Чингиз Гусейнов - Магомед, Мамед, Мамиш
ждет и не дождется, она вас!
Мамиш то замкнут, то серьезен, то иронизирует. И не поймешь, где он настоящий.
И тут позвонил Хасай. Телефонный разговор получился кратким: Хасай не приедет, он пошлет машину за следователем, Саттаром-муэллимом, как почтительно назвал его Хасай, и привезут его к ним. Следователь мог настоять на своем, но не стал. Пусть будет, как хо-чет того Хасай.
Итог разговора с Мамишем уместился в несколько фраз, но в душе Саттара осадок недоговоренности - Мамиш ускользал и даже его твердый ответ на глав-ный вопрос - несчастный случай - показался Саттару неискренним. Придется вернуться к Мамишу, когда замкнется круг.
Хасай провел Саттара в дальнюю комнату, и первое, что увидел Саттар, это словно вымершую квартиру и большие серо-черные круги под глазами у Хасая. Весь его облик - безутешное горе: и огрубевший от слез го-лос, и влажно-грустный взгляд, и седая щетина на не-бритых щеках.
- Да, да,- говорил Хасай, избегая взгляда Саттара и будто стыдясь своей слабости, - это мы сами виноваты, нас и судить мало, не удержали, не уберегли нашего Гюльбалу. Раздражительным он стал, а мы, ай какие мы жестокие, не люди, а звери, дразнили его, масло ему в огонь лили и лили... Как вспоминаю нашу последнюю с ним встречу вот здесь, у меня в квартире, редкий, прекрасный вечер был, сидели всей семьей, всем родом, и братья мои, и дети моих братьев, Мамиш, племянник мой, а Гюльбала... Что ни слово, раздражается, а мы его отовсюду пинком, загнали колкостями своими, как измывались, а нам бы ласково с ним, мне, старому ду-раку, извините, стукнуть бы кулаком по столу, за-ткнуть всем рты, обнять Гюльбалу... Так нет же, со всех сторон на него набросились, он нам раз, а мы ему сто, взвинчивали и взвинчивали его. Пил, а отчего, почему, не задумались, не спросили... Очень много пил он в последнее время, и в ту ночь они с Мамишем тоже пили, и в семье нелады, прогнал жену.
- Но он был трезв,- перебил его Саттар,- когда (поискал, как сказать) случилось несчастье.
- То есть? - не понял Хасай.- Но Мамиш с ним в
ту ночь пил!
Это уже говорил другой Хасай.
- Мамиш да, пил, но Гюльбала не притронулся к напиткам.
- Значит, пил до прихода Мамиша, какая разница?
- Экспертиза показала, Хасай Гюльбалаевич, что Гюльбала в момент смерти был трезв.
- Что вы хотите этим сказать? - насторожился Ха-сай.- Как бы то ни было, но Гюльбала не мог решиться на такое. Я, как отец, чистосердечно делюсь с вами сво-ими сомнениями, своей болью, и, учтите, не для прото-кола вовсе, а говорю вам, как сыну. Я не исключаю раздраженности, некоторого затмения, сами помните, какая духота была в ту ночь... Мамиш, думаю, сказал вам, что те разговоры, которые они вели, вряд ли дают нам повод прийти к иным толкованиям того несчастья, которое свалилось нам на голову. И не надо бередить раны ни матери его, ни мне, ни кому бы то ни было. Саттар заслышал шорох и, повернувшись, увидел "в полутьме коридора ослепительно белое женское лицо. Коридор будто засветился. Саттар поклялся бы, что он впервые видит такое белое-белое лицо, как лунный серп. Оно так же незаметно, как появилось, исчезло, и комната, где уже сгущались сумерки и они сидели, не зажигая света, вдруг погрузилась во тьму.
- Мне надо, если позволите, поговорить и с Реной-ханум, так, кажется, зовут вашу супругу?
- А это к чему? - Хасай чувствовал, что еле сдер-живает себя.- Прошу ее к этому делу...- Но понял, что следователь вправе, не спрашивая позволения, гово-рить с Реной, резко встал и, с шумом отодвинув стул, позвал Рену.
Та, войдя, тут же зажгла свет, и Саттар, как только она посмотрела на него, встал, волнуясь, поздоровался, буд-то чувствуя вину за то, что беспокоит столь хрупкое существо, которому и свет-то электрический причиня-ет боль.
- Я только хотел бы,- глядя не на нее, а на Хасая, проговорил Саттар,задать вам один-единственный вопрос.
Хасай с подчеркнутой обидой вышел, оставив их на-едине.
- Скажите,- все еще находясь под впечатлением удивительного ее появления в полутьме коридора, спро-сил Саттар,- вы были дружны с Гюльбалой? О, наивный вопрос!.. Рена вздрогнула, как показалось Саттару, и ему стало жаль ее. Рену от страха и впрямь била мелкая дрожь.
- Простите, я еще не все осознала, так ужасно, что Гюльбала погиб, извините меня.
- Ну что вы, это вы меня извините, если вам трудно, можете не отвечать мне, пожалуйста. Этот короткий разговор двух людей, извиняющихся один перед другим, стал причиной неуправляемого раздра-жения Хасая, и он, как только Саттар ушел, искренне подавленный состоянием Рены и пораженный ее чут-костью, тут же позвонил домой к Джафару, что делал последнее время редко, и, чуть не плача, стал умолять его заставить этого Макинского больше не терзать и без того подавленных горем Бахтияровых. И Джафар-муэллим на следующий день 'позвонил, хотя и без осо-бой охоты. "Что вы тянете, Саттар Исмайлович,- как можно спокойнее, но твердо, мол, я не люблю, когда меня ослушиваются, сказал Джафар.- Я понимаю, это ваш долг, но дело ведь, по-моему, ясное". Джафар, прав-да, вовсе не хотел оказывать нажима на следователя и, честно говоря, был бы рад, если бы следователь, пусть не дерзко, но все же вполне определенно, возразил бы ему, мол, что вы, Джафар-муэллим, я никак не могу этого дела оставить, не завершив.
Но следователь выслушал его почти молча, сказал что-то невнятное, мол, дело идет к концу, можно сказать, завершено даже, потому что все показания собраны. И это согласие следователя огорчило Джафара, погрузило его в грустные думы об уступчивости, небоевито-сти идущего вслед им молодого поколения. Но Саттар вовсе не намеревался ставить точку. Предстояла вто-рая встреча с Мамишем... Он повесил трубку, и тут же новый звонок. Амираслан.
- Амираслан?! - и сразу после разговора с Джафаром-муэллимом.
- Поверь мне, клянусь, это чистая случайность,- сказал Амираслан, и сам удивленный таким совпадени-ем, разумеется, никакой договоренности с Джафаром-муэллимом у него не было, хотя позвонил он именно по делу Хасая и собирался воздействовать на Саттара, брось, мол, старика мучить.- При чем тут Хасай?! Давно лица твоего не видел, стал забывать, как ты выглядишь, не мешало бы и тебе на меня взгля-нуть.
Заехал за Саттаром, повез его по душам поговорить в привокзальный ресторан.
- Кстати о Хасае,- Амираслан потом, когда они уйдут, удивит Саттара, сказав ему, что встречал их в ре-сторане и проводил в укромную, на двоих, прохладную кабину родной брат Хасая.- Старик совсем плох, как бы не слег, у него ведь был недавно почти инфаркт. Разве не знал? Прекрасный человек, только с одним крупным пороком, хотя смотря как взглянуть: порок это или признак жизнелюбия. Ни одну бабу не пропу-стит, страсть как их любит.
Ехал как-то Хасай из микрорайона на работу и не ус-пел завернуть за угол, как тут же на повороте "про-голосовала" девушка в ярко-синем брючном костюме и с длинными распущенными волосами. Хасай, хоть и спешил на работу и не имел привычки сбавлять ско-рость, остановился. "Куда так рано спешит красави-ца?"спросил он, открывая дверцу и приглашая сесть. Им оказалось по пути. Девушку звали Нигяр. Услышав ее имя, Хасай даже пропел строчку из популярной пес-ни: "Полюбил я тебя, полюбил, о, моя Нигяр!.." Она улыбнулась, и улыбка шла к ее широкоскулому лицу с чуть раскосыми глазами. И это покорило незащищен-ное сердце Хасая. Ехала она в тот же дом, куда и Ха-сай, в Министерстве культуры ей обещали помочь устроиться на телевидение. Прощаясь, Хасай сказал Нигяр:
"Если не помогут, приходите ко мне, я вас устрою". И она пришла. И он, как обещал, устроил... Они изредка виделись. А когда старшая сестра Нигяр уехала в от-пуск, Хасай впервые пришел к ней домой. Сегодня утром Нигяр решила, что пора действовать: хватит им встречаться по углам, она хочет стать закон-ной женой Хасая.
Хасай обещал Рене быть дома в шесть. И погода не-ожиданно испортилась: до полудня небо было чистое, а теперь ветер-чабан гнал и гнал с севера тучные стада, и низкие облака казались особенно зловещими здесь, в микрорайоне. И телефон молчал. Погасила в комнате свет, чтобы лучше видеть улицу. И дождалась: вот она, голубая "Волга"! "Октай, отец приехал!"- крикнула. Рена быстро пошла на кухню разогревать обед, но ко-гда снова выглянула в окно, машины на месте не оказалось. Но вскоре опять затормозила под окнами. Ха-сай не выходил из машины и не выключал мотор, зад-ний красный свет таял в молочном дыму. "Машаллах,- позвала Рена племянника Хасая, он привез им два крупных арбуза,- спустись, узнай, что там с дя-дей!" Машаллах выскочил, и в это время Рена увиде-ла, как Хасай с трудом вылез из машины и, не при-крыв дверцу, шатаясь, неуверенно пошел к дому. "Вы-пил?" Но Хасай давно не напивался допьяна. Что же с ним? Машаллах подбежал к дяде, потом сел в машину и поехал. Рена вгляделась и увидела в машине жен-щину. И тут открылась входная дверь, Хасай зашел в квартиру и, шатаясь, вытянув руки, направился к Рене, у которой от обиды на глазах выступили слезы. "Как тебе не стыдно!" "Рена, мне плохо!" "Меньше бы пил!"
