Роман Казак-Барский - О любви
Показываю. А он: "Знаем мы вас! И в коммуняки, и в христиане записались, штоб нам, славянам, вред нанести! Где отметка о регистрации?" Вот тут мы с Тобой, Учитель, дали маху. Правда, отправлялся я ещё до указа о регистрации, но всё одно... Прокол. - "Сколь, - спрашиваю, - с меня штрафу?" Знаю ведь, мздоимцы они. И лучшего прикорму, нежели этот указ, не придумаешь. Пасутся на голом месте, сукины дети... Смотрят друг на друга. Боятся продешевить. Потом на меня. Вроде как оценивают мой кожух и шапку. "Сто", - говорит старший" - "Чего?" - "Тысяч!". Я аж свистнул. Работник нынче тут не получает столько в месяц, а этот разбойник за пять минут огребает. Вот, Учитель, тут точно заговор. Что там Ирод со своими мытарями и прокуратор со своими легионами! Вот это размах! Тут я понял - истинно, скоро грядет Твоё второе пришествие!
Выдал, однако, им две бумажки с флагами. Отпустили.
Всё же, Учитель, не удержался я. Грешен. Наказал своей властью проходимцев.
- Ну что Мне с тобою делать, Симон? Опять самовольничаешь, инструкцию нарушаешь. Ты же сам в своих Посланиях призывал во имя Моё не отвечать злом на зло!
- Но, Учитель, призывая к смирению, я утверждал, чтобы, делая Добро, заграждать уста невежеству безумных людей! И это утверждение Ты приветствовал, ибо оно в русле и свете Твоего Учения!
- Гм... Хитрец ты, Симон. Но прав. Что же ты с ними сделал?
- Энурез...
- Это ещё что такое?
- Ну... Сцат они...
- Чего?
- Пи-пи делают... Всё время... В госпитале уж... Редкий случай. Без передыху. Как только примут влагу, так сразу...
- Хи-хи... Всё же жестокий ты, Симон. Всех-то так не исправишь. Да и не поняли они, за что наказаны. Не покаялись.
- Вот пусть и обращаются к экстрасенсам.
- А это ещё кто такие?
- Так. Мелкие фокусники. Усыпление под музыку, якобы исцеляющее от всех болезней. Всё Тебе хотят уподобиться. Прохиндеи, в общем. Но инициативные. Бо-ольшие деньги на фокусах огребают. Жируют оне нынче. Пусть себе. Всё ж народ хоть как-то отвлекается от дурных дел.
- Как же, отвлекают! Вон опять затеяли разборку на Кавказе!
- Так, Учитель, што ж с ими сделаешь? Погляди - главный - опух от злоупотреблений, как Нерон; центурион, тьфу, как его, генерал с треугольной мордой разбирается в основном в шикарных авто и женских коленках, а эти охламоны - один косноязычный околоточный, другой с лукавой мордой. Про Жилина-Костылина - кавказских пленников, не читали, в академиях, видно, двоешниками были, а Хаджи-Мурата почитают за марку коньяку. Вот и сунулись, не зная броду. Мошенники, в общем... Много крови будет. Ведь што страшно война развращает человека, опускается он до скотского состояния, преступает законы и заповеди... Полагает, што всё ему позволено, ибо в руках у него оружие... Ожесточается он... Превращается в насильника, хуже зверя дикого. А всё, вишь, идея Соньки Палеолог им на мозги давит. Предупреждал я Тебя... Третий Рим, третий Рим! Вот те и Рим!..
- Помню, помню твои сомнения. Ошибся Я... И на старуху бывает проруха. Чего уж.
Но ничего. Переболеют. Воистину, нынче они едят хлеб беззакония и пьют вино хищения. Прав был Соломон.
- Тяжело болеют, Господи.
- Кто ж когда болел не тяжело? Вон иудеи рассыпаны по свету до сих пор. Только начали собираться в землю обетованную. Всё идет на пользу. Главное - не вмешиваться. Кого любит Создатель - того наказывает, и благоволит к тому, как отец к сыну. Правильно поучал Соломон. А то выйдут одни иждивенцы, уповающие на Моё чудо. Ты только подумай, об чём молитвы перед Моими образами возносят?! - Умножь богатство, покарай соседа, помоги сделать карьеру. Ну, ещё здоровья просят себе да близким. Это ещё куда ни шло. Хоть и здоровье своё держат в руках своих. Никто ведь, как царь Соломон, не попросил себе мудрости. Срам! Нет заботы о Душе и любви к ближнему... Забыли Бога в шуме машин. А какая же любовь без Бога в Душе? Ну, что там ещё у тебя?
- Так. Мелочи, Учитель. Побывал в городе моем на Неве.
- Вижу. Доволен, что вернули ему имя твоё. Честолюбив ты. А сие грех. Ну да отпускаю его тебе. Епитимья тебе будет - воздержишься сегодня от общения с женщиной, что нынче спит в избе в твоей постели, не войдёшь к ней.
- Помилуй мя, Господи, за што ж ты караешь меня так жестоко?
- Однако, Симон, опять ты пререкаешься. Ну што есть день? Мгновение! Не зря ж тебе прозвище - Пётр, то есть - камень. Перетерпишь. Да и её естество требует отдыха... Нечиста она будет... А Моисеевы законы нужно соблюдать. Ибо - от Создателя они. Так што невелико моё наказание. Мой грех - люблю и ценю Я тебя.
Так што там в Питере?
- Прибрали маленько. В самом центре. Подкрасили домы и дворцы. Вернули памятник Твоему помазаннику Алексашке-ханыге. Уж очень он удался князю Трубецкому. Люблю я его. Одно слово - символ. Прост и понятен, как крест. А так... всё клеймят врагов нации, ищут ненаших. Тяжело народу жить. Озабочен добычей хлеба насущного. Отсюда - разбой и воровство. Впрочем, как и здесь, в столице. Торговцы всюду. Однако покупателей мало. Ведь большинство-то народу не при ходком товаре крутилось, а хлеб свой зарабатывало своими руками и мозгами. На мели нынче.
Пошел по Невскому. Подле Гостиного - торг. И книги, и газеты. Нашел я там, Учитель, писание Адольфа.
- Которого?
- Который в преисподней в одной камере с Сосо сидит. Переписывают труды друг дружки и из одной миски баланду из крови жертв своих хлебают.
- А-а.... Продолжай.
- Видать, не обойдется здесь без крови, помяни мое слово. Продавец оного труда весь в черном, затянутый ремнями. - "Кто ж ты есть, братец?" спрашиваю. "Я, - говорит, - патриот!" - "А отчего ж ты, коль патриот, в иноземный мундир старых времен обрядился, как, извини, в театре?" - Выпучил глаза, не понимает. А потом заголосил, как юродивый на паперти, что де подстрекает народ к измене черножопый интеллигент, из-за коих и вся смута, и развал на святой Руси. Народ стал собираться. Уж и молодцы, откормленные анаболиками, появились.
- Чем откормленные?
- Анаболиками, Учитель.
- Это ещё что такое?
- Ну как Тебе сказать? Вот, нахимичили человеки, штоб быстро петушки росли. В корм цыплятам кидают, а они растут не по дням, а по часам. То есть мясо и кости быстро растут. Как князь Гвидон в твоей любимой сказке.
- Ага, понятно. Однако ж мозги-то у них цыплячьи?
- Само собой. А зачем мозги для куриных окорочков?
- Логично, Симон.
- Именно, Учитель. Истинно рука рогатого!
- Тут, пожалуй, ты прав. Помнишь притчу о сеятеле?
- Как же, Господи, как же! Это - зерно, што упало при дороге.
- Верно, Симон. Так чем там кончилось твоя беседа у Гостиного?
- Да какая уж там беседа! Не до слов. Тут уж надо было срочно чудо творить. Вот я возьми да и вознесись, штоб руками не достали. Подвис меж фонарями, как вертолет, прости Господи, и краткую речь сказал. "Опомнитесь, - говорю, - люди! Вам што, крови мало? Используют вас в который раз ваши властолюбивые вожди, как навоз, и забудут. Не рушьте все до основания, было это! Не меч в руках ваших, но кнопка ракетная! Подумайте, оглянитесь. Пойдите в храмы и покайтесь! Да простит вас Господь!"
- И што?
- Затихли, Учитель. Даже крикуны. Однако скорее от недоумения. Как так. Вот висит подле троллейбуса человек без всяких приспособлений и вещает. Ну, штоб не искушать, я растаял, как туман. А то ведь собьют, чего доброго. Да не камнем, а стингером. Обидно будет. Хорошее тело поломают.
А тем временем толпа все густеет. И по проспекту движение стало. Как в табачный бунт. Уж большинство и не видело меня меж фонарями, и смеются в глаза тем, кто рассказывает о чуде. Пить, мол, меньше надо. ОМОН приехал в своих машинах-клетках, пожарная объявилась и скорая помощь от медицины.
- Што это ещё за ОМОН, Симон?
- Это, Учитель, как преторианская гвардия у кесаря.
- Ага, понятно. Ну и дальше что?
- Как обычно. Кого побили палками, кого в клети свои на машинах сунули. Взяли и зачинщика чернорубашечного. Потоптали его товар - газетки, книжки, матрёшки с мордами вождей.
Ввечеру спустился откушать в гостиничную ресторацию. Тело-то питать нужно. Присел у стойки выпить пива. Всё чин чином. Не зря заведение "Европейским" зовётся. Люблю я эту гостиницу. Рядом храмы искусства и на Невском малая копия храма в мою честь. Только здесь он зовётся Казанским собором. Хорошо. Только энти большаки опаскудили его. Заместо храма Богоматери превратили его в хранилище антирелигиозного блуда. Какая-то сука спилила на двери центрального входа с бронзового барельефа моё изображение. Хорошо ещё, што не рванули храмину динамитом, как в Москве храм в Твою честь, Спаситель.
Так вот. Сижу у стойки. Ставит буфетчик передо мной банку железную с пивом. - "Ты што, милый, мне поставил?" - спрашиваю. - "Как что, отвечает, - пиво. Как заказывали. Немецкое". - "Да нет, отчего в железке, как собаке, сунул пойло? Вон у тебя ведь стаканы есть. Подай в стакане". Удивился он. - "Нынче все требуют в банке, чтоб запечатано было". - "Не доверяют тебе?" - "Не доверяют. А боле шику ради. Чтоб как за границей было. А вам, если хотите, вот стакан, пожалуйста". - И подает стакан. Сижу, пью. Неплохое пиво. Но Жигулёвское лучше.
