Федор Кнорре - Олимпия
- Не знаю... Это будет похоже на именины, будто уж очень обрадовались, пирогов напекли, мещанство какое-то!
- Да, да. Хороший салатик. И что бы еще?
Они всю дорогу оживленно обсуждают, что надо купить и как приготовить, увлекаются, радуются и вдруг испуганно вспоминают, что надо обязательно выколотить во дворе ковер, прибить оторванную обивку кресла и что давно не натирали пол.
В квартире, конечно, на другой же день, задолго до того, как Валерия Александровна начинает печь кулебяку, а Иван Сергеевич без пальто, в старом пиджаке, шапке и кашне отправляется на мороз выколачивать ковер, догадываются, что они готовятся к приему гостей.
- Да ну, какие гости! - небрежно отмахивается Валерия Александровна. Так, одна сослуживица. У нас в театре работает. Диночка Лузовая. Может, вы ее даже слышали когда-нибудь?
Тетю Аню вдруг осеняет:
- Это которая в тот вторник в телевизоре пела? Придет?.. Вы ее в гости позвали?
- Да так, напросилась, приходится, видите, возня какая. Но вообще-то ничего, она милая очень, у нас хорошие отношения!
В пятницу вечером, когда закуски уже куплены, а тесто подходит в теплом месте на кухне, ковер выколочен, в кресло забито шесть гвоздиков вместо тех трех, которые уже года два все собирались забить и все забывали, они оба, успокоенные и усталые, усаживаются отдохнуть и еще разок подумать.
- Закуска - это вопрос гостеприимства. Я не совсем понял, почему Дине (Иван Сергеевич уже многое простил Лузовой и за глаза зовет ее Диной) так захотелось к тебе прийти, повидаться, поговорить.
- Я тоже не знаю, но тут и знать, собственно, нечего! Это так естественно! Наверное, расспросить хочется. Как мы жили все годы, как работали в театре. Ведь было столько интересного, трудного, захватывающего!
- Ну еще бы!.. Ты ведь покажешь ей альбом? По-моему, обязательно надо.
Иван Сергеевич достал из ящика завернутый в плотную бумагу альбом, в который вклеены фотографии, афиши и узкие полоски газетных столбцов, где были напечатаны отзывы о спектаклях, постановления о награждениях театра почетными грамотами, список награжденных орденами и медалями работников.
Фамилии Валерии Александровны в списке нет: сначала она занимала маленькое положение и была молода. Сейчас она занимает то же положение и уже очень не молода, но она хранит список в альбоме, потому что гордится им: ведь награждали ее театр!
На фотографиях, где толпится много народу и только двое-трое премьеров стоят отдельно, протянув друг другу руки, ее совсем нельзя разглядеть. На других видна ее голова из-за чьего-то плеча среди девушек в "Евгении Онегине" и работниц в "Кармен".
Но для них эти фотографии полны глубокого смысла. Это запечатленные документы ее участия в жизни театра. И на самых маленьких отпечатках видно радостное, торжествующее выражение ее лица в дни премьер.
Они медленно листают альбом, напоминая друг другу то, что знают наизусть, пока не доходят до самого главного - поездки в Крым. Это совершенно особенное воспоминание.
Заболел гитарист Маслюков, и Ивана Сергеевича взяли в поездку вместо него.
Они вместе были в Крыму, и главный режиссер Валентин Иванович сказал ей: "Начинайте понемногу готовить партию Олимпии, я думаю, вы справитесь". И она готовилась, разучивала. Она была совсем готова, и ее чуть-чуть не выпустили дублершей, но в поездке было всем некогда, произошли какие-то перемещения, откуда-то прислали Кантарскую, и пришлось ее ввести, потому что по своей ставке и разряду она имела право на Олимпию... Потом началась война, и петь приходилось больше всего в разъездных бригадах, в клубах на концертах, потом умер режиссер Валентин Иванович. А после всего, когда наладилась спокойная работа, Валерия, словно сойдя с самолета на бетонные плиты дорожки, увидела в своем театре совсем других людей, услышала новые голоса и поняла, что ее лучшее время, когда были силы и надежды, пускай несбыточные, все осталось далеко, на том аэродроме, с которого начинался ее путь и куда самолеты не возвращаются.
- Ах, если бы не умер Валентин Иванович. Какой это был художник! Я записывала все его лекции об оперном искусстве. Даже все, что он говорил на репетиции, помню наизусть! Я поделюсь всем, мне ведь не жалко, мне это радостно. Я помогу Дине всем, чем можно. Ведь она не знает, что он говорил про ее партию, а это так смело, так верно.
В субботу, минут за двадцать до назначенного часа, кулебяка, мисочки с салатами, тонко нарезанная ветчина и тарелка с кусочками сыра, выложенными узором, и масленка, полная особенным способом выделанных шариков масла, все скромно накрыто салфетками, и столик отодвинут в сторону, чтобы все это не было похоже на вульгарные именины, альбом лежит под рукой на книжной полке, но не с самого верху, а под небрежно брошенными сверху брошюрками. Иван Сергеевич надевает перед зеркалом парадную белую рубашку. И тут раздается звонок.
- Это она! - испуганно восклицает Иван Сергеевич. Подхватив на ходу галстук, он бросается в коридор и едва успевает добежать до кухни.
- У вас коммунальная? - весело говорит, проходя мимо кухни, где жмется к стене Иван Сергеевич, Дина Лузовая. - Я сама столько лет прожила в коммунальной. А у вас пахнет уютно: пирогами! Это вы печете? Чудесно пахнет!
Иван Сергеевич, крадучись, отправляется в ванную и там, вздернув подбородок, тщательно, несколько раз переделывая, повязывает галстук.
- Я все думала-думала, к кому мне обратиться, и вот решила: только к вам, и ни к кому другому. Как я раньше не додумалась? Никому я так не верю, как вам! - оживленно говорит Дина, с любопытством осматриваясь в комнате. Какая у вас чистота!
- Чем уж я так заслужила ваше доверие? Чем я такая особенная? улыбаясь, спрашивает Валерия Александровна, усаживая гостью в кресло.
- Я ведь давно на вас смотрю-смотрю и никак не догадаюсь именно к вам обратиться.
- Я тоже к вам присматриваюсь давно, - с радостью подхватывает Валерия Александровна. - Да, странно бывает. Встречаешься долгое время с человеком, и ничего... А потом вдруг оказывается, что ты всегда про него думал хорошее и тебе хотелось с ним поговорить. А ты как-то стеснялся. А он тоже, может быть, хотел и тоже стеснялся. Не правда ли?
- Вот-вот. Может быть, это потому, что вообще-то людям верить опасно. Это мне и мой Булахович твердит: никому нельзя! А вам я доверяю: вы такая добросовестная, приходите раньше всех, гримируетесь! Сама аккуратность! Прелесть! - Дина вздохнула, ласково улыбаясь. Тогда Валерия потянулась и тихонько стеснительно погладила ей руку.
- Просто вы сама хорошая, вот вам и я кажусь такой. Я самая обыкновенная. Самая, самая. Правда, я честно отношусь к делу. Для меня это свято!
- Вот-вот! А другие не то, другие только обманывают. Я столько обмана видела в жизни, что уже никому не верю.
- Ну-ну! - со смешливой укоризной воскликнула Валерия, ей доставлял огромное удовольствие задушевный тон разговора. - Зачем такой мрачный взгляд на жизнь, это на вас не похоже, вы должны быть жизнерадостной и веселенькой, ведь у вас все так хорошо идет в театре, вы молоды, хороши собой... Наконец, у вас муж. Ведь ему-то вы верите?
- Булаховичу? Верю, конечно... Верю, пока вижу. А с закрытыми глазами? Нет, так никому не верю. А в вас я уверена. Вы столько лет в театре, вас все знают, и все хорошо про вас говорят. Я пришла умолять вас помочь, дайте только слово, что не откажете!
- Ах, боже мой, ну, конечно, я все сделаю, мне самой приятно поделиться всем, что накопилось...
Иван Сергеевич давно уже прохаживался по коридору, и соседи по дороге на кухню шепотом спрашивали: "Пришла?" - и он утвердительно кивал головой.
- А что же вы туда не идете?
- Ну, сейчас у них там свои разговоры. Они друг друга понимают, у них свои интересы...
Дина уже отказалась от предложенного чая и теперь сидела и, быстро доставая из тарелки, грызла крендельки с маком, а Валерия Александровна, задумчиво улыбаясь, говорила:
- Вы, наверное, слышали, что Валентин Иванович собирался в свое время меня выдвинуть, и я разучивала партию Олимпии?
- Да что вы! Как интересно, - хрустя крендельком, сделала большие глаза Дина. - Подумать только! Ну, это давно было?
- Давно, еще перед войной. Я знала Валентина Ивановича, я свято храню все его указания, удивительные указания, которые он делал актерам на репетициях!
- Вы обязательно мне все расскажете! - быстро проговорила Дина. - Я и хочу так сделать, чтоб у нас постоянно было время поговорить, поболтать о чем угодно.
Но Валерия Александровна не сразу поняла, что ее прервали, и, все еще растроганно и задумчиво улыбаясь, продолжала:
- Вы говорите "давно", и правда, давно, но часто это давно кажется мне гораздо ближе, чем то, что со мной было вчера.
- Я у вас все крендельки поела, - сказала Лузовая. - Вы сами печете? Счастливая, а я так бездарна... Ах, милая, в театре мне многие завидуют, что выдвигаюсь - ах-ах! - что у меня такой муж и мордочка. А жизнь у меня на самом деле нелегкая. Булахович - ведь он пожилой и избалованный. А какая я хозяйка? Я не могу, я не должна тратить время на домашние дела, на эти дрязги, ведь правда? Вы меня понимаете? И теперь на меня обрушилось еще одно: мне приходится расстаться с моей роскошной Лизкой, и я остаюсь как подкошенная.
![Агата Кристи - Раз, раз - гость сидит у нас [= Раз, два - пряжку застегни]](/uploads/posts/books/148730/148730.jpg)
