Виктория Орти - Реквием в лиловых тонах (Цикл рассказов)
Она - нет.
А вы когда-нибудь плакали, повторяя "Мир прекрасен. Спасибо. Продли эту бренную жизнь. Дай на-дышаться вволю, на-глядеться, на-.., на-.., на-... "?
Я - да. Сейчас. За неё.
Перелопатив Вселенную, я найду точку, с которой всё началось, и припаду к её Началу. Посмотри, скажу я Ему, во-он там, на улице имени Крепости, в доме с окнами-бойницами, на узкой кровати, под байковым одеялом. Ей больно сейчас, помоги, а...
Ах, если бы Он мне ответил, если бы.
Сумерки подкатывают к горлу, будто воспоминание об умершем отце, они внезапны и безысходны, за ними - тьма. Я цепляюсь взглядом за - пока ещё серое небо, впитываю ушедший день расширяющимся зрачком и вздыхаю о своём.
Скоро мир станет готовиться ко сну. Матери осторожно и ласково намылят задумчивых детей, ополоснут, укутают в пушистые полотенца, отнесут в постели и станут рассказывать о рыцарях и королевнах, Гретхен, медведях, северном ветре и южной розе, спящей красавице и доброй волшебнице, прогнавшей Смерть.
Потом, поцеловав спящие макушки-лобики-носики-щёчки, они выйдут к усталым мужьям, ну и так далее, у каждого своё...
Ночь придёт и - ровно в полночь - положит холодную руку на глаза сегодня, отправив его в царство теней и вечного влажного сумрака.
Я улягусь в постель, укроюсь и подоткну одеяло. Так надёжнее. Но перед тем как уснуть, я повторю заклятие Ещё один день, пожалуйста, подари ей ещё один день... И, для верности, мысленно плюну в глаза когда-нибудь, притаившегося за её левым плечом.
О, Хлоя...
Тишина сбегает ранним утром. Невмоготу ей, бедной, прислушиваться к первым автобусам, налитым звенящей силой после ночного отдыха. Дворник осторожно соскребает прах прошлого дня. Киоскёр заполняет полочки сигаретными пачками, салфетками, газетами.
Хлоя обязана проснуться ДО. Она не переваривает мелодичную проповедь будильника, изо дня в день призывающего соблюдать распорядок: не залёживаться, не лениться, не... Точь-в-точь, как мама из недавнего бытия. Девочка, ты ещё мало смыслишь в жизни, многое зависит от твоей собранности, умения всё распланировать. Ах, это простенькое счастье - выпить чашечку чёрного кофе, выкурить мятную сигаретку, погладить кофточку, и снова выкурить мятную сигаретку. Хлоя добра и хороша собой. У неё длинные робкие ноги, сведённые в коленках, зелёные протяжные глаза, верхний прикус, в котором недостаёт двух - незаметно, слава те, Господи! - зубов. Все любят Хлою, она мало кого обидела за двадцать три года. Все - любят, а Марик обожает. Он-то знает, как прохладна Хлоина кожа после душа, и даже пытался сосчитать мурашки на лодыжках, но не успел, пришлось укутать Хлою в одеяло. Замёрзла, милая девочка.
Марик тоже добр и хорош собой. Вот этим они схожи, безусловно, именно этим они и схожи. Он играет на кларнете. Когда скучно. Пару лет тому назад, незадолго до знакомства с девочкой, Марик, обалдевающий от ноющего желания, научился извлекать свиристельные звуки из этой красивой дудочки. Да он вообще способный парень - добавочная стоимость к внешности, улыбке, серьге и... ну об этом не стоит. Хлоя застенчива, а я - всего лишь подглядываю за нежной (какие их годы!) и неторопливой (ну это ненадолго, ребята) жизнью. Мне немного завидно, ведь мои годы уже протикали мимо васильковой нежности первых поцелуев, сиреневой одури первых объятий, хмари первых измен, раскаянья. Да и живот неупруг- двое детей вышли на этот свет и прилипли к моей груди... Я завидую Хлое, но не чёрной, а бежево-розоватой завистью. Мой любимый цвет.
...Но вот они уходят. Не навсегда, подобно Джульетте и Ромео (о, бедные, бедные сосунки, растаяли в средневековой холерной духоте. Недобрый гений нарисовал гримасу предсмертия на их прежде прекрасных лицах). Мои персонажи уходят на семь-восемь часов. Хлоя - на учёбу, Марик добывает хлеб насущный - в пекарне старика Нисима поставили новую шведскую линию, и Марик - главный опекун винтиков, пружинок, цифирек на табло.
Хлоя прилежна и исполнительна. Она-то и принадлежит к тому роду милых студенток, о котором преподаватели ничего не говорят, но на лекциях поглядывают на них с облегчением и надеждой: хоть кто-то слушает, хоть кто-то записывает, хоть кому-то интересно. И ноги красивые.
Нет смысла описывать день Марика или день Хлои, лень мне, да и вам будет скучно, но вот вечер... - вечер стоит того.
...Они выходят из дому, держась за руки, пока ещё держась, перекачивая друг в друга тепло, пересекаясь пульсами, подрагиванием мизинцев, линиями жизни, ума, судьбы, семьи. Проходят два квартала, Хлоя - как всегда рассказывает Марику обо всех трепах, кто какую глупость сказал, кто похвалил, а лаборант-Зеэвчик подошёл к ней и попросил номер телефона, а она сказала Зеэвчик, меухар, еш ли хавер*. Марик кивает с пониманием, конечно, у Хлои такие красивые ноги, а если бы этот Зеэвчик, волчонок, знал как хороши они вблизи, то свихнулся бы и до конца дней своих мыл лаборантскую посуду.
______________ * Зэевчик, поздно, у меня есть друг. (ивр.)
Они входят в МаТНаС*, забегают в раздевалки и... Марик появляется в чёрных, со стрелкой, брюках, романтической рубашке, королевских ботинках. Он причёсан и подтянут. Он - воплощение пылающего Ромео и безумного Ланселота раскрывает объятья Хлое, летящей навстречу. Хлоя, Хлоя... Твоё лиловое платье - вопль женщины, обречённой любить. Твои плечи - безумное видение пьяного поэта. Твои изгибы - укор всем домохозяйкам мира. Твои ноги... О, твои ноги, Хлоя...
______________ * Центр культуры, молодёжи и спорта. (ивр. сокр.)
Дети мои, как вы хороши в летящем танго, как много в вас жизни, сколько Света в ваших глазах и сколько Тьмы в полёте ваших тел. Я оставлю вас в тот самый момент, когда музыка застынет на мгновение, а вы метнётесь в иное измерение, превратитесь в две стремительных тени, две души, оторвавшиеся от бренного пола МаТНаСа, в ни-куда...
И только лиловое платье Хлои повешу на плечики в шкафу моей памяти.
Кукурица
или
Всё суета сует...
Ха-ха-ха, кто знает ЧТО ТАКОЕ К У К У Р И Ц А ?
...Венгры - весёлый народ, они придумали язык, который не в силах понять ни взбалмошный русский, ни озадаченный англичанин, ни веснушчатый ирландец, - этот язык состоит из непереносимого набора согласных и повтора ударений. Единственное слово, доступное разуму негениального филолога, то бишь меня - КУКУРИЦА. Да и смысл ясен - смесь курицы с кукурузой, этакий наваристый куриный суп, странного вкуса плюс лапшичка и паприка, куда же венгру без паприки...
Балатон разлёгся около ног моего семейства и широко раскинул мелководье. Несуетливо, по-курортному праздно. Яхты мелькали вдали, банальное Белеет парус одинокий воскресло, открыло ячейку номер такой-то моей памяти, выползло наружу и сладостно потянулось. Крепконогие тётки катили разномастные тележки и выкрикивали в приезжие груди, спины, ляжки, покрытые особым балатонским загаром КУ-КУ-РИ-ЦА! КУ-КУ-РИ-ЦА! КУ-КУ-РИ-ЦА!
Лень моя - царица государства с красивым именем Виктория. Ну, если не так поэтично, то... я ленива. Очень ленива. Муж мой обычно добавляет и необязательна, но тут приходит мой черёд обвинить его в шаблонном мышлении, предвзятости, использовании штампов. Так вот, даже я, преодолев сладостную лень (теплынь, запах воды, над головой - крона невероятного дерева, сон прикрыл правый глаз и поглаживает левый), даже я подняла расслабленные чресла и двинулась к той кукурицыной тётке с банальнейшим вопросом ЧТО ТАКОЕ КУКУРИЦА?
Тётка остановилась, вперила в меня цыганский бароний глаз и нагло заверещала на том самом мадьярском, многоголосом языке, понять который не в силах ни взбалмошный русский, ни озадаченный англичанин, ни веснушчатый ирландец. А тем более - я - израильтянка с солидным стажем пребывания в невероятной иврито-русской среде, с трудом осознавшая великолепие фразы в йом шиши пойдём на шук и сделаем книйот*, но так и не сумевшая её выговорить.
______________ * В пятницу пойдем на базар и сделаем покупки. (ивр.)
Я повторила баронихе свой скромный вопрос на трёх доступных мне языках, но в ответ снова получила порцию мадьярщины. Попробовала принюхаться и на нюх определить форму, цвет, ингредиенты, питательность. Ни фига. ОНО не пахло. Видно, упаковано было на совесть, дабы голодные туристы не нанюхали лишнего. Н-да.
Покупать кота в мешке, а, точнее кукурицу в упаковке, не хотелось. Пришлось мне мило улыбнуться, глянуть в безрезультатные очи, проворковать тода, геверет, хаит нехмада меод* и удалится в тень. Великолепную тень дерева, листочки которого начинали звенеть в тот самый миг, когда закат расстилал на воде нежно-бордовую дорожку - от временно умирающего солнца - к нам, бренным.
______________ * Спасибо, госпожа, птица очень хорошая. (ивр.)
Закат на Балатоне подобен закатам всего мира. Он напоминает смертным, только что хохотавшим, нырявшим, глотавшим пиццу и бурду о том, что ЗАКАТ всё равно наступит. И всего лишь несколько минут будут отделять мир, наполненный светом , щебетом, страстью от тишины. Исполненной Иным. И каждому из нас захочется - до смертного хруста в жилах - захочется вернуть то, что было всего лишь мгновенье тому назад, но Иное не пустит обратно. Не пустит.
