Борис Можаев - Падение лесного короля
Тот его встретил шумной речью - пиджак распахнут, лицо красное, ходит по кабинету и ораторствует. Завьялов сидел на диване и смотрел себе под ноги.
- Вот так, Леонид Семенович! Слыхал новость? - ринулся Стародубов к Конькову. - И я виноват, и Завьялов виноват, и Чубатов виноват... Только один Савельев у нас невинный. Он, видите ли, прокурор, он один радеет за соблюдение закона, а мы все сообща только и делаем, что нарушаем закон. Он взял под руку Конькова и подвел к дивану. - А ты садись, садись!
Сам опять гоголем прошелся по кабинету - и полы вразлет.
- Вы знаете, что он мне вчера наговорил? - спросил, останавливаясь перед ними, изображая на лице ужас и протест. - Мол, при нашем прямом попустительстве... Это надо понимать - при моем попустительстве! - ткнул себя пальцем в грудь Стародубов. - Из хозяйственных заготовок леса образовалась кормушка для коммивояжеров и проходимцев. Я ему - сперва еще надо доказать, что он коммивояжер и проходимец. А он кричит: весь город об этом знает, как он пятерки в ресторане разбрасывает направо и налево. Откуда-то они берутся? Понимаете, разбрасывает деньги Чубатов, а кричит на меня. Вы можете себе это представить? - Его сочные пухлые губы обиженно дергались.
Коньков усмехнулся.
- Еще неделю назад он из кожи лез, доказывая мне, что Чубатов золотой работник, что до него весь район щепки завалящей не видел.
- Во, во! - радостно подхватил Никита Александрович. - Я ему так и сказал: ты же сам упрашивал меня подкинуть премию Чубатову, когда твою прокуратуру тесом обшили! А он мне - не путай, говорит, эмоции с финансовой отчетностью. Ты, говорит, на эту отчетность сквозь пальцы смотрел. Все на такелаж списывал. Но, во-первых, не я списывал, а председатели колхозов. - Стародубов указал грозно, как Вий, толстым пальцем на понуро сидевшего Завьялова, потом этим пальцем ткнул себя в грудь. - Если ж я и рекомендовал, то лишь потому, в первую голову, что лес обходился дешево. Понимаете?
- Никита Александрович, а тебе лично известен был этот заведенный порядок отчетности? - спросил в свою очередь Коньков.
- Что? - Стародубов с удивлением глянул на Конькова, словно спросонья, крякнул и пошел к себе за стол, сел в кресло.
Раскрыл какую-то папку, бумагами пошуршал, потом ответил нехотя:
- Известен. - И проворчал: - А кому он не известен?
- Значит, и начфин знал об этом заведенном порядке?
- Да, конечно, знал!
- Отчего же раньше не протестовал наш начфин? Да и ты тоже?
- Лично я считаю Чубатова честным человеком. Потому и не протестовал.
- Так виноват Чубатов или не виноват?
- Леонид Семенович, ты не упрощай! Что значит - виноват или нет? С точки зрения начфина, конечно, виноват - отчетность у него хромает. Но лес-то заготовлен. И лес хороший. В это я верю. И в личную честность бригадира тоже верю.
- Ну, тогда спишите его расходы на заготовленный лес, и дело с концом.
- Да как же списать? Кто же спишет? Я ведь не могу приказать председателю колхоза, вон тому же Завьялову, повесить до весны семь тысяч рублей себе на баланс. Нет у меня таких прав. Не могу! А он принять их по своей воле тоже не может. Был бы лес - тогда другой разговор. А лес-то, вон он где. На Красном перекате.
- Лес-то на перекате, да человек тут. Что с ним делать, вот вопрос!
- Вопрос, как говорится, в вашей компетенции. Тут, знаете, ваше дело...
- Не только мое, но и ваше. И вы должны все взвесить и учесть. Он для вас не посторонний...
- Конечно, все надо учитывать, - поднял голову Завьялов. - Мужик он деловой, но и беспечный. В каждом деле, кроме выгоды, есть необходимая мера допуска, что ли, или дозволенного. Ты за выгодой гонись, но не забывайся. В этом смысле он виноват. Но...
- Да в чем его вина, конкретно? - спросил Коньков.
- Говорят, подымал топляк без наряда.
- А кто должен давать наряды на топляк, водяной, что ли?
Завьялов смущенно умолк.
- Топляк-то ничей, списанный, - говорил Коньков, накаляясь. - Другое дело - кто его утопил? Кто списал такой хороший лес? Вот бы чем заняться надо!
- Ну, я там не был и лесным делом не занимаюсь, - сказал Завьялов.
- Не был, не видал, а обвиняешь... Говоришь - виноватый Чубатов.
- Я знаю, что у него грешки по части такелажа. Трос покупал на стороне и прочее...
- Видел я твой ток, механизированный. Хороший ток! - стал неожиданно восторгаться Коньков. - А какой навес над ним! Правильно! Крыша битумом залита, подъездные пути - гудроном. Ни пылинки, ни капельки влаги... А где же ты достал битум и гудрон? На нашей базе их нет.
- Леонид Семенович! Какое это имеет отношение к лесу? - Завьялов зарделся до ушей.
- Никакого. Просто интересуюсь, где ты купил битум? Может, Никита Александрович скажет?
- Я думаю, он сам вспомнит, - отозвался тот хмуро.
- Ездил в соседнюю область... на завод, - выдавил Завьялов.
- По наряду?
- Нет, - Завьялов тоже нахмурился, глядя в пол.
- Ну, чего ты устраиваешь представление? - сердито сказал Стародубов. Что он тебе, подследственный? Не забывайся, понимаешь.
- Не нравится?
- Да, не нравится. Отчетность председателя колхоза не в твоей компетенции.
- Не надо сердиться, Никита Александрович. Я и не думаю ревизовать Завьялова, да и вас тоже. Вы правы - это дело не в моей компетенции. Хотя на каждый роток не накинешь платок. Это ведь не секрет, что порядки со снабжением в нашем районе лыковые: пока сухо - держится, где чуть подмочило - рвется. Достаем, где можем и как можем. А отчетность пришей-пристебни. Концы с концами сошлись - все покрывается. Прореха появилась - стрелочник виноват. Вот и валим теперь на Чубатова.
- Что правда, то правда, - сказал Завьялов, закуривая. - И отчетность, и снабжение - все поставлено на русский авось.
- Так вы же сами хозяева! Вы и отчитывайтесь как следует! - вспылил Стародубов.
- Да я это не про нас, а вообще насчет снабжения. И не дай бог попасть впросак.
- Именно! - подхватил Коньков. - Вот и попал Чубатов впросак. Но лес-то заготовлен. Я видел своими глазами. Хороший лес.
- Не сомневаюсь, - согласился Завьялов. - Чубатов плохой лес не пригонит.
- А если не сомневаетесь... Почему бы вам вместе со Стародубовым не снарядить комиссию? Съездили бы, посмотрели, акт составили - что за лес? Сколько его? Да и положили бы к нам в дело. Авось поможет взвесить истину.
- Это дело реальное, - отозвался Стародубов. - Я свяжусь и с другими заказчиками. Думаю, они поддержат нас. Сообразим комиссию.
Завьялов оживился, положил руку на колено Конькову и тоном заговорщика спросил:
- Слушай, капитан, а ты, случаем, не перепутал свои обязанности?
- Какие обязанности?
- Те самые, следователя. Вроде бы ваше дело вину установить. А остальное - пусть адвокат собирает, - озорно допытывался Завьялов. - Не то ведь хлеб у людей отбираешь.
Коньков хмыкнул.
- Это я слыхал. Анекдот ходил в начале шестидесятых годов. Помнишь, когда все обязанности делили? Пришла бабка в исполком и жалуется: родимые, говорит, приструните моего старика, он молотком дерется. А ей отвечают: ты, бабка, не туда жалуешься. Мы - сельский исполком. Вот если бы он серпом тебя, тогда к нам. А на тех, которые молотком дерутся, жалуйтесь вон туда, через дорогу. Там промышленный исполком.
Никита Александрович трубно захохотал, Завьялов криво усмехнулся.
- Ну и угостил ты меня, Леонид Семеныч, угостил.
- Кушайте на здоровье!
18
Дарья пришла в этот день пораньше с работы. Ее гнало нетерпение узнать - что было там, на допросе? Какие обвинения предъявили Ивану? Что грозит ему?
Но дома его не было, на столе лежала записка: "Ушел по вызову в райисполком".
"Ну, слава богу! - подумала она. - Если вызвали в райисполком, значит, не сажают". И на душе у нее отлегло.
Переодевшись в шелковый цветастый халат, она прошла на кухню и принялась чистить картошку. Иван придет голодный, да и сама проголодалась, или от волнения есть хочется. Замечала она за собой странную привычку как начнет волноваться, так ест, что под руку попадет.
В холодильнике лежала добрая половина свиного окорока, закопченного в бане, по-домашнему, - еще до ссоры с Иваном Завьялов привез, вместе с помидорами. Иван любил свиное сало с картошкой, прожаренной до красноты мелко нарезанными ломтиками, вроде лапши. Чтобы с хрустом!
Ах, как ей хотелось продлить это тревожное житие с ним, с блаженством и страхом пополам! Каждое утро, уходя на работу, она с тайным ужасом спрашивала себя мысленно: "А вдруг это была последняя ночка? Вечером вернусь - а его нет и не будет..."
В дверь кто-то постучал. Дарья вздрогнула: кого это нелегкая несет? Иван ушел с ключом.
- Кто там? - спросила она с порога кухни.
- Даш, это я... Павел. Открой!
Она открыла дверь и спросила сердито:
- Ты зачем приехал?
- Пусти меня! Поговорить надо. Дело есть. Тебя касается и его...
Она вздрогнула, помедлила и уступила.
- Ладно, проходи.
В прихожей указала Боборыкину на вешалку.
