Василий Митин - С глазу на глаз
- Никого мне не надо!
- Теперь не надо, а плоть свое запросит. По себе знаю. И не убивайся ты, ради бога. На первых порах я только молитвой и успокаивала свою душеньку. А у вас, у теперешних, бога нет, и утехи, стало быть, нету...
II
Ночью Дуня услышала стук в окно. Вставать не хотелось.
- Дунюшка, это я - Макаровна, отопри.
От нее не отделаешься, пришлось встать.
- Привела я к тебе человека необыкновенного, праведного, женщину смиренную и мудрую. Приюти ты ее! Я взяла бы ее к себе, да сама знаешь, горница моя на кутух похожа, а старице уюта бы побольше.
Небось тоскливо одной-то в большой избе и с большим горем. Как-никак, а тут живой человек Утешительница.
Дуня зажгла лампу. Из-за спины Макаровны, закрывавшей своей фигурой весь дверной проем, показалась высокая сухопарая женщина в темном платье и платке, повязанном по-старушечьи. Дуню обжег сверкающий взгляд черных цыганских глаз. Такие запоминаются и пугают. Но женщина заговорила, и страх ушел:
- Ты, молодица, не беспокойся, я человек тихий, а за приют одинокой старухи господь тебя вознаградит.
Голос у ночной гостьи задушевный, ласковый, словно маслом сдобренный, и говорит она окая, нараспев.
- Мне места не жалко, оставайтесь Макаровна поманила Дуню и в сенях сказала:
- Прими ее как следует, поговори с ней душевно женщина она разумная, прислушивайся к ее советам.
Святая женщина.
Дуня собрала ужин. Гостья посмотрела на угол где полагалось быть иконам и где их никогда не было, достала из своей котомки образок и помолилась. Сели за стол.
- День сегодня, Евдокия, постный, и вкушать скоромное мне нельзя, грех. Спасибо за угощение. Я буду сыта хлебом-солью и помидорчиком, - сказала утешительница, отодвигая крынку с молоком и тарелку с ломтиком сала.
- Как вас зовут, тетенька?
- В миру меня звали Екатериной, а ныне Елизаветой.
- А для чего два имени?
- Когда постригают в монахини, то меняют имя дабы отрешиться ото всего привычного и греховного' мирского, коим человек обуреваем до пострига И стала рассказывать о монастырях. По рассказам Елизаветы выходило, что в монастырях жили самые безгрешные люди. А отец ведь говорил, что в монастырях только лодыри, обманщики и самые вредные люди.
- Я с самых юных лет все свои помыслы обращаю к богу и счастлива безгранично. С семнадцати лет, но совету маменьки, царство ей небесное, я жила в девичьем монастыре, сперва послушницей, постом и молитвой укротила свою плоть, и меня постригли в монахини.
- Я ведь толком ничего не знаю ни о боге, ни о вере. Никто меня этому не учил. Да и есть ли бог, тоже не знаю, говорят, нет, - сказала Дуня.
- Ты не виновата в своем неведении, жизнь такая наступила. За доброту твою расскажу я тебе о том, что скрыто от нынешней молодежи.
Старица начала рассказывать "священную историю" о сотворении мира, о прегрешениях Адама и Евы, о кознях дьявола, искусившего Еву.
Поднялась яркая утренняя заря, а Елизавета все еще рассказывала вдовушке "священную историю".
И еще не один вечер, не одну ночь выслушивала Дуня сказки о чудесах, о святых угодниках, мучениках, о деве Марии и о непорочном зачатии. Привыкла она к старице, к ее сладким речам, к ее наставлениям.
Елизавета осмотрела Дунино хозяйство, дала немало полезных советов, как за садом и огородом ухаживать, как содержать корову, чтобы больше молока давала, кур, чтобы бесперебойно неслись. Прополола грядки с помидорами, поставила колышки и подвязала плети, чтобы плоды не ложились на землю. В доме переставила незамысловатую мебель, но так, что сразу стало уютнее. По ее совету, Дуня достала из сундука вышитые мамиными руками салфетки, украсила ими этажерку с книгами, буфет. Сделала Дуне прическу к лицу.
Никто еще после смерти матери не ухаживал так за ней, как гостья-монашка: ненавязчиво, умело.
Дуня тянулась к Елизавете. Жадно впитывала каждое ее слово и принимала на веру все ее рассказы о боге.
Елизавета до поры до времени не касалась мирских дел, не хаяла советских порядков, не высказывала своего отношения к ним. В первое воскресенье сходила в церковь к обедне. На вопрос Дуни, как ей показалось, ответила, поджав тонкие губы, с ел^ заметным презрением:
- Нет того благолепия, какое должно сопутствовать православному богослужению. Попы пекутся не о боге, а о себе.
IlI
За две недели, что гостила старица, Дуня сильно изменилась-присмирела, на вопросы о здоровье отвечала с загадочной улыбкой.
Макаровна заметила, что Дунюшка, как подружилась с матерью Елизаветой, чаще стала вспоминать свою матушку-покойницу и выпрашивать ей царство небесное.
Макаровна как-то сказала:
- Хватит тебе убиваться и казнить себя. Один бог без греха. А покойницу помянула бы ты по-христиански.
И таинственным полушепотом:
- Говорила я о тебе отцу Михаилу. Сочувствует тебе наш пастырь духовный. Приглашает он тебя на дом, а не в церкву. Сходи к нему, закажи панихидку отслужить по усопшим родителям и по убиенному Петру. Никто знать не будет... Ух ты, проклятая! -- закричала старуха, глянув в окно. - Я тебя, подлую, отважу по чужим огородам лазить! - и выбежала выгонять чью-то козу из своего огорода.
Дуня часто видела во сне маму, ее нежность, вспоминала, как она крестила ее на ночь" как молилась о ее счастье,.как таилась, чтобы отец не заметил религиозного воспитания дочки. Раньше об этом" почему-то не вспоминала и не думала, а теперь все припомнилось и в прошлом все казалось светлым и радостным, нынешняя жизнь-мрачной и беспросветной. А может, верно говорит мать Елизавета, что нет на земле счастья, что оно только в загробной жизни.
...Под окном поповского дома густо росла сирень.
В горницу сквозь листву еле проникали вечерние лучи солнца, и стоял в ней зеленый сумрак. За столом сидел отец Михаил в широких штанах и вышитой косоворотке и пил чай. Над столом кружились жирные мухи и лезли в вазочку с янтарным медом. В горнице беспорядок, постель не прибрана, на кровать небрежно брошен подрясник.
- Батюшка, я к вам, Макаровна меня прислала, - робко проговорила Дуня, переступая порог горницы.
- Проходи, проходи, Евдокия, присаживайся! Нс угодно ли чайку с медом-безгрешный напиток.
- Спасибо, не за тем я пришла.
- Донесли до меня досужие языки о твоем горе, а еще более о прегрешениях. Люди злы, один господь милостив. Садись поближе. Беспорядок у меня в дому, не осуди. Матушка уехала в гости к дочке, а я нынче одинокий, и некому за мной присмотреть. Да ты садись и рассказывай все по совести, а я твое покаяние донесу до всевышнего. Давай покайся, с кем и как грешила?
- Да ведь стыдно, батюшка.
- Слыхала про Марию Магдалину?
- Нет.
- Было это давно, когда по грешной земле ходил наш спаситель. И привели к нему молодую девицу неописуемой красоты. Она грешила со многими мужчинами денег ради и любила веселую жизнь. И спросили Иисуса: "Неужели можно простить и эту грешницу?
По нашим законам ее следует закидать камнями".
И он сказал: "Кто из вас безгрешен, пусть первый бросит камень". Таких не нашлось, а Мария Магдалина уверовала в сына божия и была причислена к лику святых.
- Больше она не грешила? - простодушно спросила Евдокия..
- Об этом в священном писании не сказано, - дипломатично ответил священник. - Видишь, Евдокия, в каком неуюте живет духовный пастырь? Прибрала бы ты в доме, а я помолюсь о спасении души твоих близких и о твоем здравии.
Дуня подоткнула подол и принялась за уборку. Поп смотрел на ее крепкие стройные ноги, потом схватил вдовицу в объятия и потащил на кровать. Дуня вырвалась из цепких рук и залепила оплеуху. Выбегая, бросила:
- Кобель бессовестный! Я тебе не Мария Магдалина!
Мать Елизавета появилась, как всегда, поздно вечером.
- Что с тобой, Дунюшка! Похудела-то как! Нездоровится или еще какое горе настигло?' - Заболела, душа болит.
- Эта хворь вылечивается молитвой и смирением.
- Попробовала я молиться, а только нагрешила...
Растравила ты меня своими рассказами. А тут еще
Макаровна привязалась: "Сходи да сходи к батюшке, закажи панихиду по усопшим родителям". Я и пошла к попу на дом. А он под подол полез. Огрела его - вот и вся панихида.
Это оказалось как нельзя кстати.
Нынешние попы далеко отошли от православной веры. Но есть истинно православные христиане.
Они настоящие подвижники, и только они унаследуют царствие небесное.
Елизавета умела находить чувствительные и слабые струнки в душе намеченных жертв, умела беседовать проникновенно, умела заставить поверить ей.
- Приходи к нам, в Куйму, там я тебе покажу настоящих православных, кои ради вечного спасения отреклись ото всего мирского и ведут подвижничество по
примеру первых христиан, - пол конец сказала старица.
- Приду, - завороженно ответила Дупя.
