Михаил Панин - Камикадзе
Перед глазами опять возник несчастный туземец... Куда он теперь пойдет с такой травмой? Везде будет гоним... Может, ему отрубили и за дело, про плюрализм тут никто не слышал, но крайностей все-таки лучше избегать. Сейчас все избегают - так, иногда кого-нибудь побомбят.
Мелькнула еще какая-то мысль, мелькнула и пропала, уже не вспомнить. Ну и бог с ней, у меня мыслей много. Например: а кто сказал, что у короля должна быть только одна фаворитка? Маркиза де Помпадур... Никто не сказал. Почему одна, какие бы красивые у нее ни были ноги и глаза, должна безраздельно пользоваться благосклонностью монарха? У царя Соломона было семьсот наложниц! Вот это царь так царь.
Хотя с другой стороны, это, конечно, многовато - семьсот наложниц. Их же и кормить надо... А бюджет какого государства это выдержит. Может, царь Соломон, мудрый-мудрый, а своими излишествами и нецелевым расходованием на них денег из бюджета и пустил по миру целый народ.
Я еще набулькал себе из кувшинчика. Теперь бы с кем-нибудь поговорить о смысле жизни. В чем - смысл? У одного семьсот красавиц, а у другого одна жена, да и та, бывает, дрянь, глянуть не на что. Но с кем тут поговоришь... Хотя, может быть, это и к лучшему. Счастлив тот, кто умеет пить один, пьяная компания до добра не доведет: всегда ляпнешь что-нибудь не то, своего непосредственного начальника пошлешь - страшно вспомнить, - или начнешь рассказывать всяким циникам о своей личной жизни.
Но надо обязательно разводить спирт соками, апельсиновым или манговым, по вкусу. Получается прекрасный коктейль. И разводить не меньше, чем пятьдесят на пятьдесят, все-таки тут не Арктика. По-моему, лучше - манговым. Или апельсиновым, в принципе один черт. Завтра же на свежую голову издам указ, указ номер один. Когда нет парламента и некому заниматься законотворчеством, все должно делаться по указам. Как при Петре Первом. А что? Мне нравится Петр.
Часть вторая
ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
Человек со временем будет тем, чем смолоду был.
Н. В. Гоголь
1. Гора Святого Георга
С одной стороны, крайностей надо избегать. Но с другой, крайности лучше запоминаются. Иван Грозный убил собственного сына. Клеопатра поголовно уничтожала своих любовников. Или это царица Тамара? Неважно. А еще кто-то въехал верхом на лошади в парламент, дал какому-то парламентарию по морде, и его все помнят. Крайности ярче. Это что в государственной, что в личной жизни. Например, хорошо запоминается детство. Но из средней части - только отдельные фрагменты, а куда девалось остальное... По логике вещей, человеку лучше всего должна запомниться заключительная часть, как в хоккее заключительный период, но когда и с кем ее вспоминать потом - непонятно. Поэтому умные люди пишут мемуары - для потомков, - на придворных историков рассчитывать нельзя, могут все подать в превратном виде. Потом себя не узнаешь... Надо все записывать за собой, пока жив и пока не забыл буквы. Но где взять бумагу и карандаш в этой глуши? Не на чем даже написать указ, уже двадцать лет объясняюсь с подданными исключительно устной речью. Собираю народ, выхожу на крылечко своей загородной резиденции и что-нибудь - основополагающее - провозглашаю. Или обсуждаю с приближенными в кулуарах. То есть сижу под деревом в шезлонге и время от времени кого-нибудь к себе вызываю, то или иное должностное лицо. Должностное лицо прибегает. Я сижу.
- Подойдите ко мне, генерал.
- Слушаюсь, ваше величество!
- Ближе, ближе! Чего вы боитесь, я никого не бью. Доложите обстановку на острове.
- Докладываю, сэр. Значит, так, обстановка нормальная. Народных волнений нет. Оппозиция немногочисленна, можно разогнать взводом спецназа. Спецназ - за вас... Наблюдение за акваторией и лесными массивами ведется круглосуточно, как вы и приказали. Но ничего существенного обнаружить не удалось - пока...
- Что значит - пока?
- Ничего не значит, сэр. Я говорю - пока обнаружить не удалось.
- Вот это другое дело. Ты следи за своей речью...
- Я слежу.
- А почему опять голый?
- Жарко, сэр.
- Без головного убора... У военного человека голова должна быть в фуражке.
- Не понял...
- Где вам понять такие тонкости устава, учишь-учишь дураков... Без головного убора военный, если повстречается на улице патруль, запросто может угодить на гауптвахту. Или схлопотать выговор с занесением. Интересно, хранится еще в архиве Генштаба мое "личное дело"? Все чаще об этом думаю. С одной стороны, там ничего выдающегося нет, чтобы хранить вечно, - приводы в комендатуру, пререкания с начальством. Выговоров куча... Но с другой, жалко, если выкинули на помойку или сожгли. Что же тогда остается от человека, если он не Лев Толстой? Все-таки летал я или не летал на самолете? Летал, не могло же это мне присниться. Бывало, совершишь посадку, дернешь у себя в каюте двести граммов, заешь килькой в томате. Или - ряпушкой... Иногда даже сайрой, если достанешь. В общем, все нормально было, несмотря на тоталитаризм. Сейчас думаю: не в тоталитаризме дело... Дело в количестве и качестве спиртных напитков, которые мы пьем. Ладно, это я так, мысли вслух. Вы слушаете меня, генерал?
- А как же, ваше величество. Очень внимательно слушаю.
- Так вот, о чем я... Ага, ему, видите ли, жарко! Мало ли что! Я два года служил в Узбекистане, там тоже жарко, так что же теперь - при исполнении служебных обязанностей штаны снимать? Ты хоть понимаешь, кто ты такой? Ты генерал! От инфантерии... Командующий моей личной гвардией. Второе лицо в государстве, можно сказать.
- Так точно, сэр, можно.
- Вот именно - можно. Но можно и не сказать. Понял? Все зависит от личности человека, который занимает ту или иную должность. Как он сам себя поставит. Бывает, начальник склада вещевого довольствия, прапорщик-сверхсрочник, имеет вес в полку не меньше самого командира. Не принесешь ему пол-литра - не даст сапог или новую шинель, когда старой срок вышел и в ней неудобно на людях показаться. Будешь ходить на склад неделю, месяц - нету твоего размера, и все тут. Сам ходит в шинели из майорского сукна, фуражка полковничья, с тульей, как у Геринга. Выйдет неожиданно из-за угла - честь отдашь засранцу. А ты? Генерал, а стоишь перед главнокомандующим как орангутанг, развесил яйца. Пузо отпустил... Но большой живот украшает генерала, когда он в штанах с лампасами и в мундире. При орденах. Чем больше живот, тем больше орденов помещается. А посмотреть на него в бане - никакого вида. Я спрашиваю, почему ты голый?
- Виноват, сэр.
- Знаю, что виноват. Распустился, Миня. Вчера виноват, сегодня виноват... Ну ладно. Ты вот что... Акватория - хрен с ней, там сколько ни смотри, двадцать лет смотрим, - пусто. Слишком уж мы удалены от оживленных морских путей. А вот за небом смотрите в оба. И - как я учил: увидите большую птицу, которая не машет крыльями, но летит, а позади нее в небе белый хвост, - сразу пусть выпускают красную ракету. А если не сработает ракета, давно лежит и, может, отсырела, тогда зажигайте по всему острову костры. В оба смотреть, в оба!
- Мы и смотрим, сэр, а как же. На горе Святого Георга выставлен дополнительный пост из пяти наиболее подготовленных воинов с ракетами. Костры тоже наготове. В случае чего... Так что можете спать спокойно, ваше величество.
- Я и так сплю спокойно.
- Я знаю, сэр.
- Что ты знаешь? Что ты знаешь, мудак! На что ты все время намекаешь? Ей-богу, иногда можно подумать, что ты все записываешь за мной, что надо и не надо, чтобы потом продать желтой прессе. Что-то ты сегодня разговорился... А ну подойди ближе. Смелей, смелей! А ну, дыхни... Да на меня дыхни, куда ты дуешь! Я не автоинспектор... Ну точно, уже пил! С утра, при исполнении! Сколько говорить можно: на службе человек должен быть трезвым! А выпьешь - и пахнет скверно, и мысли в разные стороны, как тараканы. Неужели это трудно усвоить, генерал?
- Виноват, сэр. Но сегодня, будь я проклят, ей-богу еще не пил. Со вчерашнего букет остался.
- Нет, пил! Кому ты мозги пудришь? Я же вижу, что уже принял! А солнце где? Еще не поднялось над горой Святого Георга. С кем пил?
- Товарища продавать нельзя, сэр.
- Это я знаю. Только в крайнем случае и за хорошие деньги... С кем пил, я спрашиваю! Уволю! Разжалую до рядового! Пойдешь сортир чистить. Так с кем?
- С Бертраном. По чуть-чуть. И - вчера, ваше величество. Сегодня не пил.
- Что-то не похоже. А я и смотрю - стоит косо, яйца набок...
- Клянусь мамой, сэр, вчера выпили с Бертраном по баклажке!
- А Бертран где?
- Спит в сарае. Старый стал. Бегут годы...
- Про годы давай не будем, Миня... Сам знаю, что бегут. Не в этом дело. Разводили как?
- Половина на половину, как всегда...
- А я как сказал - в последнем указе? Соку - в три раза больше! Я ваши пьяные морды уже видеть не могу! Всех поразгоняю!
- Виноват, сэр. Но точно отмерить, сколько соку, а сколько спирта, трудно. Мы в академиях не обучались...
- Что, что?
- Шутка, сэр. Вы же это сами часто говорите.
- Я могу говорить что угодно, я король. Если даже скажу глупость, все равно войдет в историю в качестве афоризма. Какой-то Людовик сказал: "После нас хоть потоп", большой был жизнелюбец. Или: "Пока у меня есть язык, я мужчина". Это Бисмарк, этот был оратор. А ты, прежде чем сказать, думай. Головой думай. Он, видите ли, в академии не обучался! Черт тебя знает... Иногда думаю, что ты все-таки какое-то учебное заведение кончал, такой умный. А валяешь ваньку. Что же там трудного: налил, заметил пальцем, а соку - в три раза больше. Получается градусов двадцать пять. На такой жаре нельзя больше, тут же тропики. Ладно, ступай. И надень набедренную повязку, неудобно... Но если сегодня нажрешься...
