Роман Сенчин - Нубук
- Зачем в Дубаях, - не мог я понять, - твоя обувь?
- Да речь уже не об обуви. Надо расширять бизнес, разрастаться...
Я пожал плечами, поднялся:
- Пойду покурю.
- Трави-ись. Хотя лучше б кальций пил - и кости укрепляются, и вообще состояние как-то лучше... - Володька взял с журнального столика бутылку "Бонаквы", плеснул в стакан. - Только, слышь, Ром, никому пока про мои планы. Все еще так, самому не ясно.
- Да конечно. Мне-то... - Я кашлянул и поправился: - Мое дело маленькое.
- Вот и плохо, что маленькое. Маленькими все хотят быть - удобно.
Я шмыгнул в прихожую, открыл дверь в подъезд. Володька, громко глотая, пил минералку.
Честно говоря, этот его план с каким-то там представительством в каком-то там нереально чистеньком курортном Дубае мне был не по душе. Напугал даже... Не могу утверждать, что я предчувствовал дальнейшие проблемы, да что там проблемы - катастрофу, просто я всегда ко всем нововведениям относился с тревогой. Отец, например, придумывал усовершенствование для полива огорода, а я, в душе по крайней мере, был против; мама предлагала переставить мебель в моей комнате - я же неизменно и наотрез отказывался, хотя умом понимал, что огород действительно поливать будет легче, комната после перестановки станет уютнее. Но главное, чтоб все было как было, привычно, а значит - надежно.
Так же и с планом Володьки. Бизнес его сейчас хоть и не особенно прибыльно, все же крутился, приносил кое-какие доходы, а сунешься во что-то другое - и можно напороться на неприятности, на проблемы...
Когда я вернулся, Володька просматривал газеты. Ироничным тоном процитировал мне астрологический прогноз из "Комсомолки" на наступивший год:
- "Тысяча девятьсот девяносто восьмой год, к сожалению, будет изобиловать техногенными авариями, природными катастрофами и социальными волнениями. Ожидается бум появления всяческих "пророков" и "ясновидцев". В этом году как из рога изобилия потекут научные открытия, особенно сделанные в области медицины. А в конце августа грянут реформы, которые продолжатся до конца октября, и эти перемены потрясут каждого россиянина до глубины души". - Володька перевел взгляд на меня: - Слыхал?
А я отмахнулся:
- Такое можно про любой год писать - не ошибешься...
Позже, вспоминая этот вечер, я увидел, что он был преддверием наших проблем, а точнее сказать - катастрофы.
Нет, вообще-то все шло очень даже неплохо.
Во второй половине января Володька организовал несколько новых точек. Поступил очень даже мудро, открыв их в фойе крупных бюрократических учреждений. Там давно уже пристроились продавцы шоколада, косметики, бижутерии, газет и журналов, и имели они, чувствовалось, стабильный навар.
Истомленные сидением за столами служащие то и дело спускались в фойе, покупали кто конфет к чаю, кто "Мегаполис-экспресс", кто бусы из искусственного янтаря. И вот теперь постепенно стали присматриваться к туфелькам, сапогам, ботинкам. Некоторые и приобретали... Правда, продавцы жаловались, что перед тем, как купить, примеряли обувку по двадцать раз, всем отделом, долго и занудливо совещались, изнемогали от сомнений, но в итоге все-таки брали. Случалось, через день-другой, одумавшись, сдавали или меняли.
Чтоб клиенты не особенно донимали продавцов (встречались-то они ежедневно), Володька то и дело перекидывал своих работников из одного учреждения в другое. Новый же на все претензии, попытки сдать разонравившиеся туфли должен был отвечать: "Извините, ничем помочь не могу - я из другой фирмы".
Так или иначе, а эти новые точки вскоре стали приносить довольно ощутимую прибыль.
И в личной жизни у Володьки случилась радость - из Германии вернулась его любимая. Юлия.
На первый взгляд застенчивая, скромная школьница, без грамма краски на лице, светло-русые прямые волосы собраны в аккуратный хвост, и одета неброско, вроде бы по-простому, но эти неброские вещи, как отметил Андрюха (а он, в отличие от меня, в этом деле спец), стоят "огромные бабки"; даже водолазка - не меньше трех сотен долларов... И впечатление о Юлиной застенчивости и скромности оказалось обманчивым, как и одежда. При первом же разговоре я наткнулся на ее каменную уверенность в правоте каждого своего слова, и каждая встреча с ней подтверждала это.
По крайней мере разок в полчаса она не могла не высказать мысль, что Россия - помойка и бандитское логово, что здесь рано или поздно обязательно сделаешься алкашом или отупелым быдлом, а если захочешь жить по-человечески - получишь пулю в затылок.
- Ну и чего же ты, в таком случае, вернулась-то? - однажды, не выдержав, трясясь от раздражения, спросил Володька.
Юлия, твердо посмотрев ему прямо в глаза, ответила:
- Потому что не могу без тебя. - И сказала это не как-нибудь нежно, ласково, а до жути убежденно, точно подписала Володьке приговор.
Он же расцвел от этих ее слов, как мальчик-колокольчик. Впрочем, следующие слова любимой вряд ли доставили ему удовольствие:
- И я заставлю тебя уехать отсюда. Пойми, что здесь делать не-че-го.
Мы, помню, сидели за круглым столиком впятером (эта Юлия, Володька, Джон, Андрюха и я) в кабачке на Лиговке, довольно уютном, с хорошей кухней. Никто из нас, парней, думаю, не был особенным патриотом, но от столь железного "не-че-го", я заметил, всех четверых передернуло...
И все же приезд Юлии подействовал на Володьку благотворно. Он, ясное дело, не парил в облаках, оторвавшись от земной суеты, наоборот - еще сильнее впился в работу, словно стараясь доказать любимой, что и здесь можно жить и зарабатывать не хуже Германии.
"Эх, купить квартиру, жениться бы, и чтоб все путем... - время от времени мечтательно вздыхал он и тут же спохватывался: - Но сейчас на другое деньги нужны... на другое..."
Это "другое" - представительство в Дубае - всплывало время от времени скупым десятком слов. Я не просил Володьку развивать мысль, наоборот, старался перевести разговор, в глубине души надеясь, что это просто абстрактные планы, болтовня, рожденная эйфорией сперва от поездки на сказочный курорт, а позже - от счастливого возвращения любимой девушки Юли.
Но через Андрюху я узнал наконец, что Володька, оказывается, всерьез обсуждает открытие представительства с ним, Джоном, Владом, еще кое-какими своими партнерами, собирает необходимые двести пятьдесят тысяч долларов... Андрюха даже пытался мне объяснить, для чего нужно это представительство, правда, я мало что понимал. Повышение статуса, легализация, открытие счетов в иностранных банках, возможность через какое-то время получать большие кредиты, поставка спиртного в арабские страны...
"Я сам вряд ли в это дело войду, - говорил Андрюха, - вообще, наверное, буду завязывать с бизнесом, а Джон вроде согласен... В принципе-то верно Вэл мыслит, надо выходить на серьезный уровень, только опасно".
"Вот-вот! - соглашался, поддерживал я. - Правильно, не правильно, а опасно - это уж точно".
Наши отношения с Мариной потихоньку укреплялись, перерастали в нечто серьезное. Под конец февраля она переехала жить ко мне. Однокомнатка на Харченко за каких-то пару дней ее трудов превратилась в уютное, чистое гнездышко, и с работы я торопился домой, где меня ждал вкусный горячий ужин, а не кусок колбасы с хлебом, магазинные пельмени или в лучшем случае овощная смесь, которую я по-быстрому тушил с порезанными шпикачками...
Марина продолжала работать в буфете ДК Ленсовета, обычно возвращалась раньше меня; лишь когда там случались концерты или еще какие-нибудь представления, приезжала часов в одиннадцать. Именно в такие вечера заявлялся сосед Сергей Андреевич. Могу перекреститься, что он следил за нашей квартирой и, убедившись, что Марины нет (ее он почему-то побаивался, даже не здоровался со мной, когда встречал нас вместе), звонил в дверь и, осторожно улыбаясь, вытягивая из кармана бутылку "Сибирской", предлагал: "Пропустим?"
Иногда я отказывался сразу и твердо, иногда после сомнений и внутренней борьбы, а чаще соглашался почти с радостью. Не то чтобы меня радовали разговоры с ним и сама возможность выпить, нет, настоящее удовольствие доставляли приходы Марины.
Я сидел в одиночестве на кухоньке (Сергей Андреевич обычно исчезал минут за десять до ее возвращения), облокотившись о стол, вяло куря сигарету.
"У, ты уже дома, - раздеваясь, бодрым голосом произносила Марина. Приветик!"
"Приве-ет", - кивал я и давил окурок в пепельнице.
Она проходила на кухню, ставила на табуретку пакет с едой. Замечала пустую бутылку, рюмки:
"Опять выпивали? С этим... с соседом?" - но голос не злой, а даже слегка сочувствующий.
"Угу. Мировые проблемы решали..."
"А накурили-то! - Марина приоткрывала форточку, заглядывала в кастрюли и так по-женски расстраивалась: - И ничего не ели! Рома, ну как можно выпивать без закуски?! Ведь желудок испортишь..."
"Ну извини". - Я делал вид, что раздражаюсь, прикидывался более пьяным, чем бывал на самом деле.
