Борис Можаев - Падение лесного короля
- А что мусор? По двести восемьдесят рублей в месяц заколачивал! Мотоцикл купил.
- Эх, Леня!.. Ни самолюбия у тебя, ни гордости.
- По-твоему, самолюбие в том, чтобы идти на сделку с совестью?
- Да иди ты со своей совестью!.. Носишься с ней как с писаной торбой. Чего теперь делать будем?
- Живы будем - не помрем. Найду работенку. У нас безработицы не бывает.
- Поесть собрать?
- Нет. Молочка, пожалуй, выпью. Пойду в сарай, постругаю да дров поколю... А ты сиди дома, от телефона ни шагу.
- А что тебе телефон?
- Звонить будут, от "самого". Я ему все бумаги отнес и написал кое-что.
- Думаешь, примет? - усмехнулась недоверчиво.
- Примет, - уверенно сказал Коньков. - Он человек неглупый, поймет: не в его интересах выносить сор из избы. А я ведь на районном пороге не остановлюсь. Он меня знает.
До самой темноты провозился Коньков в своем сарайчике: то дрова колол, то протирал мотоцикл, то гнал стружку - новые доски шлифовал для кухонной перегородки, и все думал, как он войдет к секретарю, как поведет свою речь, издалека, по-умному, обложит Савельева, как медведя в берлоге; и такие доводы приходили на ум, и все так складно получалось, что он совсем успокоился и не заметил, как вечер подошел.
Елена пришла к нему в глубоких сумерках; он сидел на чурбаке, понуро свесив голову.
- Ты хоть бы свет включил. Темно.
- А? - отозвался тревожно. - Звонка не было?
- Нет. Ужинать пора.
- Хорошо. Я сейчас приду. - А сам ни с места.
Елена прижалась к нему грудью, запустила пальцы в мягкие волнистые волосы.
- Переживаешь! - потеребила губами кончики его ушей. - Наверное, не примет тебя.
- Ничего... завтра в ночь поеду в область.
- Эх ты, Аника-воин! Пойдем, хоть накормлю тебя. Не то отощаешь. Гляди - штаны спадут. - Она озорно оттянула резинку его лыжных брюк. - Еще опозоришься перед начальством.
- Хорошо, Ленок. Ступай! Я сейчас приду.
Она поднялась на заднее крыльцо, растворила дверь и вдруг крикнула с порога:
- Ле-оня! Телефон звонит!
Он бросился, как тигр из засады, одним махом заскочил на верхнюю ступеньку крыльца, опередил ее на пороге и первым схватил трубку.
- Ты чем занимаешься? - панибратски звучал в трубке знакомый басок первого секретаря.
- То есть как? В каком смысле? - насторожился Коньков.
- А в самом прямом. Ты свободен?
- Так точно!
- Тогда давай ко мне. Мы тебя ждем тут.
- Я - в один момент. Через десять минут буду.
- Смотри за порог не зацепись, - насмешливо заметил секретарь. - Ждем! - И положил трубку.
- Ну, что я тебе говорил? Крой тебя горой! - ликовал Коньков, потрясая поднятой рукой. - Нам нет преград на суше и на море...
- Рано веселишься... Смотри не прослезись. Как возьмут тебя в оборот...
- Меня?! Да я их за можай загоню.
- Ну да... Заяц трепаться не любил. Поешь сперва, не то натощак-то голос сядет, - сказала, глядя, как он, не успев толком подпоясаться, уже китель натягивал.
- Ты что, не слыхала? Я же сказал: через десять минут буду у них.
- Господи! Не смеши хоть людей. Ты что ж, и побежишь, как пионер, через весь город?
- А мотоцикл на что?
- В райком, на мотоцикле?
- Только так.
- Дуракам закон не писан. Смешно.
- Смеяться будем потом.
22
В кабинете первого секретаря за столом уже сидели Стародубов и Савельев. Сам Всеволод Николаевич, поскрипывая протезом левой ноги, тяжелой развалистой походкой вышел из-за стола навстречу Конькову.
Это был сумрачный брюнет могучего сложения с густой седеющей щеткой коротко стриженных волос, в черном дорогом костюме и в белоснежной рубашке с откладным воротом.
- А вот и виновник торжества! Прошу к столу! - приглашал он Конькова, бережно ведя под локоток. - Ну, капитан, здорово разрисовал ты наши порядки по части лесозаготовок. Всем досталось, а мне больше всех. Всеволод Николаевич сел на свое место и хитро подмигнул Конькову. - Только вот какая оказия: твой оппонент, прокурор Савельев, говорит, что спорить не о чем. Дело, которое он отобрал у тебя, освещается не с той стороны. Юридическое начало перепутал с хозяйственным.
- Давайте разберемся, - кто что перепутал? - Коньков вынул из кармана коробку спичек, погремел ею, поочередно глядя на каждого собеседника. Вот вам коробка спичек. Чтобы спичка зажглась, ее нужно провести с нажимом по коробке. Тогда вспыхнет огонь. - Он вынул спичку, зажег ее и приподнял кверху. - От этого огня может сгореть и дом, и целый поселок. Причина зла - вот она - спичка. Ведь можно и так на вопрос ответить. А как же руки, которые пустили ее в дело? Они что же, значит, ни при чем?
- Да что ты нам здесь побасенки рассказываешь? - не выдержал Савельев, перебивая его.
- А то и рассказываю, что этими руками были мы с вами, - живо обернулся к нему Коньков и с выдержкой поглядел на него, потом на Стародубова. - Что скажешь, как он его заготавливает? Какими методами? С луны вам приходил этот лес? Вы его только по колхозам распределяли. А вы, товарищ прокурор, тоже не знали, каким образом добывают лес?
- Ты не путай божий дар с яичницей, - зло сказал Савельев. - Одно дело - промысел, а другое метод, которым он осуществляется.
- Ну, конечно, методы были скрыты за семью замками. Волшебник Чубатов проводил сеанс черной магии. Алле-хоп! - и бумажные ведомости превращались в кубометры чистого леса.
- Я прокурор. И какое мне дело, в конце концов, до заготовки леса?
- Как? Ты же присутствуешь на заседаниях исполкома? - вскинул удивленно голову Всеволод Николаевич и, обернувшись к председателю, спросил: Никита Александрович, разве вы на исполкоме не решали вопрос о заготовках леса?
- Решали, - слегка конфузясь, ответил Стародубов.
- И что же, Савельева не приглашали на исполком?
- Был Савельев на исполкоме, - помедлив, ответил Стародубов.
- Ну, как же так, Владимир Федотыч? - с недоумением спросил Всеволод Николаевич, разводя руками и выпячивая нижнюю губу.
Чуть пригнув голову, Савельев с расстановкой сказал:
- Повторяю: я прокурор и моя обязанность следить за выполнением закона.
- Да, это ваша обязанность, - прихлопнул ладонью об стол Всеволод Николаевич. - Но никто нас с вами не отстранял и от другой обязанности: наведения порядка в районном хозяйстве... Я так думаю, товарищи, что вопрос о лесозаготовках надо поставить на бюро. И там хорошенько разобраться, кому давать пышки, а кому шишки. Твое мнение, Никита Александрович?
- Будем собирать бюро, - Стародубов шумно вздохнул и добавил: - Дело Чубатова - не частный вопрос.
- Вот именно, не частный вопрос! - Всеволод Николаевич поднял палец кверху. - Следователь прав, Савельев!
- Так что ж, прикажете дело прекращать? - спросил тот как бы с обидой и вызовом.
- Я не областной прокурор... - Всеволод Николаевич подался грудью на стол и пристально поглядел на Савельева.
Тот слегка смутился и сказал извинительно:
- Да не в том дело...
- Вот именно, - как бы согласился с ним, не требуя иных пояснений, первый секретарь. - Я не хочу исполнять чужие функции, но вижу: дело Чубатова в надежных руках, и отстранять Конькова не советую. - Последние слова произнес с нажимом.
- В самом деле, Владимир Федотович, тут что-то от недоразумения или от амбиций. Такие стычки бывают. Надо снисходить как-то, сообразуясь... Стародубов запутался в словах, но смотрел на Савельева с затаенной надеждой.
- Да я не против, в общем-то... - Савельев поглядел себе на руки, похрустел пальцами. - Пусть работает... Но чтобы принципы не нарушались.
- Это само собой! - подхватил Коньков, вставая. - Разрешите идти?
- Идите и работайте. - Всеволод Николаевич встал и пожал ему руку.
- Премного благодарен!
Коньков по-военному повернулся, щелкнул каблуками и вышел вон.
1975
