Николай Наседкин - Казнить нельзя помиловать
Затем с Кушнарёвым же помчались к нему на квартиру. Дверь им открыла худая, блекло одетая женщина с заплаканным опухшим лицом. Она увидела, казалось, одного только Олега, вскрикнула, всплеснула руками и судорожно обхватила его.
- Сы-ы-ыночка-а!..
- Мама! - охнул парнишка, спрятал у нее на шее лицо, и острые лопатки его затряслись, заходили ходуном.
Тягостная сцена затягивалась.
- Ну, шо такое? Шо такое? Айдате в хату, - забормотал басом Котляренко, подталкивая их широкими ладонями в прихожую.
Из соседних дверей высунулись два востроглазых лица и - кстати: как раз требовались понятые.
С матерью, Любовью Степановной, разговаривать было решительно невозможно. Она со вчерашнего дня успела довести себя до истерики, до обморока и теперь вовсе расклеилась, истекала слезами. Ох уж эти слезы материнские, жгучие да неизбывные!..
Занялись обыском. Трудностей это не составляло: мебелишка - скудная, простору много. Да Олег и сам сразу выложил то, что требовалось - импортную автомагнитолу, пять магнитофонных кассет, две звуковые колонки, солнцезащитные очки с трещиной на правом стекле и газовую зажигалку голубого цвета... Всё? Всё. Остальное - у Макса...
Парнишка, подавленный, отвечал тихо, зажимал в горле всхлипы.
- А там кто живет? - следователь показал на закрытую дверь второй комнаты.
- Там - муж материн. Мы с ним в разводе. Он отдельно от нас совсем.
Хозяин дома, оказывается, закрывшись на ключ, перемогал жуткое похмелье. Он тупыми желтыми глазами таращился на посетителей и потом, углядев сержанта в форме, пробулькал:
- Соб... собираться, что ль?
И тут же, сломавшись в поясе и борясь с качкой, начал стаскивать с себя дырявое трико.
- Ты! Ложись! - весь пунцовый, прикрикнул Олег. - Ляжь, говорю тебе!
Уже хотели уходить из квартиры. Сержант Котляренко так, машинально сунул напоследок два толстых пальца в кармашек рубашки, висевшей на спинке стула, и нащупал там нечто интересное - парочку малокалиберных патронов. Карамазов мгновенно бросил взгляд на Олега и заметил, как тот прикусил губу и посмотрел на дверь второй комнаты. Начали искать всерьез и вскоре в глубинах дивана, на котором обитал похмельный хозяин, обнаружили еще шестнадцать патронов калибра 5,6 мм, телескопическую подзорную трубу и негативную пленку с изображением обнаженных женщин.
- Ну? - Карамазов смотрел на Олега Кушнарёва в упор - гадливо и жестко.
- Я не убивал! -- вскрикнул парнишка и отвернулся...
Тут же, в квартире, Олег Кушнарёв дал следующие показания. Он второй уже год занимается в стрелковой секции городского Дворца пионеров. Стреляют там патронами второй категории, второсортными то есть, вот и случаются раз да через раз осечки. Ну вот: осечка произошла, затвор оттягиваешь назад, патрон вылетает черт-те куда, а ты берешь у тренера новый. А когда после занятий начинают всем скопом гильзы собирать, то целые патроны, само собой, - в карман. Так, на всякий случай - в костер бросать или еще чего...
* * *
Потом эстафету принял Савельев.
С ним полетели в Новомихайловку, где находилась савельевская дача. При ближайшем осмотре дачей оказался обыкновенный бревенчатый домишко с небольшим огородом. Здесь, на чердаке обнаружили матерчатую сумку цвета хаки, в которой находились: электронные часы для легковых автомобилей, топорик туристский в чехле, старые джинсы, болоньевая куртка. На сумке и левой штанине джинсов - пятна бурого цвета, похожие на кровь. В другой матерчатой сумке, коричневого цвета, хранились: мужские брюки и пиджак, рубашка, галстук, туфли и носки. В небольшом сарайчике нашелся и мотороллер марки "Тула".
На вопрос: что он может сказать по поводу подозрительных бурых пятен? подозреваемый Савельев грубо ответил, что нечего на него бочку катить. Сумка - Кушнарёва, а джинсы такие и были, так что знать он ничего не знает...
Уже в первом часу дня старший лейтенант Карамазов, проглотив бутерброд с сыром и завершив обед стаканом чая, вызвал на допрос свидетельницу Савельеву Марфу Петровну. Родион Федорович приготовился лицезреть накрашенную жирную тетку с визгливым голосом, но мать Максима Савельева оказалась женщиной привлекательной. Одета скромно, со вкусом, лицо милое, но несколько суровое, взгляд из-под очков строгий. С первой же минуты разговора она решительно заявила следователю:
- Родион Федорович, мой сын - подлец и негодяй, я это знаю. Мне стыдно и горько, но - факт остается фактом. Так что выгораживать его я не собираюсь. Он должен быть обязательно наказан по всей строгости...
- За что?
- За то, что совершил. Ведь, насколько я понимаю, он угнал автомобиль? Вот за это и должен быть наказан.
- Так-с... Понятно... Эта, как ее? Марфа Петровна, только давайте по порядку, как положено. Значит, год рождения ваш?
- 1951-й.
- Образование?
- Высшее. Пединститут.
- Партийность?
- Член партии. Стаж 15 лет.
- Место работы и должность?
- Средняя школа № 1, преподаю математику.
- Муж?
- Савельев Иннокентий Вильямович, работает мастером на заводе игрушек.
- Еще дети есть?
- Дочь Галя, ей 10 лет.
- Расскажите, пожалуйста, как можно подробнее о Максиме. Всё.
Марфа Петровна болезненно, судорожно вздохнула, но голос оставался твердым, сухим.
- Максим - наша ошибка. Вернее - ошибка нашего воспитания. Первенец, вот и разрешали многое. В детстве он вообще отказа ни в чем не знал. Да-а-а... Но впервые я по-настоящему встревожилась, когда он после восьмого класса взбунтовался: не пойду, заявил, больше в школу и - баста. Правда, и учение ему тяжеловато давалось, тугодум он у нас. Ну вот, и поехал в Баранов, учился десять месяцев в ПТУ на электросварщика. Чем-то уж больно понравилась ему эта профессия. Кое-как закончил училище, удостоверение какое-то получил, а работать так толком и не работал. Глаза, говорит, от сварки болят. Ну, что прикажете делать? Не будем же мы с отцом настаивать, чтобы наш сын - а он какой-никакой нам, а сын! - чтобы он ослеп? Отдыхал он долго, да я уж настояла, проявила твердость - пошел, устроился в лесхоз учеником каким-то. Видела я, конечно, видела, что лодырничает он откровенно, чуть не через день прогуливает, да всё терпела... Надеялась, что до армии как-нибудь дотянет, а уж армия исправит голубчика, заставит дисциплину уважать...
- Гм!.. Гм!.. Марфа Петровна, прошу, конечно, извинить меня, но не кажется ли вам, что сына вашего уже поздно воспитывать?
- Как то есть поздно? Ему ж только семнадцать... Вы что?
Карамазов, не выдержав, перекосился, словно сжевал таблетку пирамидона.
- Эта, как её? Марфа Петровна, честное слово, простите, но сил больше нету вас спокойно слушать. Ведь вы - пе-да-гог! Муж ваш также по роду деятельности - вос-пи-та-тель! И вдруг вы ждете, что вашего, мягко говоря, оболтуса воспитает кто-то кроме вас... Да что вы все обалдели, что ли? Вы хотя бы маленько чувствуете ответственность за своих детей? Зачем же вы их рожаете? Да когда же вы научитесь быть родителями?..
Родион Федорович с сожалением, как бы совершенно со стороны, видел, как он, Карамазов, стучит по столу кулаком, и у него из разверстого рта сыплются брызги. Бог мой, истерика, что ли?..
К счастью, Савельева оказалась женщиной выдержанной. Вначале она, правда, напряглась, хотела, видимо, осадить зарвавшегося мента, но потом, уловив искреннюю боль в его срыве, она сгорбилась, потупилась, сделалась обыкновенной, уже не шибко молодой бабой и вдруг надломлено призналась:
- Нет больше сил... Не-ту!
И Карамазов, совсем озверев, не успокоил согбенную женщину, а безжалостно добил ее:
- Ваш сын, Марфа Петровна, - резко сказал он, - подозревается вовсе не в угоне машины, он подозревается в убийстве двух людей - мужчины и женщины.
И выплеснув это, Родион Федорович испугался. Марфа Петровна, еще недавно казавшаяся железной, вдруг побелела, пошатнулась, вцепилась в края сиденья стула помертвевшими пальцами и всхлипнула:
- Как я этого боялась!.. Как я этого боялась! Но... сразу говорю наказывайте по всей строгости. По всей! Я сама буду этого требовать...
* * *
Перед тем, как проводить следующий допрос, Родион Федорович Карамазов, старший лейтенант милиции, следователь областного управления внутренних дел, вздумал побаловать свой организм валидольчиком.
А что? Сердце колотится, руки дрожат, на душе более чем смурно. И уж, разумеется, у него самого валидола отродясь не водилось, у здоровяка Котляренко даже и спрашивать смешно, а спуститься вниз м позаимствовать таблетку в аптечке любой дежурной машины Карамазов, конечно же, не догадался. Ну, совершенно ничего не оставалось, как позвонить по внутреннему телефону младшему лейтенанту Карамазовой.
- Марина, это я... Ты извини, Бога ради, - бурчал в трубку Родион Федорович, - больше не к кому обратиться... Есть у тебя валидол?
Марина - на удивление сдержанно - ответила коротко:
- Есть.
- Впрочем, - пошел ва-банк Карамазов, - уже не надо, мне вроде бы легче, - и пустил в трубку легкий стон, глухой такой, невнятный, короче стон настоящего мужчины.
