Василий Митин - С глазу на глаз
Обзор книги Василий Митин - С глазу на глаз
Митин Василий Иванович
С глазу на глаз
Митин Василий Иванович
С ГЛАЗУ НА ГЛАЗ
ПОВЕСТЬ
В книге собраны повести и рассказы рязанского прозаика Вас. Митина, написанные на автобиографическом материале, рассказывающие о жизни крестьянства в первые годы Советской власти о нелегкой работе чекистов в период становления Советского Социалистического государства и в годы Великой Отечественной войны.
I
Соседей, как и родителей, не выбирают: какие приведутся - с такими и жить. У Дуни только одна соседка - Макаровна, чья избенка справа, слева широкое поле, а напротив - колхозный сад. Улочка-тупик заросла татарником, репейником, лебедой: по ней некому и некуда ездить. Удобная соседка Макаровна, только не в меру любопытная. Да и как не быть любопытной, коли живешь одиноко. Дома поговорить не с кем, а сама с собой сколько ни говори, никакого удовольствия - словно из пустой чашки хлебать. Поневоле начнешь интересоваться чужими делами, чтобы стало о чем посудачить с односельчанами. У старухи удивительная способность: к кому хочешь привяжется.
Все знает, со всеми ладит.
У Дуни она как дома. Вхожа Макаровна и к отцу Михаилу. Заглядывает к ней за новостями мать Елизавета. И даже Сергей Сергеевич, .милиционер, не пройдет мимо избы.
У старушки, кроме небольшого огорода, нет другой видимой материальной основы для укрепления своей обширной фигуры. Но питается она не столько овощами со своего огорода,/сколько продуктами Дуниного хозяйства, и еще прирабатывает на стороне: где посидит с малыми детьми, если хозяйке нужно отлучиться из дому, где покойника обмоет, где поухаживает за больной старухой, пе считала Макаровна зазорным и .по миру пойти. Ей хорошо подавали и хлебом, и маслицем, и мясцом, и рублями. Откупались, чтобы не ославила: уж очень много знала она сокровенных тайн.
В селе даже позабыли, что звать се Дарьей, - все Макаровна да Макаровна. Избушка у Макаровны вросла в землю, крыша издали похожа на цветной полушалок-заплаты из пожелтевшей соломы положены коекак, кустики зеленой травы на черной, слежавшейся за долгие годы старой кровле нарисовали причудливый узор. С улицы в два .маленьких окошка нахально поглядывают репейники.
Единственная дочь, а стало быть избалованная родителями, Дуняша росла, как бережно ухоженная яблонька на маленьком приусадебном участке, где ходяину, кроме нее, и ухаживать не за чем. Пестовали ее два любящих, по-разному скроенных человека.
Отец, неунывающий балагур, пришел с гражданской войны коммунистом. Он хорошо работал топором: первый мастер в селе. Получил земельный надел, скотиной обзавелся, поставил новую избу, женился. А как пришла пора коллективизации, Степан Иванович, словно в атаку, с малыми сомнениями и с большой верой в победу, ринулся в переустройство деревенской жизни. Сталпредседателем колхоза. От него Дуня унаследовала бойкий язык и неуступчивый характер.
Очевидно, по тому неписаному закону, что люди противоположных характеров сходятся, мать Дупи была тихая, покорная и богомольная. Отец посмеивался над причудами своей Пелагеи, не придавал им значения, а она молилась-больше тайком - и прятала иконку.
Добренькая мама украдкой от мужа с раннего детства нашептывала Дуняше про бога и про святых угодников. Она вдолбила в детскую голову больше о карах господних за грехи, чем о его милосердии. И научила дочку глубоко таить то, что другим знать не надо. Девочка звонко смеялась, когда отец рассказывал смешные бывальшины о попах и монахах, и смиренно слушала рассказы матери о страстях господних и житии святых.
Отец умер скоропостижно на пятидесятом году, говорят, от разрыва сердца. Мать затосковала, слегла и через каких-нибудь полгода тоже скончалась. В восемнадцать лет осталась Евдокия одинешенька в добротном доме, со всякой живностью во дворе.
Девушку нельзя было назвать красавицей: скулы широкие, рот великоват, полные губы, а зато все остальное в ней было весьма привлекательно: глаза васильковые, волосы цвета червонного золота, полногрудая, стройная, на ходу легкая и на язык бойкая.
И приданое у невесты - дай бог каждой. Ничего удивительного, что ж_енихов хоть отбавляй. Никого не спрашивая, Макаровна взяла на себя труд опекунши над сиротой и прибрала к рукам все ее хозяйство. Девушку это тоже устраивало: .забот меньше, да и Макаровна лишнего не брала, хватало обеим. Старуха всеми способами отваживала женихов, а сироте напевала, что все до единого добиваются ее богатства.
К ней еще не пришла любовь, а замуж она все-таки выскочила. И Макаровна не перечила ее выбору.
Тридцатипятилетний учитель Петр Васильевич познакомился с Дуней в клубном драмкружке. Тишайший и обходительный сельский интеллигент жил одиноко, скучно и неуютно. Впервые он влюбился. Кроме того, убедил себя, чтодвджет им не только любовь, но и желание уберечь Дуню от ловких прохвостов, которые, по его глубокому убеждению, не бескорыстно увиваются и могут испортить девушке будущее, а он обеспечит Дуне культурную жизнь, подтянет ее до собственного уровня.
Дуне пришлось по душе робкое ухаживание бывшего учителя биологии. Даже не погуляли как следует до свадьбы, а сразу в загс. Четыре месяца замужества показались Дуняше игрой. И тут война! Не будь фашистского нашествия, жизнь, может, и потекла бы плавно и спокойно. Муж позаботился бы об этом. Но вышло все по-другому.
Большое розовое солнце тихо выползло из-за края земли и лениво поднялось над полями. Пастух погнал коров на пастбище. В избах хлопают двери, брякают ведра, хозяйки хлопочут около печурок. Надрываются петухи. Громко кудахчут куры. В хлеву у Дуни жалобно мычит недоенная корова. Б избе тихо, занавески на окнах задернуты.
Вчера Дуня получила похоронную на мужа. И не заплакала, а поначалу даже вздохнула с облегчением: не придется объясняться и расстраивать мужа горьким признанием, все равно не могла бы скрыть.
...Накануне Первого мая подружка Настя уговорила Дуню отметить праздник вместе:
- У тебя никого нет, никто не помешает, давай хоть раз повеселимся по-настоящему, а то совсем как старые бабы. С ума сойти! Я хоть на вечер уйду от своей ведьмы. Твое счастье, что одна живешь, сама себе хозяйка, а меня старуха заела. Ведь годы наши самые молодые, с мужьями пожили почти ничего. Он там поди не теряется, знаю я его.
Озорной Насте досталась строгая свекровь, которая не сводила с нее глаз. Но за такой, как Настя, не уследишь.
Праздник состоялся. Дуня с Настей приготовили праздничную закуску и сами принарядились. В гости к подружкам пришли двое. Их пригласила Настя, а может, сами напросились: не так чтобы очень молодые, но и не совсем старые, крепкие ребята - интенданты, заготовители.
Пили разведенный спирт. Дуня с непривычки сразу захмелела. Плохо помнит: что-то пели, как-то танцевали под патефон и снова пили. Проснулась на своей пышной кровати в обнимку с тем, который назвал себя Игорем. Как и когда ушла Настя с другим гостем, не помнит. Игорь еще два раза приходил к Дуне темными вечерами и уходил перед рассветом...
Дуня очень терзалась. Сняла как-то увеличенную проезжим фотографом карточку: она-невеста, онхудощавый, белесый, с неприметными чертами лица, с застенчивой улыбкой на тонких опущенных губах, с двумя морщинами над переносицей, разлетевшимися по сторонам, словно крылышки ласточки. Оттого казался он лаивньш и удивленным. Совсем непохож на того бесцеремонного интенданта. Ей стало стыдно до боли: неужели такая распущенная, бессердечная?
Ведь Петруша ее берег, остерегал от всего дурного.
Любовь? Какая она? Может, жалость? Так ведь я жалею Петю! А с тем разве любовь? Озорство и слабость женская. Не любовь это, а изнанка любви, людям не покажешь, не пройдешься по улице с любимым в обнимку, чтобы завидовали.
Бережно стерла пыль с фотографии.
Макаровна подоила корову, выгнала ее в стадо и занялась на кухне молоком: немного вскипятила, остальное разлила по крынкам для простокваши и сметаны, а в конечном счете для масла и творога. Как заботливая хозяйка.
Вошла к Дуне, перекрестилась, по привычке на пустой угол, потерла платком сухие глаза и запричитала:
- И снова ты осиротела, и снова ты осталась одна-одинешенька, и как ты судьбу-то" свою будешь улаживать? Не довелось тебе, Дунюшка, вдоволь порадоваться своим замужеством. И ждать-то тебе некого теперь. И некому утешить молодую - ни отца, ни матери. Поди и подружки не заглянули к тебе. Только я, старая, не забыла твоего тихого муженька, помолилась за упокой его душеньки да тебя, горемычную, пожалела.
И тут у Дуни, которая всю ночь не сомкнула глаз, хлынули слезы.
- Вот и я так-то осталась в ту германскую без своего Степана одна-одинешенька и по сей день живу сиротой. Ты-то, Дунюшка, еще найдешь свое счастье, а мне каково досталось? Не была я пригожей' ни лицом, ни статью, что уж теперь обманываться! Поначалу даже руки на себя наложить собиралась, да бог спас. А ты при своей красоте и достатке найдешь еще друга-покровителя. Вот разве что война...
