Ноах Мельник - На виду у всех
Однако оставалась опасность разоблачения. Нужно было остерегаться в разговоре, не проговориться во сне. Мне продолжали сниться расстрелы. Просыпаясь и глядя в темноту, я гадал, не закричал ли на идиш? Поэтому я старался забыть, вычеркнуть из памяти прежнюю жизнь, даже в мыслях не произносить еврейские слова. Нужно было присматриваться к христианским обрядам, примечать. Ведь ставка была - жизнь.
Вскоре появилась новая опасность. Власти издали распоряжение о замене паспортов. Моему "документу" предстояло очутиться в руках специалистов, которые запросто обнаружат подделку. В Деречине выдачей паспортов занимался поляк Адамович. На правах доброго знакомого он бывал у Дедовичей, где его нередко угощали рюмкой самогонки с закуской из копченой "полендвицы". Вдобавок со времен совместной работы в польском суде Адамович дружил с другим зятем Филомены - Бернатовичем. Надо было предупредить Дедовичей, чтобы Бернатович договорился с Адамовичем по поводу моих документов. Оставшись наедине с Анной, я рассказал всю правду о себе.
Прошло несколько дней, и я понял, что мне разрешено остаться, хотя как неблагонадежная у властей семья женщины из-за меня рисковали жизнью. Все закончилось благополучно, вскоре у меня был законный паспорт, с которым я прожил в Деречине до конца оккупации. В Иерусалимском мемориале Яд ва-Шем, на памятной таблице, на вечные времена зачислены Праведниками мира Филомена Дедович и ее дочь Анна.
Из разговоров местных жителей я узнал о предшествовавших моему приходу событиях. Деречин когда-то принадлежал могущественному князю Сапеге. Как водится, рядом поселились евреи. В 1941 году власть в местечке осуществлялась несколькими жандармами, в подчинении которых находилась сотня полицаев из местных добровольцев. В начале 1942 года евреев Деречина закрыли в гетто, а чтобы узники не соскучились, их выгоняли на дорожные и другие тяжелые работы. Немцы отбирали крепких еврейских парней и запрягали в рессорную коляску. В ней разъезжал по городу начальник жандармерии, показывая, кто теперь истинный хозяин этой земли и кому на роду написано бегом тянуть карету. Весной гитлеровцы арестовали двенадцать поляков, в том числе и двух Дедовичей и, без долгих разбирательств расстреляли. Для укрепления власти мобилизовали в окрестных белорусских деревнях сотню крестьян в самаахову. Самааховцев пока что обучали строевому шагу, но затем должны были вооружить.
Пришла очередь и евреев Деречина. На рассвете самааховцы стали копать ямы у дороги за мельницей. Это было недалеко от дома Дедовичей, и те с ужасом видели все происшедшее потом. Перед обедом появилась колонна евреев. В плотном окружении полицаев шли мужчины, подростки и женщины с детьми на руках. Возглавлял колонну молодой красавец - председатель юденрата. Он спокойно разговаривал с начальником жандармерии, и лишь мертвенная бледность выдавала его чувства. Видимо, он спрашивал, далеко ли "это место"? Немец показал рукой, что уже близко. Не доходя до ям метров пятьдесят, толпу остановили. Евреев заставили раздеться догола. Отделили первую группу, и полицаи, избивая, погнали людей к яме. Раздались выстрелы, и вскоре погнали следующую партию. Видно, гитлеровцы поднаторели в этом деле, работали быстро, без заминки. Позже, у Дедовичей, я слышал рассказы бывшего начальника самааховы Кучука. После расстрела полицаи забавлялись, укладывая зачастую знакомых голых мертвых мужчин и женщин в интимные позы. Не лучше вели себя самааховцы. В гетто увидели лежащую в крови парализованную старуху, стащили ее с кровати и стали рыться в ее постели, надеясь найти там спрятанные драгоценности, однако кроме гнилой, провонявшей испражнениями трухи ничего не оказалось, но тут выявилось, что еврейка еще жива, и тогда самааховцы добили старуху камнем.
Приведу рассказ еще одного очевидца - Бернатовича. В кустах, недалеко от его дома, полицай из восточников - Лешка (говорили, что раньше он был советским милиционером) обнаружил знакомую молодую еврейку. Она отказалась идти к расстрельным ямам, села на обочину дороги и закрыла лицо руками:
- Бери туфли, новые лакированные, только убей сразу.
Лешка выстрелил, взял туфли и ушел, а девушка долго мучилась перед смертью.
По воскресеньям молодежь собиралась около костела. К нам часто подходил пьяный, тоже восточник, по фамилии Кулак. У немцев он выполнял обязанности банщика. Во время расстрела Кулак по собственной инициативе занялся вылавливанием еврейских детей, которым удалось бежать из гетто и спрятаться в местечке на огородах. Банщик хвастался, как шею обнаруженного ребенка он зажимал смастерованными им щипцами, чтобы тот от него не сбежал, и вел "жиденка" к яме. За это немцы разрешали ему собственноручно убить этого "зайца". На суде после войны он твердил, что кроме евреев никого не убивал. Это учли и присудили ему 10 лет лагерей. Столько давали за украденный в колхозе мешок картошки.
Все же у немцев в Деречине не получилось так гладко, как в других местах. Каким-то образом евреи узнали о предстоящем расстреле, и некоторым удалось сбежать к партизанам Булака. До войны Булак - крестьянин деревни Острово (восемь километров от Деречина) сидел в польской тюрьме за "политику", а в короткий период советской власти председательствовал в родном сельсовете. После прихода немцев Булак скрывался в лесной деревушке, а когда началась охота за окруженцами, собрал командиров, не пожелавших попасть в лагерь военнопленных. В лесу они выкопали землянку и лишь ночью наведывались к знакомым за едой. После таяния снега партизаны Булака собрали брошенное Красной Армией оружие. Они нуждались в пополнении людьми, и отряд рос за счет евреев, бежавших из Слонима, окрестных местечек, а также из Деречина.
В темную дождливую ночь лета 42-го года партизаны подошли к Деречину. Им удалось незамеченными пробраться и захватить сильно укрепленный дот на площади. Другая группа перебила караул полицаев на кладбище. Услышав выстрелы, разбежались по домам самааховцы. После короткого боя партизаны захватили казарму полицаев. Упорное сопротивление оказали немцы, засевшие в штабе. Толстые кирпичные стены особняка защищали их от пуль, а с плоской крыши стрелял из пулемета сам комендант белорусской полиции Черток. Все попытки партизан прорваться к штабу не дали положительных результатов. Булак прискакал к мельнице, находившейся недалеко от штаба. К ее каменным стенам, защищавшим от огня гитлеровцев, жались растерянные парни и девушки.
- Товарищи! - крикнул Булак. - Там засели убийцы ваших родителей. Евреи, вперед!
Жители ближайших домов рассказывали, что в начале боя попадали на пол, но отчетливо слышали призыв Булака, а также громкое "ура!" в ответ. Услышав многоголосое картавое "ура!" со стороны расстрельных ям, суеверный Черток подумал, что воскресли евреи. Он приподнялся с криком:
- Жиды, жиды из ям!..
В ту же секунду партизанская пуля снесла ему верх черепа. Евреям удалось подбежать под стены штаба, оказавшись в мертвом пространстве. Девушка метнула гранату в окно. Немцы побежали на второй этаж, но вскоре штаб оказался в руках партизан. Лишь немногим жандармам удалось укрыться в соседних домах местных жителей.
Было уже светло, партизаны укладывали на подводы убитых, трофейное оружие и муку с мельницы. Еврейские врачи перевязывали раненых. Партизанский обоз ушел из местечка, но потом каждый вечер партизаны возвращались в Деречин. Евреи жгли собственные дома. Ведь из-за этого имущества немцы, полицаи и даже соседи старались, чтобы ни один еврей не остался в живых.
- Нет наших родных, так пусть никто не пользуется нашим имуществом.
Через месяц немцы с помощью украинского батальона восстановили свою власть в Деречине. Обидно, что я опоздал. Приди я немного раньше, и мне не понадобился бы фальшивый паспорт.
Год я оставался у Дедовичей, пахал, бороновал, жал серпом созревшие хлеба, вязал и свозил снопы, даже косил понемногу.
Надо отметить еще один случай, касающийся евреев. Весной 1943 года группа евреев из Белостокского гетто пробиралась на восток к партизанам. Мальчишки обнаружили их на лугу спящими в стогу сена, и прибежали в деревню Нацково (недалеко от Деречина) с криком:
- Жиды, жиды!..
Против винтовок самааховцев деревни Нацково беглецы отстреливались из револьверов, и немецкие пособники, не приближаясь, убили их. Потом я слышал, как самааховцы всенародно хвастались, что на каждом убитом еврее было по несколько свитеров, дырки зашили и кровь отмыли, а немцы похвалили.
Мой друг Виктор Балобин, сотрудник Белорусского НИИ плодоводства, попал перед освобождением Белоруссии в полицейскую засаду. В тюрьме их утешили, что партизаны уже приравниваются к военнопленным и не подлежат смертной казни, но среди них был еврей, его одного и убили. Полицаи ходили смотреть на "последнего жида".
В начале лета 1944 года, в третью годовщину немецкой власти, вдруг забегали полицаи. Погрузили в повозки награбленное добро, усадили домочадцев и уехали. Странно: считалось, что фронт где-то за сотни километров за Витебском, и вдруг такая паника.
