Александр Яковлев - Голоса над рекой
У стены на пол стелится вчетверо сложенное одеяло, перед которым ты встаешь на колени, сплетя пальцы рук тыльной стороной вниз. Опершись об пол локтями, опускаешь голову затылком в сплетенные пальцы и, прижимая колени к груди, начинаешь выпрямлять тело, поднимая его и ноги до тех пор, пока они не примут вертикального положения и пока носки не коснутся стены. Затем ты отводишь их от стены и остаешься свободным.
Дышишь все это время только через нос - глубоко и спокойно, хотя сначала это трудно, но как бы трудно ни было, делаешь только так.
О, как мне было трудно не только сначала и не только дышать! Как, сопротивляясь, скрипели и трещали мои позвонки! Как порою мне было совсем плохо, но... я знала:
йога - тяжелый труд: 99 процентов - тренировок и лишь один - всего один! - вдохновения!.. (Правда, здесь у меня был секрет, но о нем - чуть позже!)
Каждая асана требовала своего совершенства. Оно достигалось, когда всякое усилие прекращалось и ты оставался абсолютно недвижимым в любой из поз.
(Кстати, некоторые произносят не Сиршасана, а Ширшасана, но мне "ширш" не нравится.)
В инструкции перечислялись болезни и состояния, которые излечивались при овладении Сиршасаной. Так, говорилось там, кроме улучшения питания мозга и всей нервной системы с повышением ее тонуса, увеличивался рост тела и очищалась кровь, излечивались геморрой, диабет, болезни легких, селезенки, яичников, матки... Повышалась потенция, исчезало бесплодие, улучшалась память...
Вот так.
Муж смеялся над этим перечнем, а я не обращала на его смех внимания.
Я была влюблена в Сиршасану, в ее красоту и строгость, в немыслимый свой, нечеловеческий труд по овладению ею, казалось, абсолютно невозможный для меня.
Но я добилась! Я стояла на голове неподвижно и без всяких усилий, - моя Сиршасана была вдохновением, 1000-ю процентами его (вот мой секрет!), поэтому проценты труда уже не имели здесь особого значения.
Я так насобачилась, что "взлетала" на голову без всякой стены - просто вставала сразу, и все. Сразу выходила в свечу, в вертикаль. Я дышала глубоко и свободно только через нос, и мне не было трудно.
Я делала Сиршасану не только запросто, но красиво. Я чувствовала это, и так говорили все. Я была как струна. И весь мир был прекрасен, хоть я и стояла вверх ногами.
Я добилась совершенства не через несколько месяцев, как требовала инструкция, а через 2 недели, что, возможно, было поспешно, то есть действительно было поспешно, но я поняла это поздно...
И я продолжала вставать на голову, как только уставала и чувствовала, что надо подтонизироваться...
Но вдруг у меня возникли полупараличи рук и ног, страшные головокружения и много еще чего.
Я перенесла две серьезные операции на позвоночнике, три года была неподвижна и страдала от таких сильных, таких необычных, жгучих болей в руках, описать которые, хоть как-то объяснить их словами, не берусь...
Боли не поддавались никакому лечению. Назывались они каузальгией.
Заведующий нейрохирургической кафедрой в Новокузнецке, в прошлом фронтовой хирург, принял ее в свою клинику для повторной, после Москвы, операции, ставшей спасительной, и разрешил мужу ухаживать за ней. Потом профессор как-то сказал ему: "Такого в мирное время я не видал..."
Потому что каузальгия была, как правило, военной травмой и - тягчайшей, возникающей при огнестрельных ранениях крупных нервов с неполным разрывом их стволов.
У нее же был поражен не просто ствол одного из них - САМ спинной мозг "центральный нерв", как говорили в народе. И тоже - с неполным разрывом...
Кстати, когда она кричала от диких болей в руках после первой операции, в Москве, сестры говорили: "Милая ты наша! Хорошо, что кричишь! Значит, нервы тебе не перерезали!"
Она навсегда, с 44 лет, осталась больной, инвалидом 1-й группы, потеряв почти все: здоровье, любимое дело...
Но все же, после операции в Новокузнецке, она снова вышла на работу, но не в свое отделение, а на другую базу - консультантом. Кроме терапевтических больных, она теперь консультировала еще и больных со своим заболеванием, тщательно изучив его, тем более, что сама была жертвой незнания, в частности, и своего. Сейчас она могла помочь многим, подобным себе, многих проконсультировать у своего новокузнецкого нейрохирурга, а при необходимости - и госпитализировать у него.
Правда, "подобных себе" буквально она не встречала, она была здесь, так сказать, уникальной, но само заболевание было широко распространено остеохондроз.
Она продолжала проводить больным и сеансы гипноза, которые проводила давно, когда была еще здоровой и заведовала отделением, считая, что только лекарствами не помочь, что было, конечно, невероятной банальностью, но... она исповедовала именно ее...
На работу она шла заплетающимися ногами, с невероятным трудом, с посторонней помощью, чаще - старшей дочери, но все же шла, вначале ни за что не соглашаясь, чтобы муж возил ее на их машине - надеялась, что именно так, не бросая ходьбы, постепенно снова научится ей. Вскоре, правда, она поняла: надежды нет.
В больнице, где она теперь работала, она организовала особый клуб медсестер - "Свеча".
СВЕЧА.
Нет, я не стану писать о "Свече", это невозможно в нескольких словах, на нескольких страницах: "Свеча" - целая эпоха. Она требует своей книги отдельной. Может, потом я и напишу ее. Когда-нибудь. Соберусь... Я давно собираюсь...
...Не соберусь, не напишу... Не будет времени...
Поэтому все же сейчас - несколько слов, вернее, одно письмо. Одного моего друга.
О "Свече".
..."Да, я очень хорошо понимаю: если быть прагматиком и стоять на вполне материалистических позициях, то концов не сведешь. Ну, перешли медсестры на 2-3 часа в необычное для них состояние, таких высот, таких истин коснулись, а потом "окошко" закрылось - занятие закончилось,- и все осталось на своих местах.
Правда, в рамках даже "материализма и прагматизма" не так все просто. Наверное, "следовой эффект" все-таки есть - хоть он и не такой мощный, как хотелось бы. И от каждого "затронутого" расходятся круги. И свет от "Свечи" благодаря публикациям распространяется далеко. Люди видят, что такое возможно, и кто знает, сколько подобий породит "Свеча", может, уже породила. Вы о них скорее всего не узнаете, так как эхо возникает по причудливым, странным, не линейным законам. Но возникнет, в это надо верить.
Есть, однако, и совершенно иное измерение смысла Вашей духовной работы. И не только Вашей - всякой духовной, моей в том числе. Я ведь тоже мучаюсь подобными сомнениями - а зачем, в сущности?
Ну, послушают меня раз в месяц 30-40 человек, "развлекутся" -разве это оправдывает те эмоциональные и просто даже физические затраты, которые требуют мои вечера поэзии?
Нет, не оправдывает - если опять-таки быть "материалистом". Но за последние годы я далеко ушел от школьных (базаровских) представлений.
Что говорить - тема трудная для вербализации. Поэтому обращусь за помощью к Рильке:
"Кто нам сказал, что все исчезает?
Птица, которую ты ранил - не остается ли полет? И, может быть, стебли объятий переживают нас, свою почву".
Это не метафора - озарение, отблеск сокровенного знания. "Стебли объятий переживают нас" - этим ли не дано определения смысла того, чем мы заняты, когда витийствуем - иной раз кажется: в пустыне. Но нет, не в пустыне все-таки! Однако даже если бы в пустыне, все равно смысл есть. "О, были б помыслы чисты, а остальное все приложится..." - еще одно озарение другого автора. Чувствуете, это о том же? Приложится что - успех? Нет, конечно. СМЫСЛ.
Ибо есть некая субстанция - ноосфера ли по Вернадскому, или "тонкий мир"
восточной философии, в которой важны именно помыслы, активность духа, а не атрибуты какой бы то ни было респектабельности... "И окунаться в неизвестность, и прятать в ней свои шаги..." - да, много еще чего можно "накидать" в том же роде. Забавно, что в этом хрестоматийном стихотворении поставлена, в сущности, задача совершенно мистическая: "привлечь к себе любовь пространства" - не людей, не общества, тем более - не вышестоящие организации (сравните: "О работе стихов до Политбюро чтоб делал доклады Сталин"). Критики благополучно не замечают, ЧТО сказал Пастернак - и слава Богу...
А "рукописи не горят" - как понимать эту фразу? И она о том же, и это опять-таки не метафора - ЗНАНИЕ.
Знание о мире, в котором неуничтожимы полет, помыслы, шаги в неизвестность..."
...СВЕЧА...
Так совпало, что примерно в то время, когда зажглась "Свеча", она начала писать.
Так что жила она и больной очень интенсивно и даже приспособилась мыть полы на швабре в огромной их квартире, и делала это несмотря на дикий протест - истерики прямо! - всей семьи, пока все не убедились, что мыть полы она будет, и что это не упрямство...
Она всегда жалела, что вот ведь - не будет ВТОРОЙ жизни. Но не в смысле повторения своей же и не так, как, например, говорил в "Калине красной" Егор Прокудин: одну для одного, другую - для другого, третью ( даже третья!..)... - нет, она хотела иметь ДВЕ СВОИ ЖЕ ОБЫЧНЫЕ ЖИЗНИ, только именно В ОДНО ВРЕМЯ, ВМЕСТЕ, - ДВЕ СРАЗУ, - чтобы не взвешивать, не рассчитывать каждую секунду, не биться, загнанной, о все эти субботы и пятницы, не втискиваться в узкие их берега...
