Николай Лесков - Обойденные
- Очень мило,- прошептала, качая с упреком головой, Анна Михайловна.-Вы лучше скажите мне, не было ли с вами чего дурного?
- Ничего. Она хочет с меня денег, и я ей обещал.
- Какая странная женщина!
- Бог с ней, Анна Михайловна. Мне только стыдно... больно... кажется, сквозь землю бы пошел за то, что вынесли вы сегодня. Вы не поверите, как мне это больно...
- Верю, верю, только успокойтесь и забудьте этот нехороший вечер,-отвечала Анна Михайловна, подавая Долинскому свои обе руки.- Верьте и вы, "то из всего, что сегодня случилось, я хочу помнить одно: вашу боязнь за мое спокойствие.
- Боже мой! Да что же у меня остается в жизни, кроме вашего спокойствия.
Анна Михайловна взглянула на Долинского и молча встала.
- Позвольте на одно слово,- попросил ее Долинский.
Анна Михайловна остановилась.
- Вы не сердитесь? - спросил Нестор Игнатьевич.
- Я уверена, что вы не можете сказать ничего такого, что бы меня рассердило,- отвечала Анна Михайловна.
- Я вас всегда очень уважал, Анна Михайловна, а сегодня, когда мне показалось, что я более не буду вас видеть, не буду слышать вашего голоса, я убедился, я понял, что я страстно, глубоко вас люблю, и я решился... уехать.
- Зачем? - краснея и взглянув на дверь, отвечала Анна Михайловна.
Долинский молчал.
- Вам никто не мешает... и...
- И что?
- Вы никогда не будете иметь права подумать, что вас любят меньше,-чуть слышно уронила Анна Михайловна.
Долинский сжал в своих руках ее руку. Анна Михайловна ничего не говорила и, опустив глаза, смотрела в землю.
В доме было до жуткости тихо, и сердце билось, точно под самым ухом. И он, и она были в крайнем замешательстве, из которого Анна Михайловна вышла, впрочем, первая.
- Пустите,- прошептала она, легонько высвобождая свою руку из рук Долинского.
Тот было тихо приподнял ее руку к своим устам, но взглянул в лицо Анне Михайловне и робко остановился.
Анна Михайловна сама взяла его за голову, тихо, беззвучно его поцеловала и быстро отодвинулась назад. Приложив палец к губам, она стояла в волнении у притолка.
- Ах! Не надо, не надо, Бога ради не надо! - заговорила она, торопясь и задыхаясь, когда Долинский сделал к ней один шаг, и, переведя дух, как тень, неслышно скользнула за его двери.
Прошел круглый год; Долинский продолжал любить Анну Михайловну так точно, как любил ее до маскарадного случая, и никогда не сомневался, что Анна Михайловна любит его не меньше. Ни о чем происшедшем не было и помину.
Единственной разницей в их теперешних отношениях от прежнего было то, что они знали из уст друг друга о взаимной любви, нежно лелеяли свое чувство, "бледнели и гасли", ставя в этом свое блаженство.
Глава двенадцатая
СИМПАТИЧЕСКИЕ ПОПУГАИ
В течение целого этого года не произошло почти ничего особенно замечательного, только Дорушкины симпатические попугаи, Оля и Маша, к концу мясоеда выкинули преуморительную штуку, еще более упрочившую за ними название симпатических попугаев. В один прекрасный день они сообщили Доре, что они выходят замуж.
- Обе вместе? - спросила, удивясь, Дора.
- Да; так вышло, Дарья Михайловна,- отвечали девушки.
- По крайней мере, не за одного хоть?
- Нет-с, как можно?
- То-то.
Они выходили за двух родных братьев, наборщиков из бывшей по соседству типографии.
Затеялась свадьба, в устройстве которой Даша принимала самое жаркое участие, и, наконец, в один вечер перед масленицей, симпатических попугаев обвенчали. Свадьба справлялась в двух комнатах, нанятых в том же доме, где помещался магазин Анны Михайловны. Анна Михайловна была посаженою матерью девушек; Нестор Игнатьевич посаженым отцом, Дорушка и Анна Анисимовна дружками у Оли и Маши. Илья Макарович был на эту пору болен и не мог принять в торжестве никакого личного участия, но прислал девушкам по паре необыкновенно изящно разрисованных венчальных свеч, белого петуха с красным гребнем и белую курочку.
Магазин в этот день закрыли ранее обыкновенного, и все столпились в нем около Даши, под надзором которой перед большими трюмо происходило одеванье невест.
Даша была необыкновенно занята и оживлена; она хлопотала обо всем, начиная с башмака невест и до каждого бантика в их головных уборах. Наряды были подарены невестам Анной Михайловной и частью Дорой, из ее собственного заработка. Она также сделала на свой счет два самых скромных, совершенно одинаковых белых платья для себя, и для своего друга - Анны Анисимовны. Дорушка и Анна Анисимовна, обе были одеты одинаково, как две родные сестры.
- Что это за прелестное создание наша Дора! - заговорила Анна Михайловна, взойдя в комнату Долинского, когда был окончен убор,
- Да, что уж о ней, Анна Михайловна, и говорить! - отвечал Долинский.-Счастливый будет человек, кого она полюбит.
Анна Михайловна случайно чихнула и сказала:
- Вот и правда.
- Господа! Симпатические попугаи! - позвала, спешно приотворив дверь и выставив свою головку, Дора,- Чего ж вы сюда забились? - Пожалуйте благословлять моих попугаев.
Кончилось благословение и венчание, и начался пир. Анна Михайловна пробыла с час и стала прощаться; Долинский последовал ее примеру. Их удерживали, но они не остались, боясь стеснять своим присутствием гостей жениховых, и поступили очень основательно. Все-таки Анна Михайловна была хозяйка, все-таки Долинский - барин.
Дорушка была совсем иное дело. Она умела всегда держать себя со всеми как-то особенно просто, и невесты были бы очень огорчены, если бы она оставила их торжественный пир, ранее чем ему положено было окончиться по порядку.
В комнатах была изрядная давка и духота, но Дора не тяготилась этим, и под звуки плохонького квартета танцевала с наборщиками две кадрили.
В квартире Анны Михайловны не оставалось ни души; даже девочки были отпущены веселиться на свадьбе. Двери с обоих подъездов были заперты, и Анна Михайловна, с работою в руках, сидела на мягком диване в комнате Долинского.
Везде было так тихо, что через три комнаты было слышно, как кто-нибудь шмыгал резиновыми калошами по парадной лестнице. Красивый и очень сторожкий кинг-чарльз Анны Михайловны Риголетка, непривыкшая к такой ранней тишине, беспрестанно поднимала головку, взмахивая волнистыми ушами, и сердито рычала.
- Успокойся, успокойся, Риголеточка,- уговаривала ее Анна Михайловна, но собачка все тревожилась и насилу заснула.
- Что это за жизнь без Доры-то была бы какая скучная,- сказала после долгой паузы Анна Михайловна, относясь к настоящему положению.
- Да, в самом деле, как без нее тихо.
- Я там было села у себя, так даже как будто страшно,- молвила Анна Михайловна и после непродолжительного молчания добавила: - Ужасно дурная вещь одиночество!
- И не говорите. Я так от него настрадался, что до сих пор, кажется, еще никак не отдышусь.
Анна Михайловна снова помолчала и с едва заметной улыбкой сказала:
- А уж, кажется, пора бы.
- Впрочем, человек никогда не бывает совершенно счастлив,- проговорила она, вздохнув, через несколько времени.
- Сердце будущим живет.
- А вот это-то и нехорошо. Ведь вот я же счастлива. Долинский промолчал. Он стоял у печки и грелся.
- А вы, Нестор Игнатьич? - спросила она, улыбнувшись, и положила на колена свою работу.
- Я очень счастлив и доволен.
- Чем?
- Судьбой, и чем хотите,- отвечал весело Долинский.
- А я, знаете, чем и кем более всего довольна? - Анна Михайловна несколько лукаво посмотрела искоса на молчавшего Долинского и договорила,-вамп.
Долинский шутливо поклонился.
- В самом деле, Нестор Игнатьич,- продолжала, краснея и волнуясь, Анна Михайловна,- вы мне доказали истинно и не словами, что вы меня, действительно, любите.
Долинский также шутливо поклонился еще ниже.
- Я думала, что так в наше время уж никто не умеет любить,- произнесла она, мешаясь, как переконфуженный ребенок.
Долинский подошел к Анне Михайловне, взял и поцеловал ее руку.
Анна Михайловна безотчетно задержала его руку в своей.
- Вы - хороший человек,- прошептала она и подняла к его плечу свою свободную руку.
В это же мгновение Риголетка насторожила уши и со звонким лаем кинулась к черному входу. Послышался сильный и нетерпеливый стук.
- Посмотрите, пожалуйста, кто это? - произнесла Анна Михайловна, вздрогнув и скоро выбрасывая из своей руки руку Долинского.
Долинский пошел в кухню и там тотчас же послышался голос Даши:
- Чего это вы до сих пор не отпираете! Десять часов стучусь и никак не могу достучаться,- взыскивала она с Долинского.
- Не слышно было.
- Помилуйте, мертвые бы, я думаю, услыхали,- отвечала она, пробегая.
- Сестра! - позвала она.
- Ну,- откликнулась Анна Михайловна из комнаты Долинского.
Дорушка вбежала на этот голос и, остановясь, спросила:
- Что это ты такая?
- Какая? - мешаясь и еще более краснея, проговорила Анна Михайловна.
