Лариса Миллер - О том, о чем и вдох и выдох
В его рассуждениях я находила то, к чему сама интуитивно шла. "Бог создает мир теперь точно также, как Он делал это в первый день сотворения мира, в этом-то как раз и заключается Его богатство", - читала я. Понимаю, что великая дерзость с моей стороны вторить Экхарту стихами, но не могу иначе.
Легко, на цыпочках, шутя...
Душа-младенец. Мир-дитя.
Рассвет наивен. Ветер юн.
Сменилось только десять лун
Со дня творенья. Вечность - миф.
Душа, себя обременив
Лишь сновиденьями, для снов
Еще не выдумала слов.
"Все вещи созданы из НИЧТО. Поэтому настоящий их источник - НИЧТО", пишет Экхарт. И снова не могу не вторить ему:
Не мы, а воздух между нами,
Не ствол - просветы меж стволами,
И не слова - меж ними вдох
Содержат тайну и подвох.
Живут в пробелах и пустотах
Никем не сыгранные ноты,
И за пределами штриха
Жизнь непрерывна и тиха...
Многое из того, что читала у Экхарта, находила и в других мудрых книгах. "Безымянное есть начало неба и земли", - сказано в Дао Дэ Цзин. "Дао - глубокая основа всех вещей. О глубочайшее! Оно кажется праотцем всех вещей". И Экхарт говорит о том же: "Богу нельзя найти истинного имени... Бог - это ничто, мрак, бездна... Бог - это свет, дух и глубина глубин". "Когда вы работаете, пусть одна рука держит работу, а другой касайтесь ног Господа!" - проповедует Рамакришна своим ученикам. "И те только люди творят, которые находятся среди вещей, но ими не поглощены", - читаю у Экхарта. - "Вплотную к ним они стоят, но держатся за них так, как будто стоят они там наверху, у крайнего небесного круга, совсем близко к вечности. Ибо все преходящее есть только средство". Эти совпадения не удивительны, потому что на глубине все подлинные философские учения и религии - исповедуют ли они Иисуса Христа, Драхму или высший абсолют едины.
Так почему же именно Экхарт подействовал так сильно? Почему именно его проповеди я читала и перечитывала?
Может быть потому, что в его речи есть душевный жар, но нет экзальтации, есть убежденность, но нет фанатизма, есть свобода без размытости и мудрость без отстраненности. И еще потому, что он обращался прямо ко мне: "Бытие в Боге, связь, единство с Богом - вот благодать... Уж если вы не имеете ее, то хотя бы томились по ней! Если же и томления нет, то пусть томятся по томлению!... Дай нам Бог так томиться по Господу, чтобы это заставило Его самого родиться в нас! Аминь". Да это же ответ на мои незадолго перед тем написанные стихи:
А вместо благодати - намек на благодать,
На все, чем вряд ли смертный способен обладать.
О, скольких за собою увлек еще до нас
Тот лик неразличимый, тот еле слышный глас,
Тот тихий, бестелесный, мятежных душ ловец.
Куда, незримый пастырь, ведешь своих овец?
В какие горы, долы, в какую даль и высь?
Явись хоть на мгновенье, откликнись, отзовись.
Но голос твой невнятен. Влеки же нас, влеки.
Хоть знаю - и над бездной ты не подашь руки.
Хоть знаю - только этот почти неслышный глас
Единственная радость, какая есть у нас.
Это была МОЯ книга. И когда я переписывала ее ночью, мне вдруг показалось, что я не переписываю, а сама пишу все это:
"Никогда во времени не назвал Бог имени Своего, только там, где нет ни "теперь", ни "иногда", где угасают все лики и различия, в глубоком молчании произносит Бог Свое Слово".
И ночью дождь, и на рассвете,
И спят благословенно дети
Под шепоток дождя.
Покуда тишь и дождь, как манна,
Идет с небес - все безымянно
Окрест. А погодя
Вновь обретет и знак, и дату
И двинется опять куда-то,
Неведомо куда.
И распадется, раздробится
На силуэты, жесты, лица,
Миры и города.
И станет зыбким и конечным
Все то, что достояньем вечным
Как будто быть должно.
И будут новые потери
Нас укреплять в нелепой вере,
Что так заведено.
Устав от собственного ига,
Мы будем ждать иного мига,
Напрягши взор и слух,
И позабыв за ожиданьем,
Что мы владеем мирозданьем
И что бессмертен дух.
Это была МОЯ книга не потому, что я умела жить, как учит Экхарт, а потому, что всегда томилась по такой жизни. Чтобы Бог мог родиться в душе, "должно отпасть всякое время или душа должна освободиться от времени с его желаниями и стремлениями".
Однажды выйти из судьбы,
Как из натопленной избы
В холодные выходят сени,
Где вещи зыбкие, как тени,
Стоят, где глуше голоса,
Слышнее ветры и леса,
И ночи черная пучина
И жизни тайная причина.
"Побеждайте время. Дни злы", - цитирует Экхарт слова апостола Павла. Но как немыслимо трудно, живя во времени, сохранять с ним дистанцию и всегда помнить, что "преходящее есть только средство".
Преходящему - вечности крылья,
Ветра вольного, света обилье,
Устремленье кочующих стай,
От подробностей душных засилья
Улетай, улетай, улетай...
Это самозаклинание - пожалуй, большее, на что способна. Улететь не удается. Всегда живу в постоянном страхе за близких, чувствуя их и себя заложниками на этой земле.
Мир ловил и поймал меня в сети.
И не сети ли малые дети,
И не сети ли, и не тенета
О любимых и малых забота?...
Всю жизнь спрашиваю себя, как вырваться из цепких объятий жизни - не для того, чтобы не жить, а чтобы перевести дух, собраться с силами.
От маеты, забот и хвори,
Раздвинув дни, я улизну,
Как между планками в заборе.
И окунувшись в тишину,
У осени по самой кромке,
Где листьев ржавые обломки
Покрыты коркой ледяной,
Пройду и стану тишиной.
Эти стихи написаны в 65-м, но и позже в 73-м о том же:
Наступают сна неслышней
Снегопада времена.
Невесомые всевышний
Густо сеет семена.
И кружится нам на зависть,
Не страшась судьбы своей,
Белый снег, едва касаясь
Крыш, заборов и ветвей;
И зовет забыть усердье,
Пыл, отчаянье и страсть,
Между облаком и твердью
Тихо без вести пропасть.
Читая Экхарта я постоянно слышала голос живого человека, прошедшего сквозь горнило земной жизни: "Кто не создан, для того нет боли и ада; и тварь, которая обладает наименьшими свойствами твари, наименее знает боль... И когда душа уходит от времени, в ней не остается ни боли, ни адского страдания... Чем дальше от адского страдания, тем легче развоплощение".
Экспонат расклеился,
Выбыл, расслоился,
По ветру рассеялся,
С радугою слился,
И со звездной россыпью,
Бросив тот гербарий,
В коем был он особью
И одной из тварей...
....................
Больше он не мается
И не ждет развязки,
И не домогается
Ни любви, ни ласки.
В одной из проповедей Экхарта я наткнулась на глагол "домогаться", поразившись не только смысловому, но и буквальному совпадению.
И будто прямо ко мне были обращены слова: "Если бы кто-нибудь тысячу лет вопрошал жизнь: Зачем ты живешь? И она бы ему вообще отвечала, она не сказала бы ничего иного, как: я живу затем, чтобы жить. И это от того, что жизнь живет своей собственной глубиной, бьет из себя самое. И если бы кто-нибудь спросил правдивого человека, такого, который действует из своей собственной глубины: зачем ты делаешь свое дело? Если бы он верно отвечал, он не сказал бы ничего иного кроме того, что: я делаю, потому что делаю".
"Делаю, потому что делаю", - такой ответ может дать либо простейшее существо, находящееся на самом низком тварном уровне, либо величайший мудрец, достигший той глубины, на которой происходит свершение всех времен и исчезновение всех вопросов. Я не умею так жить. И если до сих пор не научилась, то вряд ли уже научусь.
Век учись, умрешь невеждой.
Вечно жив одной надеждой
Развиднеется потом.
Притулился где-то между
Пропастями утлый дом,
Где живу с неясной целью
Под раскидистою елью,
Чтоб в тени ее густой
Заниматься канителью
Жизни сложной и простой.
Всю жизнь пытаюсь ответить на постоянное "зачем": зачем живу? чего хочу? - вопросы, которыми терзала себя со студенческого возраста. Но они не исчезли и позже. Вот что писала в конце 70-х:
"Кто проклял душу мою, превратив ее в "летучего голландца?" Что заставляет меня метаться в непостижимом поле, из которого не вырваться и в котором нет магнита, чтобы прильнуть к нему и не метаться больше? Ох, что говорю? Не магнит ли наш дом? Не праздник ли наши дети в пестрых панамках на летнем лугу? Звуки, запахи, краски, лица - драгоценные узоры судьбы, но они хрупки и постоянно распадаются, образуя новые:
Все в воздухе висит.
Фундамент - небылица,
Крылами машет птица,
И дождик моросит.
Все в воздухе: окно
И дерево, и крыша,
И говорят, и дышат,
И спят, когда темно...
Нет ничего моего. Даже то, чему дала жизнь, принадлежит пространству. И, судорожно прижимая к груди дорогих и любимых, знаю - не удержу".
"Пустоте, черноте, уходящим годам/ Из того, чем жива, ничего не отдам - / Повторяю и слез не умею унять/ И теряю опять, и теряю опять..."
