Фазиль Искандер - Пламенный мечтатель и тиран
- Молодец! - повторил Сталин и еще более лучезарно улыбнулся ему. - В селе Ачандара умеют не только делать хорошее вино, но и умеют работать головой. Я хочу выпить с вами по стаканчику вашего вина за идею, с которой вы сюда пришли.
Сталин медленно потянулся к бутылке, открыл ее и осторожно и благостно разлил пунцовую жидкость по бокалам.
- Не правда ли, - вдруг спросил Сталин, взглянув на учителя своим не только лучезарным, но и пристальным взглядом, - и внутри Грузии культ застолья особенно развит в Мингрелии?
Тут учитель ничего не понял. У него не было никаких сведений, что культ застолья в Мингрелии чем-нибудь отличается от культа застолья в остальных частях Грузии. Почему-то в голове совершенно неуместно мелькнул смутный облик крадущегося хищника. И, глядя в лучезарные глаза Сталина, он почувствовал какую-то властную силу над собой, как бы исходящую не от Сталина, а откуда-то со стороны.
- Да, товарищ Сталин, - согласился он, сам но понимая причину своего согласия, - совершенно верно - культ застолья особенно силен в Мингрелии.
Сталин потянулся и чокнулся с ним. Они выпили по бокалу.
- ...И не только для воровских махинаций, - задумчиво добавил Сталин и мягко поставил на стол свой бокал завершающим разговор жестом.
Что он имел в виду, учитель не понял. Но Сталин уже обдумывал будущее "мингрельское дело", при помощи которого он собирался расправиться с Берией.
- Ваше соображение интересно, - сказал Сталин. - Оно будет тщательно обдумано и, скорее всего, принято. Вы настоящий патриот Советского Союза.
Сталин встал из-за стола и протянул руку учителю. Тот с огромной благодарностью и любовью пожал протянутую руку. Уже с ликующим туманом в голове, ничего не видя и ничего не замечая, он сел в поданную машину и укатил к себе в деревню.
Несколько дней Сталин время от времени вспоминал этого сельского чудака и его интересное предложение. Волны сентиментальной нежности обдавали его, когда он представлял письмо налогового управления в газету "Правда" и свой скромный покаянный ответ.
Однако прошло еще несколько дней, и вся эта картина представилась ему в ином свете. Конечно, укреплять в народе мысль о скромности вождя государственно необходимое дело. Но писать в газете, что Сталин забыл уплатить налог за свой гонорар, - дело вредное.
"В государстве нашего типа, - думал он, - необходим абсолютно непогрешимый образ вождя. Сообщение о том, что вождь забыл заплатить налог, может посеять в головах смуту. Сегодня сам признал, что забыл уплатить налог за гонорар от книги, а завтра кое-кто начнет рассуждать о том, почему страна была не подготовлена к войне с Гитлером, и так далее и тому подобное.
Абсолютная непогрешимость образа вождя, - думал он, - не мне нужна, а нашему государству. В личном плане этот чудак хотел хорошего, но в государственном плане он вреден.
Если в "Правде" появится письмо налогового управления о том, что вождь не уплатил налог, и его извиняющийся ответ, то это будет удар по нашей государственности.
Все потенциальные интриганы поднимут голову. Они решат, что в Кремле разногласия, и антисталинская группировка организовала письмо налогового управления и вынудила Сталина дать повинный ответ.
Вынудила Сталина! Черт знает к чему это все может привести!"
- Лаврентий, - обратился Сталин к Берии, думая об этой истории, - тут этот сельский учитель, который приезжал сюда, наболтал всякой чепухи...
Сталин остановился, не желая делиться с Берией подробностями беседы.
- Товарищ Сталин, мы можем взять его через час, - с радостной готовностью отозвался Берия.
Сталину стало неприятно, что этот сельский чудак окажется под пытками бериевских молодчиков. Ему было жалко его. Он снова вспомнил его вдохновенную речь и снова подумал: "Субъективно хотел помочь, но объективно вреден". К тому же под пытками он проговорится, что в Мингрелии, по мнению Сталина, особенно сильны застольные традиции и не только в смысле круговой поруки в торгашеских махинациях, но и в смысле политических интриг. Берия может раньше времени кое-что заподозрить.
Тут осторожность Сталина была излишней, потому что, сидя на скамейке с внуком Сталина, держал в кармане вышеупомянутый аппарат особенной чуткости. И аппарат работал. Берия уже много раз прокручивал для себя эту беседу и понял, что Сталин против него что-то готовит. Но и этот сельский идиот виноват! Мог же сказать, что законы застолья по всей Грузии одинаковы!
- Брать не разрешаю, - жестко обрезал его Сталин, - пусть умрет своей смертью.
- Ликвидировать? - вкрадчиво спросил Берия, как бы чувствуя дуновение полового удовольствия.
Сталин пришел в тихое бешенство, уловив в голосе Берии это личное удовольствие. Берия, как карикатурное зеркало, отражал Сталина. Хотя бы только поэтому такое зеркало надо было разбить!
Историческая необходимость уничтожать все, что подрывает могущество Советского государства, в исполнении этого похабника превращалось в личное удовольствие крутить мясорубку. И это бросает тень на Сталина. Ведь он, Сталин, жалеет этого сельского дурачка, но интересы государства превыше всего!
Сталин вдруг вспомнил эпизод из Ветхого Завета, который он читал мальчиком в духовной семинарии. Там описывался жестокий злодей по имени Берия.
Дальней памятью он точно вспомнил, что в Ветхом Завете есть такой жестокий злодей. Но более ближней памятью он забыл, что, когда назначал Берию всесильным наркомом, он и тогда вспомнил об этом легендарном злодее из Ветхого Завета, и тогда в известной степени это сыграло роль в назначении Берии главным палачом страны. Но сейчас он об этом забыл. Он цепко помнил все, что служит его сегодняшним планам, и искренне забывал все, что может им помешать.
Сейчас он думал: случайно ли такое совпадение имен? Может быть, Берия скрытый еврей? Сталин уважал еврейское усердие, но ненавидел еврейскую иронию. Ничто так не разъедает государство, как еврейская ирония. "Пусть иронизируют в своем государстве, - думал он, - а мы посмотрим, что из этого получится".
Он чутко уловил, что недаром Берия в борьбе с космополитизмом, хотя и исполнял все его приказы вплоть до выдачи телогреек всем чекистам, чтобы в нужный день продемонстрировать народный гнев против евреев, но не проявлял былой радостной готовности.
Кстати, Берия, в свою очередь, чутко уловил, что борьба с космополитизмом косвенно направлена против органов безопасности и против него лично. Поэтому он и не проявлял былой радостной готовности, хотя имитировал ее. Сейчас интерес Сталина к мингрельскому застолью подтверждал, что Сталин готовит прыжок на Берию. "Главное, - думал Берия, - делать вид, что я ничего не подозреваю, а там посмотрим".
"Какая драма, - думал Сталин, - что в России никто никогда, кроме Петра Великого и меня, не понимал смысла русской идеи как воплощения безраздельной государственности. Только безраздельная государственность может преодолеть беспредельные пространства России.
Византия погибла не от крестоносцев, не от полудиких турок-сельджуков, - подумал он, - а от собственных открытых, бесконечных богословских споров, которые допускали глупые византийские цари и которые в конце концов расшатали государство".
Мысль его снова вернулась к Берии. "Все в нем фальшиво, - подумал Сталин, - и даже пенсне фальшивое, он и без него прекрасно видит. Труп главного палача страны надо время от времени выбрасывать народу. Это компенсация. Это полезно для народа. Народ убеждается, что палач - не самоцель". Так он поступил с Ягодой, так поступил с Ежовым, а с Берией припозднился.
- ...Ликвидировать, ликвидировать, - со злобной язвительностью передразнил он Берию, - одно это слово всю жизнь слышу от тебя! Я тебе ясно сказал: пусть своей смертью умрет!
Берия понял, что этот человек должен умереть вне стен ЧК и как бы без его вмешательства. "Надо будет, и ты своей смертью умрешь", - подумал Берия.
...Дней через двадцать, когда Сталин был уже в Москве и Берия был уже в Москве, учитель истории был приглашен на большое пиршество, по иронии судьбы устроенное в мингрельском селе. После пиршества он благополучно добрался до своего села, благополучно лег спать и больше не проснулся.
