Захар Прилепин - Санькя
Саша дымил и тряс головой, словно сбрасывая что-то навязчивое, приставучее.
— Пойдем к метро? — сказала Яна. — Тебе ведь на метро?
Саша встал, выбросил сигарету — он не любил курить на ходу.
В метро они быстро расстались. Саша не смог удержаться и прильнул к стеклу дверей в своем вагоне — пытаясь увидеть, где Яна, — быть может, она тоже смотрит на него.
«И машет рукой тебе…» — жестоко поерничал Саша над собой.
Яну он не разглядел. Поезд влетел в тоннель, и Саша увидел свое отражение, густо-темные волосы, размытый, неясный взгляд, щетину, которая отчего-то показалась седой, с седыми волосками.
На вокзале он выпил пива, хотя хотел водки, и, ожидая поезда, выкурил сразу несколько сигарет.
В поезде он забрался на верхнюю полку и легко, посреди дня, заснул, и спал, не видя снов. Один раз только разбудила проводница — он, открыв глаза, дал паспорт и билет. Чтобы вернуть ему документы спустя минуту, ей пришлось будить Сашу снова.
* * *
Приехал в свой город поздно вечером, но трамваи еще ходили. Он любил ездить на трамваях, в них было очарование, важная, не тянущая душу, как в автобусах, медлительность при подъеме в горку и веселое, но с чувством собственного достоинства, дребезжание при спусках.
Саша направился к Негативу.
Казалось, Яна была где-то рядом, Саша порой вглядывался в редкие девичьи фигуры на улицах, а иногда трогал, поглаживал большим пальцем подушечки указательного и безымянного, словно пытаясь вспомнить, растревожить на своих руках ощущения ее кожи. Не получалось. Пальцы и пальцы.
«Я ей не нужен», — вдруг понял Саша и прислушался к себе. Внутри было тихо. И горько, да. Но горькость эта была мягкой, словно крошки лекарства, оставшиеся на дне стакана.
И еще под ложечкой жгло слабо и нудно.
«Яна… Ты — мое сердечное сплетение», — произнес Саша то, что было малопонятно ему самому.
«Зачем ты так?» — спросил ее.
«Ты едешь к Негативу», — одернул себя. Дрогнул плечами.
«Знаю. Еду».
«Негатива могут посадить».
«Знаю. Могут».
Саша знал, что Негатив согласится. Негатив давно жаждал влезть куда-нибудь, учудить злое нечто.
Кто-кто, а Негатив был начисто лишен той юношеской, не всегда разумной романтики, и, как был уверен Саша, хорошо представлял, что такое… ну, назовем это — несвобода. Еще назовем — лишения.
Саша тоже не боялся тюрьмы: он знал это почти наверняка.
Везде были люди, всюду жили люди, и Саша всегда находил с ними общий язык, хотя порой не понимал их. Впрочем, «не понимал» — не совсем верно. Ему казались странными, или глупыми, или неуместными, а чаще всего — примитивными мотивации многих человеческих поступков. Но Саша привык не проявлять своих удивлений и раздражений, не требовать от людей многого. Он был в меру спокоен и в меру агрессивен, лишен сентиментальности и не избалован.
«Я выживу в тюрьме», — спокойно сказал себе Саша.
Поднимаясь в квартиру к Негативу, он решил, что поговорит с Матвеем, тем самым, что замещал сейчас в партии Костенко, — и предложит ему, чтобы ехал все-таки он, Саша. Матвей наверняка знает, что затевается. Пусть Матвей решит.
Матвей и Яна были теми лидерами, что определяли работу «союзников». Саша позвонил в дверь. Несмотря на то что дом был ветхий, старый и предаварийный, а проживали в нем в основном люди пьющие и не следящие вообще ни за чем, у Негатива стояла крепкая дверь, и звонок работал. В самой квартире, конечно же, была нищета, Саша знал, но чистая нищета.
— Кто? — спросил юный голос.
«Позитив», — определил Сашка по голосу младшего брата Негатива. Задорный весельчак, он получил свое прозвище в противовес старшему брату. «Союзники» называли его Позик.
— Я. Тишин.
Дверь открылась, и Саша увидел хитрую улыбающуюся мордочку.
— Аллах акбар, — поприветствовал Сашку Позик.
— Привет, Позик. Негатив дома? Можно к вам? Саша скинул ботинки, заглянул в ближайшую комнату, никого не увидел.
— А мать? — спросил Саша почему-то шепотом.
— В ночную… — ответил Позик. — Он во второй комнате, иди.
Негатив поливал цветы.
Саша знал о любви мрачного Негатива к цветам, но все равно каждый раз этому удивлялся. Цветов у него было много, они стояли в горшках в обеих комнатах и на балконе тоже. Все цветы пышно взрастали. Те, что должны были зацвести, цвели в нужное время, а если происходила задержка, так лишь оттого, что Позик периодически, желая насолить брату, поливал какой-нибудь цветок шампунем, смешанным, например, с мочой, уксусом и самогоном.
Истинные имена цветов, в том числе на латыни, Негатив не помнил, верней, и не знал никогда, посему пользовался теми кличками, что дал цветам его младший, гораздый на выдумки братик.
Негатив поливал цветы. Полив, он аккуратно, двумя пальцами пожимал цветам их пухлые или тонкие, зеленые, шершавые лапы, что-то шепча.
— Привет, Негатив! Все травку выращиваешь? — попытался Саша шуткой скрасить интимность случайно увиденного.
Негатив обернулся, привычно мрачный. Ничего не сказал и стал поливать дальше, уже молча.
Саша уселся на диван. Вид Негатива его всегда радовал. Негатив был надежный, как булыжник. Хотя сейчас Сашу ничто не радовало. Он вглядывался в тяжелый затылок Негатива, почти уже жалея его.
— Разговор есть, — сказал Саша.
— Всерьез?
— Да.
— И чего ты уселся? Ты здесь собрался разговаривать?
Они быстро собрались и вышли на улицу. Позик хотел увязаться с ними, но Негатив отшил его — тихим голосом, парой внятных, цензурных слов.
— Вы куда все делись? — спросил Негатив, имея в виду, как Саша понял, Рогова и Веню.
— Они уехали в одну сторону, а я в другую. Я был в Москве. Там ищут человека для дела. За это дело могут посадить. Посадят почти наверняка. Причем, судя по всему, дело нужно провернуть не здесь. Не в России, — сразу сказал Саша, чтобы не тянуть, с трудом заставив себя хотя бы говорить неспешно.
— Ну, наконец-то, — сказал Негатив просто.
Он держал в руках веточку и перочинный ножик. Ножиком он обстругивал веточку, короткими и точными движениями. Саша присмотрелся — ветка была сохлой, обломанной давно, поднятой с земли. Негатив не стал бы ломать ветку живого дерева.
— Что «наконец-то»? — спросил Саша.
— Наконец-то они решили заняться делом. Когда мы едем?
— Когда ты сможешь?
— Я смогу через три минуты.
Саша задумался. Он собирался зайти домой. Быть может, повидаться с матерью. Он не собирался так скоро. Завтра, он хотел завтра утром.
«А зачем зайти домой? Матери нервы потравить?»
Саша взглянул на часы.
«Если пойдем пешком на вокзал, запросто успеем на двухчасовой», — подумал Саша и повторил свою мысль вслух. Негатив кивнул.
Минуты через три с копейками Негатив вышел с Позиком. Позик был непривычно серьезен.
— Матери скажешь, что я уехал в Москву на заработки, — сказал Негатив.
— А на самом деле? — Позик косился недоверчиво.
— На самом деле я поеду на заработки в Питер… Ты все понял? Учишься — это раз. Не куришь — это два. Поливаешь растения — это три. Если загубишь мои растения, — уши отрежу, как приеду.
— Ладно, я все понял. И без ушей люди живут.
— Вот-вот, будешь как люди.
Они разговаривали очень серьезно, не улыбаясь даже глазами, и Саше тоже не хотелось улыбаться.
— Давай, Позик, дальше не ходи. Домой иди! — Негатив пожал братику руку, хлопнул его по плечу и, резко развернувшись, потопал легкой, крепкой походкой.
Саша тоже дал Позику руку, и тот принял рукопожатие, не глядя на Сашу, но глядя в спину старшего брата. Саша развернулся и бегом нагнал Негатива.
«Сейчас я снова сяду на поезд. Сколько я накатал уже…»
— Наверное, за неделю я накатал столько, что проехал всю Европу туда и обратно… — сказал Саша Негативу. Просто для того, чтобы говорить хоть что-то.
Негатив не ответил.
— В Москву, как в булочную, — сказал Саша будто себе. — Не помню, какой раз за неделю. Все деньги уже прокатал.
— Я у Позика копилку изъял, — ответил Негатив, — он копил себе на куртку и берцы.
— Придумаем что-нибудь, Нега. Найдем Позику денег.
Саша хотел тронуть Негатива за плечо, но передумал. Сделал малое движение рукой и оборвал жест. Но Негатив заметил.
Саша понял это по изменению тональности молчания товарища. От молчания повеяло хмурью.
— Не сочувствуй мне, а то я себя жалеть начну, — сказал Негатив, помолчав.
Голос у Негатива был такой, что с трудом верилось, что он умеет себя всерьез и чувственно жалеть. Обычный голос Негатива.
На вокзале их встретили цепкими взглядами двое милиционеров. Остановили, попросили документы. Долго смотрели в паспорта, поднимая глаза, чтобы сверить фото и оригинал, думая в это время явно о чем-то другом.
— Куда собрались? — спросил один из них неприветливо — тоном, которым разговаривает вся милиция России, словно каждый встреченный ими уже заведомо негодяй.
