Сулейман Велиев - Триглав, Триглав
Едва поравнявшись с церковью, шофер прибавил скорость. Сила попросил было остановить машину.
- Зачем? Сходить тебе не придется, - сказал ему шофер. - Поедешь к нам... В гости!
- Как в гости?
- А так... Мы ждем не дождемся таких, как ты. Вот арестуем, а там поглядим, что ты за птица, - спокойно ответил шофер.
- Да за что арестуете?
- Тебе лучше знать, за что.
- Сколько тебе лет? - заговорил наконец унтер-офицер по-словенски.
- Двадцать.
- Значит, тебя уже можно судить.
- Не имеете права! Я честно служу...
Шофер и унтер-офицер, переглянувшись, захохотали.
- Вот и накажем за службу фашистам.
Сила удивленно смотрел то на шофера, то на унтер-офицера. Он притих, не зная, что и думать. Неужели свои? Или, может быть, ловят его, испытывают?
- Молчишь? От страха язык отнялся? - сурово спросил шофер.
- Словены не знают страха! - гордо ответил Сила.
- Посмотри на него! - усмехнулся шофер, сворачивая в узкий переулок. Словены не знают страха... Словены не служат врагам! А ты?
Машина долго петляла переулками; потом шофер, заметив что-то впереди, посмотрел на унтера. Оба слегка побледнели.
- Только с ходу, - сказал унтер.
Выехали на широкую улицу. До окраины деревни осталось метров триста. Унтер нагнулся, достал из-под ног автомат, щелкнул затвором, положил его на колени.
Шофер выжал газ.
Несколько человек с карабинами вышли на дорогу, и один махнул флажком. Но, к удивлению Силы, ни унтер, ни шофер не обратили на это никакого внимания. Полицейские едва успели отскочить с дороги. Шофер развил такую скорость, что, казалось, машина вот-вот оторвется от земли.
Сзади загремели выстрелы, зазвенело стекло, чем-то ударило по верху. Унтер высунулся в дверцу и дал короткую очередь.
- Для порядка, - засмеялся он.
А машина той порой мчалась по ничейной полосе. Несколько минут сумасшедшей гонки - и на окраине другого села часовой партизанского отряда остановил их, потребовал пароль. Кивнув в сторону Силы, спросил:
- Что за человек?
- Ну какой же это человек? Фашистский прихвостень! Приехал, видишь ли, в гости.
- Ну и угостите его хорошенько.
А Сила, еле сдерживая радость, сказал:
- Оказывается, вы свои!
- Какие мы тебе свои, негодяй? - сквозь зубы процедил унтер.
- Вот хитрец! Может, скажешь еще, что ты партизан? - язвительно спросил шофер,
- Вот и скажу, а вы не смейтесь! Я и в самом деле партизан.
- Да ну! Пять минут назад ты был чуть ли не правоверным нацистом!
- Так же, как и вы.
- Ну мы с тобой еще поговорим, шкура, - внезапно побледнел унтер-офицер.
- Не кричите, - спокойно ответил Сила. - Доедем до штаба, и все выяснится. Август Эгон скажет, кто я.
- Эй ты, не спекулируй именем Эгона!
- Я не спекулирую. Я пришел сюда с поручением. - Сила, решившись, порылся за пазухой, показал шоферу какую-то бумагу. - И я это доставлю Августу Эгону, а там посмотрим.
И тут Сила почувствовал, что отношение к нему вмиг изменилось. Попутчики почти что по-приятельски попросили его рассказать о себе.
Потом они перезнакомились. И Сила узнал, что ехал с Сергеем и Асланом.
- О, вы Аслан! - радостно воскликнул Сила. - Вы оба советские? Ух, как я рад! Мы столько о вас слышали... Рассказать в Триесте, что я вас видел, ни за что не поверят.
- Этот товарищ, - Аслан указал на Сергея, - старший лейтенант Красной Армии.
- Русский?
- Да.
- А вы?
- Я - азербайджанец. Мы, браток, граждане одной страны, у нас общая родина, иногда нас называют советские или русские, что одно и то же.
- Счастлив тот, кто подружился с русским, - сказал Сила, очень кстати вспомнив эту поговорку.
- Молодец! - похвалил его Аслан. - Правильно говоришь.
- Так мы же с детства слышали о русских. У нас говорят: будь правдив, как русский. Русские всегда были нашими друзьями и защитниками, - продолжал обрадованный и польщенный Сила. - Расскажите мне про вашу страну!
- Расскажем еще, успеется.
- Наверно, наши люди часто вас расспрашивают?
- Мы охотно рассказываем о нашей родине, хотя иногда нам задают такие вопросы, что только плечами пожимаешь. Вот, например, недавно один спрашивает: "Правда ли, что в России едят много, а работают мало?" Долго пришлось втолковывать, что едим мы не больше других, а живем по закону: "Кто не работает, тот не ест".
Сила покраснел так, словно сам обращался к русским с глупым вопросом.
- Спросить так мог только лентяй либо обжора!
Аслан засмеялся:
- Вот спросил же! Что на уме, то и на языке.
Они ехали по многолюдным, оживленным, как в праздничный день, улицам большого села, дома которого были украшены лозунгами "Да здравствует дружба народов!". Стайка детей пела народную песню "Ой морово"; здесь каждый без опаски мог крикнуть "Живеле коммунизма!", и ему отвечали той же фразой и приветливой улыбкой.
Машина бесшумно катилась по ровной асфальтированной дороге. Пусть бы она шла еще медленнее, чтобы можно было наглядеться вдоволь на счастливых свободных людей! Но вскоре дома остались позади, и перед ними снова открылась широкая равнина.
- Далеко ли еще ехать?
- Километров десять.
- Я вижу, тут вы знаете все...
- Еще бы! Скоро два года, как я тут партизаню, - ответил Аслан. - Был и еще кое-где... Например, под Дрварой. Вот память о ней, - Аслан показал Силе шрам на руке.
- Говорят, там были англичане? Будто бы даже сын Черчилля приезжал, заговорил Сергей.
- Да, были. А за два часа до боя ушли. Сына Черчилля я тоже видел. Он совсем не похож на военного, может быть, не похож и на отца. Этакий франт, даже летом носит шелковые перчатки, следит за своей внешностью, как женщина...
Когда машина взобралась на гору, Сергей объявил:
- Вот наконец-то Чеповано.
Между двумя холмами, почти у самой вершины горы, белели дома селения.
Машина медленно ползла вверх по извилистой дороге. Проехали вдоль бурного потока, который с грохотом низвергался с высокой скалы.
- Он впадает в Саву, - заметил Аслан.
- В Саву, - тихо повторил Сила. Аслан посмотрел на него, не понимая, отчего это сразу взгрустнул парень.
А парню в сверкающем потоке водопада чудился образ любимой. Где она сейчас? Что видит - равнину, море или такие же горы? Когда удастся с ней встретиться? Может быть, и не удастся... Непонятная робость помешала ему Зора так и не узнала о его чувствах. В тот день, когда он принес ей портрет Ленина, был очень удобный случай для признания... Почему он не решился, чего испугался? Не напрасно люди учат: в любви надо быть смелым. Девушки любят смелых. Вот Васко, например. Он всегда говорит о Зоре в шутливой форме, хотя неравнодушен к ней. Что, если он воспользуется его отсутствием, его нерешительностью и раньше объяснится в любви?
От этой мысли Силу бросило в жар. "Нет, она не может поверить Васко. Я люблю ее сильнее, чем он... Может, он вовсе и не любит ее... А мы с Зорой дружим с детства, - думал Сила. - Мне без Зоры не жить".
Он видел ее во сне и наяву - видел ее лицо, родинку на щеке, голубые глаза, быструю походку, золотистые волосы, маленькие белые руки, слышал ее звонкий, чарующий голос...
Лагеря партизанской бригады были расположены в густых лесах. Самолеты союзников часто пролетали над скрытым в лесу небольшим партизанским аэродромом. Казалось, лесной аэродром их вовсе не интересовал. Но однажды пять американских самолетов долго кружили над ним, и партизаны решили, что самолеты потеряли ориентировку, хотят приземлиться. Выйдя на поляну, они разложили опознавательные знаки, которые отчетливо можно было увидеть с бреющего полета. Больше того, партизаны расстелили на земле даже партизанское знамя - чтобы у союзников не было никаких сомнений... Самолеты тотчас набрали высоту, спикировали и сбросили бомбы. Лес загорелся. Стволы партизанских зенитных пушек направились в небо; один самолет партизаны сбили огнем крупнокалиберного пулемета, остальные обратились в бегство. Затем партизаны принялись тушить пожар.
Многие все еще думали, что их бомбили фашисты, вероломно замаскировавшиеся под американцев. Но когда перед ними предстал сбитый американский летчик, заявивший, что он имел приказ бомбить район Триглава, где якобы разместились фашистские войска, картина стала проясняться...
С тех пор партизаны остерегались самолетов союзников и тщательно маскировали свои объекты: Сила, пока ехали, так почти ничего и не приметил.
Штаб бригады размещался выше всех - таким образом, он мог обозревать все подразделения на склоне горы на территории в десятки квадратных километров. Ближе всех к штабу стояла первая рота, которой командовал Аслан, девятая и десятая роты вновь организованного третьего батальона, несколько дальше - второй и третий батальоны бригады; в последнем подавляющее большинство бойцов составляли итальянцы и словены, бежавшие из фашистской армии. Сначала Август даже не соглашался принимать их в свой отряд, помня о том, что эти люди воевали против партизан, но потом принял во внимание, что многие из них отнюдь не по своей охоте оказались в фашистской армии, а теперь как-никак перешли на сторону партизан, да еще с оружием, - это, конечно, ослабляет силы врага... В конце концов перебежчиков свели в особую роту, которая хорошо проявила себя в боях. А так как число перебежчиков возрастало с каждым днем, то роту развернули в батальон. Но перебежчики все еще шли к партизанам. Вот почему, когда Августу доложили, что Аслан и какой-то словен хотят видеть его, Август подумал, что Аслан опять привел бывшего фашистского солдата или пленного, бежавшего из лагерей, и хотел отослать их к начальнику штаба; если, мол, у пришедшего есть рекомендация от Павло, нач-штаба оформит его в отряд.
