Вера Соколинская - Трудовая книжка
Андрей Цезаревич, известный по своей уникальной картотеке на тему сексопатологии, казался одной из ярких иллюстраций своей коллекции. Его отличали длинные взъерошенный волосы, короткие брюки и безумный взгляд. Он напоминал романтического злодея и легко вписался бы в компанию профессора Мариарти.
Моим шефом вскоре стал руководитель сводников (так именовались сотрудники группы Сводного каталога, а совсем не то, что вы подумали). Лучшим его словесным портретом стала фраза - "красивый Фернандель". Его принадлежность к публичным мужчинам подчеркивали балетная походка, актерское гримасничание, очевидная глазу изнеженность и форма бороды, вызывающая в моей памяти странное слово "эскваэр". Он был знаменит как театральный критик, смотрящий все спектакли, и донжуан, не пропускающий ни одной юбки. Говорил он изысканно, иронично и фривольно, чем смущал наивных и пленял умных. Видимо, несмотря на возраст, я попала в число вторых. Мне он казался недосягаемым. И гениальным. Чего я не могла сказать о деятельности его группы. Раскапывание подлинной даты смерти третьестепенного писателя Тютькина, которого при его жизни-то никто знать не хотел, не представлялось мне достойным делом умного человека. Но сам процесс совместного хождения по загадочным черным лестницам, пролезания в полумраке по узким проходам между стеллажами фонда и разговоры об искусстве за чаем меня завораживали. Не трудно догадаться, что красноречие сорокалетнего искусствоведа и восторженное любопытство семнадцатилетней филологини неизбежно привели к роману.
Чем более ревностно мы соблюдали конспирацию, тем большее внимание уделяли сотрудники нашим отношения. Разными выходами уходя на обед, мы встречались в условленном месте, где случайно, но неизбежно оказывался кто-то из Публички. Он был женат и жил со своей и ее мамой, я - с родителями в коммуналке. Поэтому мы задерживались на работе... И письменные столы еще долго вызывали у меня эротические аллюзии... Он говорил тривиальные (как я теперь знаю)слова, о том, что жена его не понимает, а он ее не любит и т.п. и высказывал абсолютно оригинальные суждения о театре, чем льстил моему уму и женскому обаянию. Ограниченные посторонними в возможности разговаривать, мы писали друг другу длинные письма. Потом было много перипетий: он испугался моей беременности, я родила сына, ушла из Публички, через четыре года сбылась мечта идиота - я вышла за него замуж, разлюбила, мы развелись, он состарился...- но пачка писем до сих пор лежит у меня в секретере. Начав свою жизнь библиотекарем, до сих пор трепетно отношусь к рукописям...
Глава II
Секретарь редакции
Я не стал этим и не стал тем, и я передам тебе свой опыт...
М.Жванецкий
Телефонный разговор с редакцией журнала о работе закончился мало обнадеживающей фразой: "Оставьте свой телефон, мы Вам перезвоним". Я уже пожалела, что разубедила их в своем обучении во Франции; какая, в сущности, разница, где получить сертификат Сорбонны, да и неужто для секретаря редакции не достаточно просто двух высших образований?.. Но мне, действительно, перезвонили. Попросили подъехать. Долго совещались и уточнили: "Сегодня. Нет, не поздно, часам к девяти (вечера). Пройдете через два проходных двора, маленькая железная дверь. Нет, вывески никакой. Спросите Искандера Рюстемовича, да Рита, Юля, Света.." Мое представление о прессе больше ассоциировалось с представительным зданием "Лениздата" на Фонтанке, чем с железной дверью без вывески. Пробираясь в сумерках дворами, я даже утешала себя воспоминанием о первой лекции на филфаке. Я, гордая своим поступлением, тогда шла в Храм Науки и была озадачена катакомбами, с их обветшалыми клетушками, и первым знанием, почерпнутым в alma mater, стал вырезанный на столе призыв: "Ударим онанизмом по проституции" - напрочь вытеснивший из памяти первую университетскую лекцию.
Отыскав указанную дверь, я ухитрилась в темноте еще раз прочесть на бумажке, как бишь его зову. И не без страха вошла.
Если, как заметил С.Довлатов, таракан похож на элегантный гоночный автомобиль, то Искандер Рюстемович (главный редактор Food) был похож на элегантного таракана. Он был высок, строен, на плоском лице выделялись рыжие усы и какие-то бесцветные глаза. Логическим продолжением этого мелькнувшего в голове сравнения стали его слова: "Сейчас тут морят тараканов, поэтому придется поговорить на лестнице". Мы встали у окна, он предложил мне присесть на подоконник; и, когда я послушно села, предусмотрительно провел рукой по предназначавшемуся для него месту и, взглянув на серую от пыли ладонь, добавил: "Я лучше постою". В разговоре он был столь же непосредственен: надо отвечать на звонки, работать с базой данных и, если я умею включать компьютер, то этого вполне достаточно. На робкое замечание о моем филологическом образовании главный редактор отреагировал нетрадиционно: "Это лишнее, - и снисходительно к недостаткам другого добавил, -хотя образование никогда не мешает".Редакцией оказалась маленький уютный кабинет, арендуемый в дирекции завода. Меня посадили за стол, показали 2 телефона, факс и компьютер (как будто их можно было не заметить), указали на коробки с журналами, просили записывать все звонки и осваиваться. Оставшись в одиночестве, я сначала с опаской смотрела на телефоны, которые, как мне представлялось, сейчас начнут разрываться от звонков. А что я буду отвечать? Но молчание телефонов было так упорно, что я даже послушала: работают ли они вообще. Порывшись в коробках с одинаковыми красивыми, глянцевыми журналами, я, восхитившись картинками, принялась читать.
Журнал был рекламный, то есть, предназначенный не для чтения, а для возбуждения аппетита. Даже при том, что делать мне было нечего(редактор был абсолютно прав), чтива другого не был, читать про преимущества именно этого майонеза над всеми остальными упорно не хотелось. А от претензий на научность в виде "мониторинга розничной сети торговли с сегментацией по группам торговых точек" можно было уснуть прямо за столом. Пару раз телефон все же зазвонил: Искандер Рюстемович справился, все ли в порядке. Что могло быть не в порядке? (Так быстро, даже в замкнутом пространстве, тишине и праздности, с ума не сходят; это процесс длительный и постепенный.)
Food выходил раз в 3 месяца, штатных журналистов не было - писали 2-3 человека, совмещавшие это с работой в других изданиях, они же и утверждали статьи у заказчика. Править, понравившуюся рекламодателю статью, нет необходимости, поэтому собственно редакторской работы не было. Дизайнеры были в другой организации, куда и отдавались материалы для верстки и выведения пленок. В журнале, таким образом, кроме главного редактора и секретаря трудились только рекламные агенты, набиравшие в номер рекламу и кормившие тем самым фирму, но они в редакции появлялись нечасто: известное дело, волка ноги кормят.
Моя принадлежность к прессе выражалась исключительно в чтении большого количества газетенок, которые приносили в нашу редакцию.
Но вскоре наступило время перемен. Мы переезжали в другое помещение, были планы раскрутки журнала, набора сотрудников... Мои надежды выйти из одиночной камеры и влиться в суету пишущей братии обернулись сменой обжитого кабинетика на просторный зал, в котором не было не только столов, но и света, зато в изобилии были складированы матрасы. После того, как я отправила всем, всем, всем факс о перемене наших телефонов и собрала в пакетик пару папок, Искандер Рюстемович отвел меня в новый "офис", по-джентельменски положил один из матрасов на пол, подключил телефоны и оставил, повелев ждать электриков. Если раньше мое одиночество скрашивали компьютер и чтение, то теперь это было недоступно, и оставался только сон, в который я и погрузилась. Включение света мало изменило мою работу: я по-прежнему дремала на матрасе, вскакивая при каждом открытии двери и на вопрос любопытных "Что здесь?" поясняла: "Редакция".
Со временем, конечно, все образовалось: сделали ремонт, установили перегородки, купили пять компьютеров, кожаную мебель. (У редактора были квартирные проблемы. А, учитывая его восточную любвеобильность, мы предполагали, что кожаные диваны предназначались для его приватных встреч. Самые язвительные острили, что из гигиеническо-эстетических соображений необходим еще фонтан.)Стало так уютно, запахло кофе, и в редакции все время толпился народ.(Кадровая политика редакции определялась татарским менталитетом гаремного типа.) Образовались менеджеры, появилась редактор, стали захаживать журналистки. То есть с 10 до полудня я читала книжки, писала эпиграммки, а после часа начиналось кофепитие, смех и обсуждение последних новинок, прерывавшееся перекурами и бессмысленными звонками.
Начало пригождаться уже не только мое умение включать компьютер, но и быстро вслепую набирать тексты. Редактор занималась более квалифицированной работой: "убивала точки", то есть убирала лишние пробелы в сообщениях "Интерфакса". С момента моего появления неизменной оставалась только занимательность материалов, среди которых попадались такие перлы: "Ограничения в использовании, кроме сложностей в переработке, влияют в случае необходимости защиты от кислорода или хрупкости в случае упаковок малыми индивидуальными дозами".
