Михаил Осоргин - Сивцев вражек
Черный, не зная, что делать, закричал на Григория:
- А ну ты, товарищ, забирай свое барахло и собирайся. Айда, шевелись. Это у вас что тут за машина? Забирай, ребята, машину, велено для канцелярии. Протокол составим и айда. Вы, гражданин инвалид, до расследования останетесь дома, под арестом. Мое дело сторона, мандат имеется. А ты собирайся, денщик. Тебе там покажут, как офицера укрывать.
Григорий сказал решительно:
-- Я не пойду. Тащи силой, коли на тебе креста нет. Воины!
Черный поднял наган, навел на Григория:
- Это видал? Скажи слово!
Но руку его резко отвела другая рука. Молодой солдат, покраснев до белесых волос, угрюмо буркнул:
- Оставь! Говорю, не замай. Машинку, коли надо, забирай, а его оставь. Не туда попали. Один на войне изрублен, а другой за ним ходит. Чай, не звери мы. Айда, собираться будем.
Черный совсем присмирел, сунул револьвер.
- Это дело не ваше, товарищи; я тут отвечаю один, а ваше дело исполнять.
- Ладно, очень тоже не начальствуй. Говорю - забирай машину, и будет.
И остальные заступились:
- Верно, здесь, товарищ, дело совсем особое. Тоже понимать нужно.
Черный совсем присмирел, сунул револьвер в кобуру, повернул к двери:
- Ну, там, который-нибудь, прихвати машину.
- Ладно.
Четверо повернули головы к Стольникову и, смотря вбок, oдин за другим козырнули:
- Счастливо оставаться!
Молодой задержался, подошел к пишущей машинке, потрогал, опять покраснел:
-- А ну ее к лешему, на кой она! Пущай остается.
И к Григорию:
-- Ты, товарищ, ничего не беспокойся. Тоже и мы люди.
Затем к Обрубку - фронтом:
-- Счастливо оставаться, ваше благородие!
И вышел, стуча сапогами.
КОНЦЕРТ
Дуняша в теплом платке поверх кофты и в валенках, Танюша в старых ботинках и серой меховой шапочке. Последние морозы. Город замерз. Только бы дотянуть до весны - там будет легче.
На дверях Совдепа много всяких объявлений, отстуканных на испорченных "ремингтонах". Лент нет, и печатают копировальной бумагой.
Печати огромные, а подписи рыжие, смешанными чернилами. Комендант принимает дважды в день. Что за должность - комендант? Подпись крупными каракулями: "Колчагин". И росчерк ржавым пером.
- Кого вам?
Пропустили. Однако пришлось обождать. На счастье, вышел сам, увидал, сказал: "Пожалуйте, я сейчас". И очень строго на кого-то прикрикнул:
- А вы зря ходите, гражданин, раз сказано бесповоротно!
Даже Дуняша присмирела. Танюша смотрела с любопытством: вот он, живший у них на кухне, а сейчас начальство. От него зависит судьба Эдуарда Львовича и, верно, еще многих людей.
В "кабинете" своем Колчагин стал иным. Со смущеньем поздоровался, видимо, волновался.
- Уж простите, что обождали. Верно, дело до меня? Вот, Татьяна Михайловна, где довелось встретиться. Конечно,- сейчас время такое. Порядки наводим новые. А вы присядьте, может, чайку выпьете. Ты, Дуня, тоже садись, давно тебя не видел. Сейчас прикажу чай.
- Нет, не нужно, мы ведь по делу, а вас другие ждут.
- Подождут, неважно. Там все больше по напрасным делам. Конечно, решать приходится.
Не знал, как держать себя Дуняшин брат; суетился, но и важности терять не хотел. А Танюша не знала, как называть его. Раньше звали Андреем. Выручила Дуняша.
- Андрюша, пошто у барина, у Эдуарда Львовича, у учителя-то барышни, рояль отняли?
Танюша объяснила. Андрей, хоть и сам подписывал бумагу, не помнил, о ком разговор.
- Нельзя ли ему обратно отдать? Он композитор и профессор консерватории. Ему нельзя без инструмента. Что же ему делать?
Андрей вспомнил:
- Который, косой, у вас играл?
- Ну да, он.
- А кто ж отнял?
Навел справку. Узнал: для рабочего клуба. Но рояль еще не отправлен, а клуб еще не открыт. Вызвал кого-то по телефону, главное, чтобы показать деловитость. Покричал в трубку, похмурился, вышел из комнаты.
- Сейчас узнаю и прикажу.
Видимо, рад был, что может сделать властно и быстро. С четверть часа где-то пропадал, хлопотал, вернулся.
- Можно будет восстановить. Конечно,- музыкант, дело совсем особое. По недоразумению у него отобрали.
Дуняша для крепости намекнула:
- Ты уж постарайся, Андрюша, для Татьяны Михайловны. Она тебе рубашки на фронт посылала.
- Так я что ж, обязательно. Сам с вами и на склад поеду. Это дело особое, по ошибке, за всем не усмотришь. Времена сейчас, конечно, другие, но мы против граждан ничего не имеем, различаем. Вы, Татьяна Михайловна, будьте покойны, и ежели у вас в доме какое недоразумение, придут там или реквизиция,- обязательно ко мне, и будьте покойны.
Опять вышел - бумажку написал, печати. Приказ, одним словом.
- Пожалуйте, на склад поедем. Я уж сам для верности. Вышли. Ждал у ворот автомобиль, шумный, облезлый, рвущийся. Колчагин был важен и суров, шоферу сказал отрывисто:
- Айда, товарищ, на склад, где намедни были.
На складе, в сарае бывшего торгового помещения, навалена была мебель, ковры, картины со сломанными рамками, письменные столы, пианино, зеркала,все поцарапанное и поломанное в спешной перевозке. Роялей стояло два, и узнать знакомый - Эдуарда Львовича - нетрудно. Но Боже, в каком он виде: запыленный, грязный, с поцарапанной крышкой. Таня обрадовалась ему, как родному.
- Вот этот, Андрей, вот этот! Как же быть, как взять его? Колчагин решил быть великодушным и властным до конца:
- Доставим, я прикажу.
- Наверное? А когда?
- Прикажу грузовик. Будьте покойны. Не сегодня, так завтра. Адресок оставьте.
Танюша погладила полированную поверхность рояля, приподняла крышку: не заперт. Не испорчен ли при перевозке? Присела на ящик, обеими руками прошла по клавишам.
Милый Эдуард Львович. Как он будет счастлив!
На звуки рояля заглянули в сарай два солдата и человек в штатском. Колчагин с кобурой у пояса стоял важно и самодовольно.
-- Может, сыграете что?
Танюша удивленно оглянулась:
- Здесь?
- Так что же, и здесь. Мы бы послушали. Конечно,- какие мы слушатели.
Танюша была преисполнена счастьем. Сыграть им? Только бы вернули рояль, а она готова на все. Холодно рукам... Она опять оглянулась и увидала, что у дверей сарая собрались еще любопытные. Сыграть им. О, она сыграет.
Дуняша нашла, обтерла и поставила стул. Танюша погрела руки дыханием, радостно улыбнулась (как странно играть здесь!) и стала играть первое, что вспомнилось.
Клавиши были как белые и черные льдинки, и иголки мороза покалывали пальцы. Но звуки были теплы и отзывались на великую Танюшину радость: она играла для своего учителя, для одинокого, никому не интересного Эдуарда Львовича, для обиженного старого ребенка. В первый раз она могла отблагодарить его за счастье музыки, за годы строгого внимания к ней, к ее успехам; за все. Она готова играть, пока слушаются пальцы, пока потребуют этого Дуняшин брат и эти люди у двери. Все равно - в холодном сарае или в блестящей огнями зале, знатокам или солдатам. Как это странно и как это прекрасно!
Играла напряженно, так как пальцы скользили по заиндевевшим клавишам. И чувствовала, как в старых ботинках стынут пальцы ног на педалях. И все-таки она играла.
Кончила и не знала, нужно ли играть еще. Пальцы страшно очябли и не отогревались дыханьем... Обернулась с виноватой улыбкой и увидела, как все, в молчаньи, смотрят на нее глазами добрыми, смешными, пораженными. У двери уже толпа, а первые, подвинувшись ближе, молчат, ждут. Кажется - нужно еще играть им? От озноба в пальцах - слезы проступают на глазах. Но если нужно...
-- Очень спасибо вам, товарищ Татьяна Михайловна. Вот отлично играете! Конечно,- не место здесь.
Другие заметили:
-- Покорнейше благодарим. Вот это уж музыка настоящая.
Дуняша помогла:
- Руки-то, чать, замерзли совсем. Вон тут какой мороз. У меня в валенках ноги окоченели.
Человек в кожаной куртке подошел:
- Обязательно просим, товарищ, в клубе нашем поиграть. Мы клуб открываем и инструмент поставим. Обязательно просим. Чем можем, отблагодарим, пайком там каким, все как полагается.
-- Да, да, я сыграю,- растерянно отвечала Танюша.- Сколько хотите. Только бы этот рояль отвезли.
Колчагин опять авторитетно заявил:
- Как сказано. Либо нынче же, либо завтра, как грузовик будет. Приказ готов, дело за подводой. Раз сказано - не беспокойтесь.
Из склада вышли втроем. У ворот все прощались с Танюшей, опять благодарили, и она думала: "Какие они хорошие! Я, кажется, плохо играла. Но какие они хорошие. Они удивительно слушали. И вообще все так хорошо! Только бы вернули, только бы вернули".
К особнячку в Сивцевом Вражке, лихо громыхая, подкатил по снегу комендантский автомобиль. Вышли Танюша и Дуняша.
- Так ты уж, Андрюша, позаботься.
- Сказал, значит, будет. Счастливо оставаться, Татьяна Михайловна! В случае чего - вы уж прямо ко мне.
Вышедшему из ворот дворнику козырнул с приветливой важностью:
-- Товарищу Николаю!
И шоферу:
