Михаил Салтыков-Щедрин - Том 10. Господа «ташкентцы». Дневник провинциала
Проходит несколько дней; рассказы о прошедших prouesses исчерпываются, но их заменяет сюжет столько же, если не больше, животрепещущий. Дело в том, что Ольга Сергеевна еще за границей слышала, что в Петербурге народились какие-то нигилисты, род особенного сословия, которого не коснулись краткие начатки нравственности и религии и которое, вследствие того, ничем не занимается, ни науками, ни художествами, а только делает революции. Когда же она, сверх того, узнала, что в члены этого сословия преимущественно попадают молодые люди, то материнским опасениям ее не стало пределов. Она тотчас же собралась писать к «куколке», чтоб предостеречь и вразумить его, и, конечно, выполнила бы свое намерение, если б в эту самую минуту к ней не пришел Anatole с какою-то только что измышленною им bonne petite blague. Эта blague была так мила, так остроумна и весела, что Ольга Сергеевна целый день хохотала до слез и к вечеру не только утратила ясное представление о нигилистах, но даже почему-то вообразила, что это просто вновь открытая угнетенная национальность (les polonais, les italiens… les nihilistes![136]), которая, в этом качестве, имеет право на собственную свою конституцию и на собственные свои законы. Хотя же впоследствии события не один раз напоминали ей об ужасных делах этих «ужасных людей» и она опять собиралась писать по этому поводу к «куколке», но Anatole с своей стороны тоже не дремал и был так неистощим на blagues, что все усилия думать о чем-нибудь другом, кроме этих прелестных blagues, остались тщетными. Так продолжалось все время до самого переселения в Перкали́. Тут она окончательно припомнила все слышанное о нигилистах и решилась немедленно испытать политические убеждения «куколки».
Завтрак кончился; Nicolas только что рассказал свою последнюю prouesse и, покачиваясь на стуле, мурлыкает: «Mon père est à Paris»;*[137] Ольга Сергеевна ходит взад и вперед по столовой и некоторое время не знает, как приступить к делу.
— Надеюсь, мой друг, что ты не нигилист! — наконец отрезывает она, — нигилисты — это те самые, которые гражданский брак выдумали!*
— Maman! вы очень хорошо знаете, что я консерватор! — обижается Nicolas.*
— Je sais bien que vous êtes un noble enfant!*[138] но знай, Nicolas, что если б когда-нибудь тебе зашла в голову мысль о революции… vous ne serez plus mon fils… vous m’entendez?..*[139]
— Maman! вы странная! вы лучшая из матерей, но вы не понимаете меня.*
— Ah! les hommes sont bien méchants![140] они так искусно расставляют свои сети, что я не могу… нет, нет, не могу не дрожать за тебя. И потому, если б когда-нибудь, по какому-нибудь случаю, тебя постигло искушение…*
— Parbleu! je voudrais bien voir!*[141]
— Не шути этим, Nicolas! Люди вообще коварны, а нигилисты — это даже не люди… это… это злые духи,* — et tu sais d’après la Bible ce que peut un esprit malfaisant[142]. A потому, если они будут тебя искушать, вспомни обо мне… вспомни, мой друг!.. и помолись! La prière — c’est tout[143]. Она даст тебе крылья и мигом прогонит весь этот cauchemar de moujik[144]. Дай мне слово, что ты исполнишь это!
— Maman! вы странная!
— Нет, дай мне слово! успокой меня!
— Даю вам миллион триста тысяч слов, что каждый из этих злых духов, при первом свидании, получит от меня такую taloche[145], что забудет в другой раз являться с предложениями! О! я эти революции из них выбью! Я их подтяну!
Nicolas надувается и вскакивает; глаза его искрятся; лицо принимает торжественное выражение. Он таким орлом прохаживается по зале, как будто на него возложили священную обязанность разыскать корни и нити, и он, во исполнение, напал на свежий и совершенно несомненный след.
— Maman! — произносит он важно, — желаете ли вы, чтоб я открыл перед вами мою profession de foi?[146]
— Mon fils![147]
— Alors écoutez bien ceci[148]. Я консерватор; я человек порядка. Et en outre je suis légitimiste! L’ordre, la patrie et notre sainte religion orthodoxe — voici mon programme à moi[149]. Что касается до нигилистов, то я думаю об них так: это люди самые пустые и даже — passez-moi le mot[150] — негодяи. Ils n’ont pas de fond, ces gens-là! ils tournent dans un cercle vicieux![151]Надеюсь, что теперь вы меня понимаете?
— Какой ты, однако ж…
«Умный», хотела сказать Ольга Сергеевна, но вдруг остановилась. Она совсем некстати вспомнила, что даже ее покойный Пьер («le pauvre ami![152] он никогда ничего не знал, кроме телесных упражнений!») — и тот однажды вдруг заговорил, когда зашла речь о нигилистах. «И, право, говорил не очень глупо!» — рассказывала она потом об этом диковинном случае его товарищам-кавалеристам.
A Nicolas между тем надувается все больше и больше.
— Благодаря моему воспитанию, — ораторствует он, — благодаря вам, ma noble et sainte mère, la ligne de conduite que j’ai à suivre est toute tracée. Cette ligne — la voici:[153] желай в пределах возможного, беспрекословно исполняй приказания начальства, будь готов, et ne te mêle pas de politique[154]. Один из наших гувернеров сказал святую истину: nul part, a-t-il dit, on n’est aussi tranquille qu’en Russie! pourvu qu’on ne fasse rien, personne ne vous inquiète!![155] A в переводе это значит: не возносись, не пари в облаках — и никто тебя не тронет. Но если ты желаешь парить — что ж, милости просим! Только уж не прогневайся, mon cher, если с облаков ты упадешь где-нибудь… où cela ne sent pas la rose![156]
— Merci! merci, mon fils! — страстно произносит Ольга Сергеевна.
Но Nicolas не слушает и, постепенно разгорячаясь, несколько раз сряду повторяет:
— Oui, dans cet endroit-là cela ne sentira pas la rose… je le garantie![157]
Мало-помалу, раздражаясь собственною фантазией, он вступает в тот фазис, когда человеком вдруг овладевает какая-то нестерпимая потребность лгать. Он останавливается против maman, несколько времени смотрит на нее в упор, как будто приготовляет к чему-то необычайному.
— Вы знаете ли, maman, что это за ужасный народ! — восклицает он, — они требуют миллион четыреста тысяч голов!* Je vous demande, si c’est pratique![158]
С минуту и мать и сын оба молчат, подавленные.
— Они говорят, что наука вздор… la science![159] что искусство — напрасная потеря времени… les arts![160] что всякий сапожник в сто раз полезнее Пушкина…* Pouschkinn!
Новая минута молчания.
— Они отвергают брак, ils vivent comme des chiens avec leurs chiennes![161] Они не признают таинств, религии, церкви… notre sainte église orthodoxe! Et vous me demandez, si je suis nihiliste!![162]
Ольга Сергеевна не может больше владеть собой и бросается к Nicolas.
— Nicolas! Я вижу! я все теперь вижу! Tu es un noble et saint enfant![163] но скажи, ты знал? ты знал кого-нибудь из этих страшных людей? — с каким-то ужасом спрашивает она.
— Maman! Я видел одного из них на Невском: il était mal peigné, pas du tout lavé…[164] и от него пахло!
— L’horreur![165]
Политическая программа Nicolas не только успокоивает Ольгу Сергеевну, но даже внушает ей уважение к сыну.
— До сих пор я только любила тебя, — говорит она, — теперь я тебя уважаю!*
На что Nicolas со всем энтузиазмом пламенной души отвечает:
— Oh! ma noble et sainte mère! mais sentez donc! sentez, comme mon cœur bondit et trépigne[166].
Вообще «куколка» доволен собой выше всякой меры. Во-первых, благодаря maman, он узнаёт, что он консерватор (до сих пор все его политические убеждения заключались в том, чтобы не пропустить ни одного праздничного дня, не посетивши театра Берга) и что ему предстоит в будущем какая-то роль; во-вторых, слова Ольги Сергеевны об уважении окончательно возносят его на недосягаемую высоту. Он целые дни ходит в забытьи, целые дни строит планы за планами и, наконец, делается до того подозрительным, что впадает почти в ясновидение.
— Aujourd’hui j’ai rêvé![167] — говорит он однажды. — Мне снилось, что я сделался невидимкой и присутствую при их совещаниях! Можете себе представить, maman, какие я при этом сделал открытия!
В другой раз он обращает внимание maman на вредное направление умов, замеченное им между поселянами.
— Как хотите, maman, — ораторствует он, — а чувство уважения к священному принципу собственности так мало в них развито, что я почти прихожу в отчаяние. Вчера из парка выгнали крестьянскую корову; сегодня, на господском овсе,* застали целое стадо гусей. Я думаю, что система штрафов была бы в этом случае очень-очень действительна!*
Наконец, в третий раз, он объявляет, что видел на селе настоящего нигилиста.
