Михаил Кузмин - Подземные ручьи (сборник)
— Во всяком случае, я тебе дам ответ не раньше завтрего.
— Конечно, конечно, поговори с ним. Завтра — это еще не поздно.
Господин Тидеман, медленно подойдя к Ольге Семеновне, сказал ей вполголоса:
— Я тебе могу устроить аванс, и даже значительный, если ты дашь мне возможность поговорить с Родионом Павловичем.
— О чем?
— О деле, в котором ты ничего не понимаешь.
— Да он бывает у меня каждый день. Приходи когда хочешь, поговори.
— Нужно, чтобы нам никто не мешал. Часа два, не больше.
Ольга Семеновна, подумав, спросила просто:
— Сколько?
— Тысячи полторы.
— Когда?
— Как только поговорю.
— Вот тоже дурочку нашел! ты преспокойно поговоришь, и поминай тебя, как звали. Хочешь: тысячу вперед, пятьсот потом?
— Кто тебя научил быть такой?
— Какой?
— Выжигой.
— Вот такие же люди, как ты, мой друг, они меня и научили.
Глава пятая
Ольга Семеновна как-то не верила в осуществление поездки, о которой ей говорили Тидеманы. Не верила главным образом потому, что это турне ее не особенно привлекало. Вообще почему-то визит ее товарищей не привел ее в лучшее или более определенное настроение. Оно продолжало оставаться смутным, и жизнь представляться каким-то печальным развалом. Желая выйти из этого тягостного состояния, Ольга Семеновна стала доискиваться причин и, взяв первую попавшуюся, преувеличила ее и успокоилась. Конечно, у нее нет денег, оттого она и нервничает, это так просто! Стало менее интересно, зато более понятно, но Ольга Семеновна никогда не была и не выдавала себя за романтическую натуру. Решив, что без денег не стоит куда-нибудь выходить и даже одеваться и вообще нужно вести себя как-то особенно, она так и осталась в капоте, то ходя по небольшой темной гостиной, то играя такта два из Грига, которого считала трудным и к которому прибегала только в минуты дурного настроения. Считалось, что она ждет Родиона Павловича.
Вместо Миусова пришел Павел с записочкой, где говорилось, что Родион Павлович будет на Караванной только к семи часам. Ольге Семеновне было лень выходить в переднюю, и потому она попросила Павла, не снимая пальто, пройти в комнаты. Мальчик вошел розовый, держа форменную фуражку в руке.
— А теперь Родион Павлович дома?
— Когда я уходил, он был дома, но куда-то собирался.
— Если вы знаете, куда он пошел, будьте так добры, позвоните к нему туда или сами сходите, если у вас есть время, и попросите его прийти ко мне, как он может скорее… Я бы сама это сделала, но, знаете, неудобно, когда звонит или приходит дама… могут подняться разговоры.
— Хорошо, я это сделаю.
Уже когда Павел, попрощавшись, собирался уходить, Ольга Семеновна вдруг спросила:
— Это правда, что вы — брат Родиона Павловича?
— Вы, может быть, не знаете, Ольга Семеновна, что моя фамилия — Павлов, а Родион Павлович зовется Миусовым. Конечно, я с детства у них расту, он меня воспитывал и скорее мог бы считаться отцом, — вот и все.
Верейской было очень мало дела до того, как приходится Павел Родиону, потому она произнесла совершенно равнодушно, но на всякий случай кокетливо:
— Вы или очень наивный, или большой хитрец. Помолчав, она добавила:
— Почему же вы его так любите?
— Потому что он очень хороший человек и всегда был добр ко мне.
— Да, у Родиона Павловича удивительная душа! Ну, а теперь идите, будьте вестником моей любви и постарайтесь, чтоб он был здесь как можно скорее! Я полагаюсь на вас, понимаете?
Но Родион Павлович не только не пришел тотчас, как ему было передано приглашение Верейской, но даже когда стрелка показывала четверть восьмого, его еще не было в темной гостиной, и Ольга Семеновна все сердитее и сердитее разыгрывала Грига. Наконец тяжеловатые шаги раздались в передней.
— Отчего ты так поздно? разве Павел тебе не передавал моей просьбы?
— Прости, я никак не мог быть раньше. Я же сказал, что приеду в семь часов. Но отчего ты в капоте до сих пор?
— Я все ждала тебя.
Неожиданность этого ответа даже умилила Родиона Павловича. Он обнял ее, улыбаясь, и сказал:
— Ну, тогда давай скорее обедать!
— А у меня сегодня обеда нет.
— Отчего? о чем же ты думала?
— О чем я думала? о массе вещей. А есть мне просто не хотелось. Если хочешь, это была с моей стороны даже маленькая хитрость. Мне сегодня так скучно, сама не знаю почему. Вдруг мне страшно захотелось отобедать с тобою в ресторане. Я знаю, что ты не очень-то любишь со мной показываться, и потому я хотела сделать так, чтобы ты поневоле пошел.
— Отчего же в таком случае ты еще не одета?
— Для того, чтобы ты не сразу догадался о моей хитрости.
— Как в армянских загадках?
— Вот, вот.
Ольга Семеновна стала переодеваться с необыкновенной быстротой. Если бы не Родион Павлович, который целовал ее то в спину, то в щиколотку, казалось, Верейская была бы готова минуты через две.
Миусов предложил ей поехать к Панкину, хотя Ольга Семеновна очень не любила этого ресторана, находя его слишком московским. Она сначала коротко согласилась, но потом вдруг спросила:
— Отчего к Панкину? ты же знаешь, что я его терпеть не могу. Я понимаю: ты думаешь, что там не встретишь никого из знакомых, потому что кто туда пойдет?
— Какой вздор приходит тебе в голову! Просто я очень голоден, а это — ближайший ресторан и, действительно, удобный для тех, кто хочет быть вдвоем, потому что там никогда никого не встретишь.
Ольга Семеновна хотела что-то ответить, но они уже входили в переднюю, и доносившиеся сверху звуки оркестра, очевидно, придали новое, более веселое течение мыслям Верейской, так что уже Родион Павлович сам начал, будто продолжая прерванный разговор:
— У тебя, по-моему, болезненное воображение, и тебе самой доставляет удовольствие считать себя как бы выброшенной из общества. Ведь этого же нет на самом деле. Все к тебе относятся с уважением, которого ты вполне заслуживаешь. Что ты не так часто бываешь у моей матери, так это единственно потому, что вы не сходитесь характерами и во взглядах, но официально вы знакомы. Все мои знакомые также знакомы и тебе. Я не понимаю, чего ты хочешь.
— Я? решительно ничего. Я хочу обедать, и чтобы ты не ворчал. И потом, ты сам так ведешь себя и разговариваешь со мной, как человек из общества, который ужинает с кокоткой.
Родион Павлович только пожал плечами и стал заказывать обед.
Очевидно, не один Миусов считал Панкина за такое место, где никого нельзя встретить, и потому там бывают встречи самые неожиданные. По крайней мере, Родион Павлович очень удивился, когда через залу прошли господин и дама — его дальние родственники и большие друзья. Они издали поклонились и не поспели сесть на диван, как дама уже направила свой лорнет на спутницу Миусова.
— Она, однако — порядочная невежа, твоя кузина! Разве можно так лорнировать людей?
— Она просто не разглядела с кем я, и притом близорука. Конечно, это — любопытство, но вполне простительное.
— У тебя всегда все правы, кроме меня!
После рыбы Миусов, извинившись, встал и подошел к своим знакомым. Ольга Семеновна ждала его, кусая губы.
— Ну, что же они тебе сказали?
— Да ничего особенного, просто поздоровались. Я очень Петю люблю и давно его не видал.
— Отчего же Петру Александровичу самому не подойти к нам?
— Ну, я не знаю. Он считает это неудобным. Думает, что помешает нам.
— Отчего же ты не думал, что помешаешь им?
— Да как же я им помешаю? ведь он со своей собственной женою.
— А ты — со своей любовницей?
— Я повторяю, что это все — твоя фантазия. Но если и фантазия приносит огорчение, конечно, ее нужно устранить. Разведись со своим мужем, и хоть завтра я на тебе женюсь.
— Он мне развода не даст, и дело совсем не в том.
— А в чем же?
— В том, что тебе первый встречный дороже меня, что ты готов дружить и быть близким с людьми, которые меня нисколько не уважают и оскорбляют на каждом шагу. И все это потому, что в глубине души ты сам на меня так же смотришь. Я не спорю, может быть, ты меня любишь, но такой любви — грош цена. Любовь всегда есть выбор, предпочтение, а представься такой случай, что тебе пришлось бы выбирать между мною и твоими знакомыми, ты меня сейчас же бы выставил за дверь. Да, ты меня любишь, я тебе нравлюсь, но ты меня кожей любишь, не глубже.
— Что ж ты хочешь, чтобы я сделал?
— Именно то, что ты считаешь нужным.
— Ты хочешь, чтобы я раззнакомился со своими друзьями?
— Я хочу, чтобы ты не был с теми людьми, которые меня ненавидят.
— Я таких не знаю. Составь мне список.
— Послушайте, Родион Павлович, почему вы со мной разговариваете, как с дурой, злой дурой?
