Сергей Залыгин - Экологический роман
И звонил Асе и вчера и сегодня - безответно. Голубев думал - Ася на дежурстве: медицинская сестра Корнеева (до замужества Горелова) то и дело дежурила и за себя и за других сестер - отказывать она не умела, семьи не имела, всегда свободна.
- Ты жив?!- встречала Голубева Ася, когда он навещал ее. Голубев в ответ говорил Асе, что любит ее.
- Не верю! Голубева это потрясало.
- Почему?
- Для тебя это слишком легкомысленно. И непривычно.
- Я? Легкомысленный? Ты же знаешь - я зануда! Вот кто я!
- Тебе Бог велел быть легкомысленным - что ты пережил-то? Ничего завсю свою жизнь ты не пережил!
- Чуть не полвека живу.
- Пустяки! Ты не пережил таких дней, чтобы каждый за полвека!
- Виноват - в сравнении с тобой я не пережил ничего! Виноват. И встреча тут же принимала тот самый оттенок, которого и Голубев иАся хотели избежать, и Ася говорила:
- Виновата я! - Помолчав, говорила: - Я так долго была без тебя, такиздалека, так беспомощно о тебе думала, что теперь не знаю, не верю, чтоты - это ты. И о себе так же: я это или все еще не я?
- Ну, меня распознать ничего не стоит: нормальный человек...
- Самая невероятная вероятность! Поверить невозможно: нормальный.
- И ты не веришь...
- И я не верю... Знаешь, что я хочу сказать?
- Знаю...
- Что?
- Хочу сказать: давай повспоминаем...
- Ты ужасно догадливый, - улыбалась Ася. Как никто на свете онаулыбалась. Только в улыбке она и сказывалась, ни в чем другом не былони истинной ее доброты, ни души, ни любви.
Влюбленно они вспоминали годы школьные, почти что детство, учителей, спектакли и концерты, экскурсии в Суздаль, в Ростов Великий сучителем истории, Асиных родителей в огромной коммунальной квартире,вспоминали и удивлялись: такие тяжелые годы - тяжелее, труднее нынешних, но со всею очевидностью они были, а нынешние этой очевидностилишены.
Сперва вспоминалось не самое главное, что-нибудь совершенно случайное, а потом Ася вдруг спрашивала:
- Не помнишь ли, что ты делал десятого января тысяча девятьсот сорокпервого года? О чем думал? Постарайся, вспомни.
Голубев не помнил. И 2 февраля сорок девятого, и 17 апреля сорокседьмого - нет и нет.
- Мне эти дни запомнились...
- Чем?
- О тебе думала. Думала, а в это время случилось... Что случилось, Ася не говорила, снова спрашивала:
- Девятого мая сорок пятого года? Представь, в нашем бараке этакаяпартийность началась - страсть! Одни ликуют, песни поют, советскуювласть и Сталина благодарят, благодарят и плачут, другие ликуют молча, врастерянности и без песен, еще другие молчат, думают свое: вот если бынемцы советскую власть победили, если бы, если бы!
- Ты?
- Я снова поверила, что ты жив! Поверила, что еще не поздно молитьсяза тебя, чтобы ты был жив. Где ты был девятого мая?
9 мая 1945 года, рассказывал Голубев Асе, он был в Ленинграде -слушатель курсов по переподготовке военных гидрологов на гражданскийлад (говорилось, "переход на мирные рельсы"). Краткосрочные были курсы,полтора месяца, но лекции читали крупные гидрологи и гидротехники. Идомашние задания нужно было выполнять, ни дать ни взять студенческиевремена.
Ленинград от крыш до цоколей в шрамах. Малолюдный, а люди на егоулицах казались Голубеву невероятными - они были ленинградцами. Онвсматривался в лица: может быть, иконные лики?
Замечая среди них себя, Голубев недоумевал: вот он ездит с ними втрамвае, так же, как они, по карточке покупает хлебушко в магазинах, нохлеб имел такой разный смысл для него и для ленинградцев! Голубев всю жизнь прожил на этом свете, те - и на этом и на том.
Ася никогда не была в Ленинграде, но ленинградкой тоже была, теперьуже до конца жизни. Голубев так и говорил:
- Много-много раз ленинградка!Ася соглашалась:
- Все мы - оттуда...
- Откуда?
- Из блокады. Оттуда, где бывает только так, как не может быть.
Но "не может быть" - это позже, а тогда все возникло в двухкомнатноймосковской квартире Гореловых, затерявшейся в длинном-длинном и непомерно густо заселенном коридоре. Тайна приоткрылась Голубеву, когда онузнал, что весь этот коридор и еще что-то этажом выше некогда былособственностью инженера Горелова. Сказала ему об этом, поведала секретАся, Асин же секрет сам по себе не мог не быть для мальчика Голубевапрекрасным.
Впрочем, секреты открывались Голубеву один за другим.
Мать Аси, Елизавета Семеновна, происходила из очень богатой помещичьей семьи, девочкой вместе с родителями она побывала в Европе, одингод училась во Франции, другой - в Англии, окончила Высшие женскиепедагогические курсы в Петербурге, учительствовала в Сибири, в Змеиногорском округе Томской губернии - поехала туда на крестьянской телеге собозом переселенцев из губернии Курской, в дороге учила ребятишек,помогала взрослым читать-писать переселенческие бумаги.
Горелов-отец, инженер, имел предприятие строительных материалов иконструкций, был учредителем "Товарищества по устройству и улучшениюжилищ для нуждающегося трудящегося населения" и состоял в дружбе, былсподвижником знаменитого на весь мир инженера Владимира ГригорьевичаШухова. Шухов был крестным отцом Аси.
В той комнате, которая называлась Асиной, столовой и библиотекой,Голубев и Ася учили уроки и рассматривали семейные альбомы трибольших, два поменьше, все с золочеными застежками, все с фотографиямитаких людей, таких пейзажей, таких кораблей и лошадей, которых, казалось мальчику Голубеву, на свете быть не могло, но они все-таки были.Хочешь верь, хочешь нет - они были на этом свете.
И Шухова тоже видел мальчик Голубев, он бывал здесь, и на письменном столе Горелова-отца стояла модель башни Шухова - на всех обжитыхлюдьми континентах эта башня была признана выдающимся произведениеминженерного искусства (когда-то так и говорилось и учебники так назывались "Инженерное искусство") - металлические стержни, расположенныепод углом к горизонтали и строго параллельно друг другу, создавали множество ромбов идеальной формы, два ряда стержней соединялись в однуконструкцию металлическими же обручами. Прозрачность, легкость, простота и уверенность: только так, как есть, никак больше не может и не должнобыть. Наверху водонапорный бак - купол с усеченной луковицей, что-то отцерковной архитектуры.
Разглядывая модель, мальчик Голубев чувствовал себя взрослее, умнее илучше, чем он был на самом деле, к нему начинали приходить такие слова,как "архитектура", "гармония", "разум", "творчество"... Конечно, и слово"любовь", а все это и было тем созерцанием и тем чувством, которое человекможет искать и не находить всю жизнь. Голубеву же выпало - он и не искал,а нашел. Ася нашла.
Живой Шухов, с бородкой и усами, в блузе и с галстуком, всегда что-товнимательно разглядывающий, инженер Горелов с усиками, но без бороды,живая Елизавета Семеновна с медальончиком на груди - все они были живыне вообще, но по особому и очень счастливому случаю, они, много позжепонял Голубев, обладали экологической чистотой существования, а ихмеханика была согласована с той географией, в которой они явились.
В 1937 году, поздней осенью, инженер Горелов был арестован и высланв Вологодскую область. Асе советская власть позволила окончить школу вМоскве и сразу сослала ее в Сибирь. Елизавета Семеновна тогда же умерла.Ася никак не хотела скомпроментировать Голубева, поэтому она не писалаему, и ему ничего не оставалось как только поверить, что Аси нет в живых. Он поверил.
Когда в марте 1964 года они встретились, Ася словно в каком-топреступлении призналась:
- А я в заключении на Пятьсот первой была! - Она знала Голубевуизвестно, что такое Пятьсот первая.
- В бараке? Вблизи Лабытнанг?
- В бараке. Сорок километров от Лабытнанг. Ася была живой из мертвых, но и это не все - она была в бараках Пятьсот первой...
Что там было? Вокруг ее барака?
- Горы...
- Речка? Какая?
- Речка? Собь. .
Так и есть: он бывал в Асином бараке, промерзшем, сыром, с узкими окошечками у самой земли. В 1954 году, летом, когда ехал из Лабытнанг в Сейду.
Пятьсот первую расформировали, но Асю и тогда не пустили в Москву,в европейскую часть СССР не пустили, и она несколько лет жила в Березове,в поселке при впадении Северной Сосьвы в Обь, там когда-то был в ссылкеМеншиков (суриковский "Меншиков в Березове"), и Голубев коротко надень-два - в те же годы тоже бывал в Березове с инспекторским барометром. Но они не встретились.
Голубев пытался объяснить Асе эпопею Пятьсот первой, чудовищныйзамысел и против людей и против природы, два совмещенных зла, но Асясказала:
- Года через два, будем живы, я тебя выслушаю, я пойму. Сейчас ненадо, не могу!
Голубев заговорил об Ангальском гидростворе, Ангальском мысе Асявидела мыс не один раз - он, вспоминая, произнес слово "красиво".
- Красиво?.. - вздрогнула Ася. - Отложим и этот разговор. На год... Голубев - о проекте Нижне-Обской ГЭС, Ася слушала вся внимание,он кончил, она спросила:
