Владимир Солоухин - При свете дня
Но вообще-то с биографическими подробностями трудно. Ну, всем известно про студенческую сходку в Казанском университете.
Написана про это художниками не одна картина. Молодой Ленин во главе студенческой сходки, протестующей против некоторых нововведений, в частности студенческого мундира с высоким воротником и обязанности носить этот мундир аккуратно, застегнутым на все пуговицы. Как говорится, нам бы эти заботы! На одной картине изображена группа студентов, бегущая по лестнице. Впереди — студент Ульянов. Он растрепан, лицо его горит, глаза сверкают, движения бурны и непроизвольны. В полицейском отчете записано про студента Ульянова, что он буйствовал, стремительно мчался, размахивал руками и был красен лицом…
Мариэтта Сергеевна Шагинян так поясняет эти слова:
«Внезапное исступление (подчеркнуто мною — В. С.) … юноши было, значит, настолько велико и до того бросалось в глаза, что даже полицейское перо не смогло этого не запечатлеть необычным для себя языком».
«Но революционная вспышка, — продолжает Мариэтта Сергеевна, — не была в молодом Ильиче случайной и внезапной, вызванной общим волнением студенчества. Корни ее лежат глубоко, и подготовлялась она задолго, так что не с казанской истории Владимир Ильич стал революционером, а казанская история только дала исход накопившемуся в нем душевному протесту».
Может, и так. Но не исключается, что эта вспышка семнадцатилетнего студента (как задолго она могла подготавливаться? За пять, за десять лет?) была лишь приступом того самого состояния юноши, которым были обеспокоены все домашние и которое еще в самой ранней юности, даже еще и в детстве, выражалось проявлением агрессивных наклонностей.
Я с самого начала не собирался писать биографической книги о Ленине, нечто вроде серии «ЖЗЛ», но хотелось просто собрать воедино то, что о Ленине передумано, переговорено, что прочитано, что увидено, узнано. Ведь результаты его действий, хоть и скрыты большей частью во рвах и ямах, а также под Эверестами пропагандистской шелухи, все же у нас перед глазами. Не где-нибудь живем, но в той самой стране, под которую ему и его сообщникам удалось подложить бочку с порохом (с динамитом, с пироксилином, с тротилом, с нитроглицерином) и взорвать страну, превратив ее в бесформенные руины.
Писать биографию я не собирался, но прочитать, если уж дошел черед до этой темы, хотелось. И вот я обнаружил, что последовательной человеческой, житейской биографии Ленина нет.
С нетерпением открыл многотомную «Лениниану» Мариэтты Сергеевны Шагинян. Немного преувеличено, что многотомная, но все же в подзаголовке обозначено — тетралогия. Четыре части, это немало. В этих четырех частях 640 страниц. Прежде чем читать, повертев ее в руках так и сяк (второе название у тетралогии — «Семья Ульяновых»), я написал письмо заказчику книги, приблизительно следующее:
«Работа над заказанной Вами книгой о Ленине требует прочтения тетралогии Мариэтты Шагинян. Подобно тому, как Екатерина II наказывала гвардейских офицеров чтением „Телемахиды“ Василия Кирилловича Тредиаковского, можно наказывать писателей чтением этой тетралогии. Есть такое понятие — „вредность“ производства. За вредность даже дают молоко. Но молока я не пью, предпочитая ему более прозрачные напитки. Поэтому прошу… в размере 10 % от условленного вознаграждения…» Но приступал я к чтению объемистого труда с интересом. Я ждал подробного описания жизни вождя из вождей, гения из гениев, великана из великанов.
Сто двадцать семь книжных типографских страниц истрачены на описание обстановки, в которой жили родители, в том числе и Симбирска. Кстати, возвращаясь к самому началу наших записок, к стихотворению Демьяна Бедного, где «На рынке лаялись торговки, жужжа, как мухи на меду», невозможно не обратить внимания на краткое, но выразительное описание симбирского рынка Мариэттой Сергеевной:
«Рынок забит возами со всякой снедью, битыми индейками и пулярками (думаю, что этого слова никто уж и не знает в современном Ульяновске. — В.С.), балыком, осетриной, кадушками со сметаной и творогом, мешками муки всех сортов помола, корзинами свежих яиц…» Описана лекция преподавателя физики Ильи Николаевича Ульянова о молниях и громоотводах, описано знакомство его с Марией Александровной Бланк, описан Нижний Новгород, первые годы брачной жизни Марии Александровны и Ильи Николаевича, и только на 127-й странице родился младенец, будущий Владимир Ильич. Можно было ждать, что теперь-то мы и проследим за ростом, за развитием мальчика, за обстоятельствами и подробностями его детства. Ничуть не бывало.
Вероятно, Мариэтту Сергеевну можно извинить. Если эти обстоятельства и подробности неизвестны, не зафиксированы, так сказать, в записках или устных воспоминаниях, то не выдумывать же их, не брать с потолка и не высасывать из пальца.
Например, известен эпизод из жизни Художественного театра, равно как и Михаила Булгакова. Булгаков написал пьесу «Батум» — о молодом Сталине, о начале его революционной деятельности. Пьеса готовилась к постановке. Труппа поехала в Кутаис и Батум «изучать на месте материал». Однако в Серпухове их догнала телеграмма:
«Надобность поездке отпала возвращайтесь Москву». Сталин запретил ставить спектакль, несмотря на то, что пьесу считал хорошей. Позднее стала известна редакция запрета: нельзя такое лицо, как Сталин, делать романтическим героем, нельзя ставить его в выдуманные положения и вкладывать в его уста выдуманные слова. Ну, что же, как ни относись к Сталину, но, пожалуй, в его рассуждении был резон.
Так или иначе, но, сообщив читателям о рождении младенца Володи, Мариэтта Сергеевна оставляет его своим авторским вниманием и на протяжении более чем трехсот страниц рассказывает о чем угодно, только не о детстве будущего Владимира Ильича.
Тут и проблемы образования в России (ведь Илья Николаевич был учителем), тут и описание первой промышленной выставки в Москве (1872 г.), тут и — неизбежно и, быть может, невольно — стремительность роста, развитие тогдашней России: «Занесите для точности: ровно двадцать лет назад у нас в России было 1126 верст оптического телеграфа и 320 верст электрического. Записали? А теперь в наше время. Год 1872.
Сейчас мы имеем: 46709 верст государственных линий при 91 730 проводах и 576 станциях… Вот так», — это разговаривают персонажи.
«— Здорово растем! В нашем уезде тоже открывается телеграф, — вдруг, неожиданно для всех, поднял голос Вася Шаповалов».
Однако телеграф телеграфом, рост ростом, но надобно, притомившись экскурсируя по выставке, и поесть. Мариэтта Сергеевна с ее похвальной дотошностью рассказывает, как и что ели на выставке.
«…рассаживались на скамьях вдоль дубового стола, а хозяин заботливо подкладывал под них малиновые подушки, покуда официанты, одетые „добрыми молодцами“, в длинных фартуках, сафьяновых сапожках и сплошь кудрявых русых париках с неимоверными завитушками, широко осклабливая рот в улыбках, вносили и выносили „чары с медом“. — Чевкин развернул перед гостями длинный свиток меню… В меню мастер-повар предлагал:
„Закуски: Балык, свежепросоленная осетрина, провесная белорыбица, свежепросоленные огурцы. Икра зернистая. Икра паюсная.
Масло сливочное, редька, сыр.
Горячее: Уха стерляжья с налимовыми печенками.
Пироги: Расстегаи.
Мясное: Лопатки и подкрылья цыплят с гребешками и сладким мясом.
Зелень: Цветная капуста с разными приправами.
Рыбное: Разварные окуни с кореньями.
Жареное: Поросенок с кашей. Мелкая дичь с салатом.
Сладкое горячее: Рисовая каша с орехами.
Ягоды: Клубника со сливками.
Сладкое холодное: Мороженое сливочное и ягодное.
Плоды: Персики, сливы, ананас, вишни, корольки. Кофе, чай.
Русское угощение: Орехи волошские, каленые, кедровые, грецкие, миндаль, американские. Изюм и кишмичь. Пастила и мармелад.
Пряники мятные.
— Боже мой! — только и мог сказать про себя Федор Иванович, дочитав длинный список…“»
Описаны в этой части учительские съезды (даже одна большая глава так и называется — «Учительские съезды»). Описаны инспекторские поездки Ильи Николаевича по губернии, его соображения об улучшении школьного дела в России. Введены в повествование многие и многие персонажи, введена даже небольшая романтическая история между неким Чевкиным и некоей Липочкой, и как Чевкин возил ее на извозчике из Москвы в Раменское (четыре часа езды), и много-много всего на четырехстах сорока страницах.
Вторая часть тетралогии (со стр. 129 по 437) названа «Первая Всероссийская. Роман-хроника» (это о выставке). А герою тетралогии в это время всего два годика. Так что сама заданность второй части исключала участие в ней Володи Ульянова. Что можно написать о двухлетнем ребенке? Можно, но не 310 страниц. Он, конечно, иногда упоминается, но эти упоминания занимают в общей сложности 2–3 странички.
