Пантелеймон Романов - Рассказы
— Чего это они выглялись-то? — тревожно спросила женщина, выбежав в платке под ворота из сеней.
Ей ничего не ответили.
— Черт ее знает, — тут и дров-то два шиша с половиной, ведь только один верхний этаж деревянный, — сказал человек в нагольном полушубке и высморкался в сторону, сняв с руки рукавицу.
— Чего вы смотрите-то? — крикнула опять женщина беспокойно. — Вот ведь окаянные! Подъехали ни с того ни с чего и вытаращились. На крыше, что ли, что делается?..
И она, выбежав на середину улицы, тоже стала смотреть на крышу.
— Что-нибудь нашли, — сказал старичок из прохожих, — зря не станут смотреть, не такой народ.
— Крыша как крыша, — говорила женщина в недоумении, — и бельмы таращить на нее нечего.
— На наших соседей так-то смотрели, смотрели, а потом — хлоп! Да всех в Чеку.
— Очень просто.
— Да что у них, окаянных, язык, что ли, отсох? — крикнула опять женщина, у них спрашиваешь, а они, как горох к стене, ровно ты не человек, а какой-нибудь мышь.
Приехавшие докурили папироски и еще раз с сомнением посмотрели на дом.
— Какие только головы орудуют, — сказал человек в теплом пиджаке, — живут себе люди, можно сказать, и во сне не снится, вдруг — хлоп — пожалуйте на мороз для вентиляции.
— Ну, рассуждать не наше дело. Зря делать не будут. Инженеры небось все обмозговали. Наше дело — вали да и только.
— Против этого не говорят. А я к тому, что все-таки головы дурацкие: ведь вон рядом то пустой стоит, разломан наполовину, а он свежий давай разворачивать. Вот к чему говорят.
— А что тебе жалко, что ли? — сказал человек в пиджаке. — Наше дело поспевай ломать, а думать пущай другие будут.
— А как же с этими быть, что живут?
— Это уж их дело.
— Да, вот какие дела, — сказал человек в нагольном полушубке и пошел к воротам, в которых, кроме женщины в платке, стояло еще человек десять жильцов. — Вот что, вы собирайтесь, а мы пока над крышей тут будем орудовать.
— Что орудовать?.. Над какой крышей?..
— Над вашей, над какой же больше.
— Я говорил, даром смотреть не будут, — сказал старичок.
— А мы-то как же, ироды! — закричала женщина.
— Об вас разговора не было. Поэтому можете свободно располагать, — сказал, подходя, человек в пиджаке.
— Да чем располагать-то?
— А без задержки можете перебираться, вам задержки никакой, и ничего вам за это не будет.
— Какой номер дома велено ломать? — крикнул человек в рваном пальто, выбежавший из дома.
— Третий номер, — ответил человек в пиджаке и посмотрел на номер дома у ворот.
— В точку попал, как есть, — проговорил старичок, тоже посмотрев на номер и покачав головой.
— В общем порядке, в виду топливного кризиса приказано разобрать на дрова.
— А вы помещение нам приготовили?
Человек в пиджаке сначала ничего не ответил, потом, помолчав, проговорил:
— Это ежели всем помещение приготовлять, то дело делать некогда будет.
— Молчите лучше, — сказал негромко старичок, обращаясь к женщине, — а то хуже засудят. На нашей улице как только такие подъезжают, так все — кто куда. Дома, мол, нету. А там, когда выяснится, что ничего, объявляются.
К говорившим подошел еще один из приехавших в теплом пальто с порванными петлями и в валенках.
— Ну, чего ты, старуха, ну, пожила и довольно. Об чем толковать.
— Да куда же нам деваться-то? Как у вас руки на чужое-то поднимаются? Креста на вас нет.
— Да, неловко получается, — сказал человек в нагольном полушубке. — Мы, говорят, жильцов в другое помещение перевели. Вот так перевели: они все тут живьем сидят.
— А может, пройтить спросить.
— Ни к чему. Жалко, что вот ты уж очень набожная старуха-то, — сказал человек в пиджаке, обращаясь к женщине, — на чужое рука у тебя не поднимется, а то бы я тебя устроил.
— А что, кормилец? — встрепенулась женщина.
— Кто внизу у вас живет?
— Генерал бывший…
— Помещение просторное?
— Просторное.
— Ну, занимай, а там видно будет.
— Захватывай помещение! — торопливо шепнул женщине старичок, которая стояла неподвижно, как стоит курица, когда у нее перед носом проведут мелом черту.
Женщина вдруг встрепенулась и бросилась в дом.
— Что сказали? В чем дело? — спрашивали ее другие жильцы, но она, ничего не видя, пролетела мимо них наверх и через минуту скатилась вниз с иконой и периной в руках.
— Перины-то после перенесешь, — крикнул ей старичок, — полегче бы взяла что-нибудь, только чтоб место свое заметить.
Через полчаса приехавшие поддевали ломами железные листы на крыше, которые скатывались в трубки и, гремя, падали на тротуар. А внизу шла спешная работа: бросались наверх за вещами и скатывались вниз по лестнице в двери нижнего этажа мимо перепуганных, ничего не понимающих владельцев.
— Карежишь, Иван Семенович? — крикнул проезжавший по улице ломовой, обращаясь к работавшим на крыше.
— Да, понемножку. Из топливного кризиса выходим; умные головы начальство наше; вот хороший дом и свежуем.
— Ну, давай бог. Может, потеплей изделаете. А то эдакий холод совсем ни к чему.
— Черт знает что, — говорили мужики на крыше, работая ломами, — жили все по-хорошему, как полагается, и вдруг, нате, пожалуйста… А где людям жить, об этом думать — не наше дело. Ну-ка, поддень тот конец, мы его ссодим сейчас. Ох, и крепко сколочен, мать честная, он бы еще лет сто простоял.
— Построить трудно, а сжечь дело нехитрое.
Когда крыша была свалена, какой-то человек в санях, с техническим значком на фуражке, подъехал к соседнему старому пустому дому, вошел во двор, кого-то поискал, посмотрел, потом опять вышел на улицу и плюнул.
— Этим чертям хоть кол на голове теши! Ведь сказал, к двенадцати часам быть на месте.
Потом его взгляд остановился на сломанной крыше другого дома. Человек озадаченно замолчал и полез в карман за книжкой. Посмотрел в книжку, потом номер дома! И еще раз плюнул, пошел к работавшим.
— Вы что ж это делаете тут, черти косорылые! — закричал он на крышу.
Мужики посмотрели вниз.
— А что?..
— А что?.. Глаза-то у вас есть? Вы что же это орудуете? Какой номер вам приказано ломать?
— Какой… Третий, — ответил мужик в полушубке и полез в карман.
— Читай! — крикнул на него человек с техническим значком, когда тот вытащил из кармана полушубка бумажку и долго с недоумением смотрел на нее.
— Ну, третий, а тут какая-то буковка сбоку подставлена.
— То-то вот — буковка. Вот этой буковкой тебя… Сказано номер три-а, а ты просто третий полыхнул?
— Ах ты, мать честная… — сказал мужик в полушубке, еще раз с сомнением посмотрев на бумажку, — два часа задаром отворочали. А я было и глядел на нее, на буковку-то, думал, ничего, маленькая дюже показалась. Вот ведь вредная какая, — скажи пожалуйста. Ну, делать нечего, полезай, ребята, на следующий.
— Лихая их возьми, — выдумали эти буквы, — сказал старичок, — они вот тут так-то потрутся, да всю улицу и смахнут. Такое время, а они буквы ставят.
Рулетка
Хозяйка рылась с артелью на огороде, когда прибежала ее племянница и сказала, что пришли в квартиру какие-то люди и требуют хозяев.
— Господи боже мой, что им нужно-то?
— Уж не обмеривать ли комнаты пришли? — сказала соседка.
— Спаси, царица небесная… К нашим соседям пришли с рулеткой, обмерили, а потом выселили. Кубатура, говорят, не сходится.
— Вот, вот, все про кубатуру про эту говорят, чтоб она подохла!
— А, может, с обыском? Не прячь ничего, а то хуже: все отберут.
— Вот до чего запугали, ну, просто…
Хозяйка, вытирая о фартук руки, тревожно пошла к дому. У порога стояли, дожидаясь ее, трое молодых людей.
— Вы хозяйка?
— Я… — сказала та, испуганно глядя то на одного, то на другого.
— Позвольте осмотреть квартиру.
Хозяйка с испуганным лицом открыла дверь. Все вошли. В это время с огорода с растрепавшимися волосами прибежала прачка и испуганным шепотом успела сказать хозяйке:
— Мандат спроси…
Хозяйка растерянно оглянулась и, нерешительно продвинувшись вперед, только было хотела спросить мандат, как один из пришедших молодых людей в кожаной куртке сказал товарищу:
— Рулетку взял?
— Взял, — отвечал тот.
Хозяйка побледнела и, в растерянности оглянувшись на стоящий в дверях любопытный народ, попятилась к двери.
— Вот это было налетела… — сказал кто-то негромко в сенях.
— Теперь пропала.
Хозяйка еще тревожнее оглянулась в ту сторону, откуда было сказано, потом, как бы желая загладить свою вину, выразившуюся в намерении спросить мандат, сказала, обращаясь к молодому человеку в кожаной куртке, который был, очевидно, главным:
— Может быть, выслать народ-то, батюшка?
— Пусть остаются: чем больше народу, тем лучше. Меряй стену, — сказал он товарищу.
