-видимому, не будучи в состоянии усидеть на месте.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*