Натан Щаранский - Не убоюсь зла
-- Как ты мог дать такой заголовок? -- кричал я -- Мало того, что он противоречит логике самой статьи, он ведь буквально призывает КГБ: пресеките связи отказников с Западом!
-- Этот заголовок не мой, -- оправдывался Боб. -- Его придумал редактор "Геральд Трибьюн", перепечатавший статью из нашей газе-ты, где материал называется иначе.
Тоту было неприятно видеть меня огорченным, но он искренне счи-тал, что я преувеличиваю опасность. Через несколько дней мой при-ятель, американский дипломат, с которым мы заговорили на эту тему, сказал: "Это в тебе говорит советский человек, который возмущается всякий раз, когда точка зрения другого не совпадает с его собственной. Да как же ты не понимаешь, что для вас такая статья гораздо полез-нее, чем нудное повторение набивших читателю оскомину аргумен-тов!" Мне, понятно, очень хотелось, чтобы он оказался прав, но со-гласиться с ним я не мог.
Когда через пять месяцев меня арестуют, то, конечно, произойдет это не из-за статьи Боба. К тому времени, как выяснилось впоследст-вии, подготовка моего дела шла уже полным ходом. Очевидно, однако, что Тот, сам того не желая, подкинул КГБ еще один предлог для об-винения по шестьдесят четвертой статье...
Много позднее, сидя в камере лефортовской тюрьмы в ожидании суда, я читал вслух моему соседу, профессиональному мошеннику, текст обвинительного заключения. Когда я дошел до названия статьи Боба, сосед прервал меня:
-- Погоди, погоди, ты же говорил, что этот Тот -- твой друг? Как же он такую статью написал?
Я повторил ему аргументы Боба и других американцев.
-- А заголовок?! -- воскликнул он.
Я объяснил, что заголовок дал редактор.
-- Ну, знаешь! Корреспондент, редактор -- тебе-то что до этого? С людьми, которые не понимают советской жизни, я бы никогда дела не имел. Думаешь, в Политбюро кто-то читает эти статьи? Подсунул им Андропов один заголовок, сказал : "Пора сажать за измену", -- те и согласились.
Этот мошенник не занимался политикой, не встречался с иностран-цами, но механизм советской государственной системы он понимал го-раздо лучше, чем профессиональные американские советологи...
...И вот Черныш кладет передо мной статью Тота. Что ж, этого сле-довало ожидать. Я повторяю наши доводы: власти отказывают в вы-езде людям, не связанным с секретностью, под предлогом режимных соображений, не предъявляя при этом никаких доказательств. Вот от-казникам и приходится искать аргументы, разоблачающие явную ложь.
Черныша, однако, интересует лишь одно: кто именно дал Тоту ин-формацию для его статьи.
-- Бейлина? -- выпаливает он, пристально глядя мне в глаза.
"Он что -- знает о том, что списками отказников занимается Дина, или пытается угадать?" -- начинаю я лихорадочно соображать, но тут же резко обрываю себя. Да что я -- с ума сошел? Ни в коем случае не влезать в эти вычисления -- "знают-не знают"! В наших действиях нет ничего преступного, и обсуждать их с ним я не стану.
Я лишь напоминаю Чернышу, что списки отказников мы показы-вали не только иностранным корреспондентам, -- в течение многих лет активисты алии передавали их в официальные советские инстан-ции: в ЦК КПСС, в Президиум Верховного Совета, в МВД, -- и никто до сих пор не находил в них никакой секретной информации. И до-бавляю, как всегда, что обсуждать с КГБ подробности нашей законной деятельности не собираюсь.
Черныш же на сей раз явно решил произвести на меня впечатление своей осведомленностью. Он достает какой-то разграфленный листок, похожий издали на турнирную таблицу, и говорит:
-- Может быть, вы все же расскажете нам о конспиративных встре-чах Тота с советскими гражданами? -- следователь делает драматиче-скую паузу и, саркастически улыбаясь, медленно-медленно произно-сит, глядя то в таблицу, то на меня. -- С Наумовым -- на квартире по улице Маши Порываевой такого-то числа, с Зиновьевым -- на его квартире такого-то, с Аксельродом -- на квартире Льва Улановского такого-то, с Петуховым...
Он останавливается, как бы переводя дыхание, ждет моей реакции. Я, в свою очередь, жду продолжения, но нет, больше ему сказать мне, похоже, нечего.
-- Как видите, нам все известно, -- говорит он. -- Так что вы мо-жете сообщить об этих встречах?
Что ж, ничего секретного в них, конечно, не было. Ни одному из людей, перечисленных Чернышом: ни популяризатору парапсихоло-гии Наумову, ни философу и писателю Зиновьеву, ни врачу Аксельроду, ни моему приятелю-отказнику Леве Улановскому -- не прихо-дилось опасаться скомпрометировать себя связями с иностранными корреспондентами. Все четверо уже давно были в списках КГБ как от-казники или диссиденты. Каждого из них Боб в последние полгода интервьюировал для своих статей, приглашая меня в качестве перевод-чика. Исключением был один Петухов -- лояльный советский ученый, боявшийся афишировать свои встречи с Тотом и в то же время на-стойчиво добивавшийся их. "Ну вот, -- думаю я, -- теперь еще один невинный пострадает из-за ерунды, из-за страстного желания видеть свои труды опубликованными на Западе..." -- и отвечаю Чернышу:
-- Я действительно иногда помогал Тоту в качестве переводчика, когда ему нужно было взять интервью. Говорить же об этих встречах отказываюсь, поскольку это касается не меня, а других лиц. Хочу лишь подчеркнуть, что в моем присутствии никогда не шла речь о чем-либо, связанном с государственными секретами.
Следователь отсылает меня в камеру, но через полчаса, перед са-мым обедом, вызывает снова. Перейдя на неофициальный тон, он со-общает, что договорился с начальником тюрьмы, и мне вернут фото-графию жены, чего я добивался с первых дней заключения. Кроме то-го, он говорил по телефону с моей мамой: дома все здоровы, -- и тут, уже торопясь, как бы между прочим, он сует мне на подпись отпеча-танный протокол допроса:
-- Быстренько подпишите -- и на обед.
Я внимательно вчитываюсь и довольно быстро обнаруживаю, от че-го именно пытается отвлечь мое внимание Черныш: по протоколу вы-ходит, что не он в своих вопросах, а я сам перечисляю, с кем, у кого и когда встречался Тот; отказ же от дачи конкретных показаний и объяснение его причины вообще не внесены в текст. Я протестую, а Черныш возмущается:
-- Я для вас старался, из-за какой-то карточки носился как маль-чишка, а вы у меня время отнимаете своими капризами, придираетесь к пустякам! Свою позицию вы уже много раз излагали -- к чему по-вторяться? Какая разница, кто сказал, с кем встречался Тот, -- я или вы? Раз там ничего секретного не было, чего вам бояться?
Я плохо слушаю его, меня интересует лишь одно: для чего ему по-надобилась такая подтасовка?
Меня уводят в камеру и сразу же после обеда вызывают на допрос вновь -подписывать измененный вариант протокола. На сей раз все, связанное со встречами Тота -- и вопросы Черныша, и мои ответы, -- просто-напросто исчезло из него.
-- Какой смысл все это оставлять, если вы вообще не желаете да-вать показания! -- обиженно говорит следователь.
Я пожимаю плечами и ставлю свою подпись. "Что означают все эти метаморфозы с протоколом?" -- ломаю я голову в камере. И тут вдруг меня осеняет догадка, которая вроде бы объясняет все: они хотят ко-му-то показать протокол допроса, убедить кого-то, что я даю показа-ния. Именно поэтому им было так важно, чтобы я, а не Черныш, го-ворил о встречах Тота, чтобы не был зафиксирован мой отказ от дачи показаний. Я твердо решаю следить впредь не только за тем, чтобы мне не были приписаны чужие слова, но и за тем, чтобы ни вопросы следователя, ни мои ответы не сокращались и не вычеркивались.
Но кому они хотели показать протокол? Дине? Петухову? Тоту? Мысль о том, что они могут допрашивать Боба, кажется просто нелепой.
Больше всего я боялся, что дело мое будет вестись в полной тайне и на все запросы Запада у КГБ найдется один ответ: деятельность Щаранского связана с такими государственными секретами, что мы не вправе сообщить ничего. Поэтому в глубине души я даже желал, чтобы моих друзей вызывали и допрашивали по тем же эпизодам дела, - тогда, по крайней мере, из вопросов следователей им станет ясно, что мне инкриминируют.
Но и в этих мечтаниях я в тот момент не мог зайти так далеко, чтобы представить себе совершенно невероятную картину: западный корреспондент, вызванный в КГБ, допрашивается по моему делу...
7. "ПОБЕГ"
В конце июня Черныш, решив, видимо, что терять время на мало-продуктивные беседы может кто-нибудь и пониже его рангом, пе-решел к общей координации следствия и допросу наиболее ценных сви-детелей. Сменил его старший лейтенант Александр Самойлович Солонченко. Из всех семнадцати следователей, занимавшихся теперь моим делом, он был самым младшим по званию и, вероятно, самым молодым по возрасту -- чуть постарше меня. В то же время, как вскоре выясни-лось, он лучше остальных разбирался в подробностях деятельности ев-рейских активистов. До меня он допрашивал Липавского и Цыпина, хо-рошо изучил донесения стукачей о взаимоотношениях между отказни-ками и впоследствии на допросах не раз проявлял осведомленность в на-ших делах.
