Явдат Ильясов - Согдиана
— Зачем господин састар смеется над бедным человеком?
— Я не смеюсь, чурбан. Вижу — тоскуешь. Так отправляйся! Кто держит? Разве тебе не жалко твоих родичей?
— А господину састару?
— Что?
— Господину састару жалко своих родичей?
— Ну?
— И дочь жалко?
— Может быть.
— Почему же господин састар не отправляется домой?
— У меня много дел в Наутаке.
— Значит, и у меня тут много дел.
— Ты-то здесь при чем, дуралей?
Варахран сердито засопел и умолк. Спантамано растрогала верность чеканщика. Он хлопнул его по плечу и добродушно сказал:
— Ну ладно. Оставайся, если ты уж так хочешь. И не вешай голову — мы еще увидим твою Мараканду. Не сто лет нам торчать в этой проклятой Наутаке. Ясно?
— Ясно.
Опять Наутака. Опять Ороба и персы. Спантамано с утра до вечера слонялся по крепостной стене, насвистывал свою знаменитую песню и все выжидал, упорно выжидал чего-то.
Иногда на стену поднимался Датафарн.
— Ты чего ко мне льнешь? — притворно сердился на него Спантамано.
Перс сам не понимал, почему его тянет к потомку Сиавахша. Может быть потому, что Спантамано единственный из всех людей, знающих Датафарна, относился к нему приветливо и доброжелательно; другие сторонились больного человека, в груди которого, по их словам, завелась «нечисть». Но, пожалуй, больше всего привлекали иранца жизнерадостность Спантамано, неукротимый дух, — общаясь с молодым согдийцем, Датафарн незаметно для себя перенимал его веселость, он как бы впитывал неистребимую жизненную силу потомка Сиавахша, проникался его простой верой, на дом и предводителя.
Он следил за каждым шагом Бесса, и сатрап издергался до того, что стал по ночам кричать во сне. Однажды он потерял терпение и призвал к себе двух преданных и смелых воинов. Невидимые в темноте, они неслышно, словно барсы, подкрались к хижине, где безмятежно спал потомок Сиавахша. Утром Бесс нашел их головы на пороге своего жилища. Он велел зарыть их и никому ничего не сказал.
Как-то раз, когда Спантамано сидел, по своей привычке, верхом на выступе башни, его внимание привлекла стайка девушек, направлявшихся по проезду стены прямо к тому месту, где находился согдиец.
Одна шла на три шага впереди, и даже издали Спантамано заметил, как она хороша собой. На ее голове, обернутой блестящим жгутом иссиня-черных кос, сверкала расшитая бисером голубая островерхая шапочка. Платье из белоснежного шелка, с длинными, узкими у плеч и расширяющимися книзу рукавами, тесно облегало грудь и талию и ниспадало до ступней. На плечи было накинуто покрывало из ярко-синего, отливающего лазуритом и обшитого золотым галуном бархата. На фиолетовых высоких башмачках вспыхивали при каждом шаге россыпи мелких жемчужин.
Когда согдийка подошла ближе, Спантамано разглядел ее лицо. Разглядел и изумился. Ее чистое, гладкое, без единого пятнышка лицо казалось бронзовым от ровного золотистого загара. Небольшой, но приятный лоб, густые брови вразлет, темные и живые, хорошо поставленные глаза, прямой, но с мягкими очертаниями нос, маленький, с немного припухлыми губами рот, нежный пушок, на верхней губе, округлый подбородок, гибкая смуглая шея, задорно выступающие груди, тонкая, туго перевязанная широким зеленым поясом талия и крутые бедра так и приковали к себе жгучий взгляд Спантамано. Девушке было лет семнадцать. Она шествовала величественно, как богиня, и гордо держала свою прекрасную голову. Ее сопровождали рабыни в просторных шароварах и коротких куртках без рукавов. Позади следовал огромный полуголый евнух с топором на плече.
— О богиня Анахита! — прошептал Спантамано пересохшими губами. Неужели ты сама сошла с неба на эту бренную землю?
Когда согдийка приблизилась, он ласково улыбнулся, вынул из-за уха красную розу и, не дав девушке опомниться, бросил ей цветок.
— Лови!
Она так растерялась, что поймала цветок и остановилась.
— Я хочу на тебе жениться, — сказал Спантамано, продолжая нежно улыбаться. — Ты согласна? Вижу по глазам, что да. Кто твой отец? Я пойду к нему сейчас же.
Поток слов, да еще таких, ошеломил согдийку. Не зная, как быть, она в испуге отступила на шаг.
— Ну, говори, кто твой отец? — настаивал Спантамано. — Я не доживу до завтра, если сейчас же не женюсь на тебе. Э! Я сам догадался, кто твой отец! Ведь ты дочь Оробы, правда?
Он ловко прыгнул с парапета, порывисто обнял согдийку, влепил ей в благоухающие губы сочный поцелуй, шлепнул по бедру одну из побледневших от ужаса рабынь, щелкнул по носу остолбеневшего евнуха и помчался вниз.
В это время правитель Наутаки, обложившись кучей глиняных табличек, подсчитывал свои убытки и заочно ругал Бесса. Спантамано вихрем ворвался во дворец и заорал с порога:
— Ороба! Оказывается, у тебя есть прекрасная дочь. Почему ты до сих пор не показал ее мне, старый пройдоха?
Правитель вытаращил глаза и выронил из рук табличку, Она со звоном упала на медный поднос и разбилась.
— Ч-то с тобой? — пробормотал он растерянно.
— Что со мной? Разве ты не видишь, старый верблюд, что со мной? Я хочу жениться на твоей дочери. Сегодня же. Сейчас же!
— Ты с ума с-сошел! — крикнул Ороба визгливо. Лицо его побагровело от гнева. — Слышит ли т-твое ухо, о чем болтает т-твой язык? Он женится на моей д-дочери… О Охрамазда, спаси меня от этого ч-человека!
— Разве я так уж плох для твоей дочери? — Спантамано весело хлопнул Оробу по спине. Тот так и передернулся от возмущения. — Кого тебе еще надо? Где ты найдешь второго потомка Сиавахша? А? Чего ты корчишься, старый осел? — зарычал он грозно. — На колючку сел? Не выводи меня из терпения, или я тебя так двину по глупой голове, что она разлетится вдребезги! Давай, давай, скорей соглашайся. И веди себя скромно, когда с тобой говорит потомок Сиавахша.
Ороба так ошалел от этого бурного натиска, что его чуть не хватил удар.
— Потомок Сиавахша! — закричал он гневно и с отвращением сплюнул. Потомок н-навоза, вот ты кто! Ходит в рваных ш-штанах, и еще с-суется ко мне с дурными речами. Пошел п-прочь, или я велю отколотить тебя п-палками!
— Не горячись, отец, — добродушно сказал Спантамано. — До моих штанов тебе дела нет. Я хожу в рваных, ибо мне так нравится. Это не значит, что я такой уж бедняк. У меня хватит денег на покупку новых штанов. Перестань брыкаться, как бычок, и посмотри сюда.
Спантамано вынул из-за пазухи три крупных белых алмаза и бросил их на ковер перед Оробой. С того мигом слетела вся спесь. Он хотел было что-от промолвить, но поперхнулся и застыл, не отрывая взгляда от драгоценных камней. Такими алмазами не владел никто во всей Согдиане.
— Где т-ты их д-добыл? — прошептал Ороба.
— Т-тебе н-не все равно? — передразнил его потомок Сиавахша. — Важно что? Они достанутся тебе, если ты отдашь свою дочь. Этих камней хватит, чтобы купить и твой замок, и твой округ, и тебя самого. Ну, согласен?
— П-постой. — Ороба взял один из камней и провел им по сапфиру, вделанному в золотое кольцо, которое сверкало на его среднем пальце. На сапфире появилась царапина. Затем Ороба испытал два других алмаза. Они побеждали сапфир и оставляли на нем тонкую черту. Тогда правитель Наутаки подобрал камни, бегом направился к окну и стал против солнца. Камни отсвечивали красным светом и радужным переливом. Алмазы были отборного разряда. Ороба пинком отшвырнул глиняные таблички, расстелил шелковый платок, бережно разложил на нем алмазы, лег на ковер грудью и стал любоваться драгоценными камешками, вертя головой и закрывая то левый, то правый глаз.
— У меня их много. — Спантамано усмехнулся и высыпал на ковер горсть мелких и крупных рубинов, красных, как пылающие угли; трехцветных кораллово-бело-прозрачных ониксов; темно-синих лазуритов, усеянных точками золотистого колчедана, напоминающего звезды на фоне ночного южного неба; шафранных, желтовато-алых и желтых лалов; вишнево красных гранатов и зеленых изумрудов. — Видал? Но эти я тебе не отдам. Ведь твою дочку, когда она станет моей женой, придется одевать и кормить.
Ороба не шевелился. Его состояние испугало Спантамано. Как-бы старик не рехнулся при виде этих сокровищ. Потомок Сиавахша поспешно сложил алмазы в платок. Ороба не двинул и пальцем, только его помутневшие глаза проводили исчезающие богатства взглядом, полным скорби.
— Ну ты, старый пес! — окликнул его Спантамано. — Согласен ты или нет? Если тебе не нравятся эти алмазы, я заберу их обратно и сейчас же уеду в Пенджикент. Там я кликну голодных пастухов, мы нагрянем на Наутаку и не оставим от твоей паршивой крепости камня на камне. Так или иначе твоя дочь станет моей женой. Ты слышишь меня, старый чурбан?
— А? — Ороба, наконец, очнулся. — Что ты с-сказал?
— Согласен, я тебя спрашиваю?
— На ч-что?
