Валерий Попов - Городские цветы (Конец водной феерии)
- Надо спасать нашего Одиссея. И валить, - сказал я. - Кто пойдет?
- Я-а! - Коля-Толя сказал, зевая и потягиваясь, явно собираясь там заснуть и сделать нас пленниками навеки.
- Я пойду, - произнес я.
- Молодец, - отвесил мне Коля-Толя комплимент. - А то я уже сбросил тебя со счетов!
- Как бы я тебя откуда не сбросил!
- О... гляди!
Никиту мы неожиданно обнаружили тут - он стоял над самым обрывом, в шортах и ватнике, и крупно дрожал. Увидев нас, он обрадовался и как-то испугался.
- Она стихи мне читала... свои! - произнес он почему-то шепотом. Пришлось мне натянуть на себя маску циника, резко заявив, что от стихов одни неприятности. Никита вздохнул.
- Уходим? - полувопросительно приказал я.
- Она говорит... - Будто он уже в ее бригаде - "она говорит"! - что скоро еще змеевщицы должны подойти.
- Кто?
- Змеевщицы, - глухо произнес он. - Доильщицы змей. Из соседнего змеесовхоза. Змеесовхоз развалился... так что сил много у них.
Мы постояли.
- Еще зверовщицы подойдут...
- Все! Валим! - Я сделал первый шаг.
- А твоя баба там... как? - хватаясь за Колю-Толю, как за камень спасения (оборот правильный), Никита с надеждой кивнул на барак.
- Моя баба - это которая с кляпом во рту! А эти - слишком много трендят! - сурово произнес Коля-Толя.
- Нy... тогда пошли. - Никита сломался.
Поднимался бледный рассвет. Пейзаж вокруг был такой, словно наши ударницы-камнебойщицы добрались до Луны. Завораживали время от времени встречающиеся таблички: "Внимание! Вы находитесь в зоне взрывных работ. Три продолжительных гудка - взрыв. Четвертый гудок - отмена взрыва". У одной из табличек нас накрыл унылый гудок... Достаточно ли он продолжительный?.. Достаточно. Достаточно продолжительная пауза - и второй гудок... тоже достаточно продолжительный.
- Но третьего может ведь и не быть? - встрепенулся Никита в паузе. Но тут унылое пение донеслось с небес.
- Поздняк метаться! - спокойно Коля-Толя сказал. - Стойте... и рот пошире откройте - меньше волна в перепонки бьет.
Третий, продолжительный, оборвался... Мы стояли, разинув рты... Перепонкам это, может быть, и поможет - но как насчет прочих органов?
...Четвертый тягучий гудок! И только мы, защебетав, двинулись, как снова потянулся гудок. Первый... Потом - второй... Третий. Мы долго стояли, разинув рты... Четвертый.
- Ну все! Mы так не уйдем! - сказал я. - Это они играют с нами так. Секс учит, что "до того" должны быть любовные игры... Пошли!
- Для кого до, а для кого и после, - уныло сказал Никита, плетясь позади.
- Для тебя сделали исключение, - ласково пояснил Игорек.
И лишь мы отплыли - послышался взрыв, и град огромных камней обрушился рядом. Циклопши, как им положено, провожали нас... Но Одиссея нам удалось спасти.
3
...с трудом переводили дыхание, и лишь Коля-Толя был бодр. Сразу же, как только отплыли, он резко предложил нам причалить в соседней бухте, где, он точно уже знает, все будет "тип-топ". "Отличные бабы! Зуб даю!" Но его зубами и бабами никто не заинтересовался - после великанш-циклопш чувствовалась некоторая апатия. Тем более, они так раскачали Ладогу - только держись! Ветер свистел, срывая белое кружево с черных волн. Открывалось вдруг дно, мы скользили прямо на камень.
- Нy так идем или нет? - отражая золотым зубом вспышку молнии, требовал Коля-Толя.
- Нет! - пришлось роль капитана взять мне. После циклопш Одиссей наш как-то потерял всю уверенность. - Обросли эпосом достаточно!
- Не пойму, что ты олицетворяешь, - нагло произнес Коля-Толя, замышляя, видимо, бунт на корабле.
- В настоящий момент я олицетворяю грубость! Все!
Скорей уйти бы на глубину! Все берега Ладоги на карте обведены крестами - что означает, оказывается, не могилы, а камни... Впрочем, и первая трактовка верна.
И снова - с горки, и перед носом - уже два камня. Глаза не разбегаются, а напротив - сбегаются... Пронесло!.. Любовные игры?
Взлетая из водной ямы, любовно вдарились о камень кормой. Вода в катере была уже по пояс: то ли через верх захлестнуло, то ли не держит мой пластилин, которым я заклеивал дно, не веря в смерть?! А сейчас? Буквально вижу ее! Надо было остаться у циклопш! Было чудесно - по сравнению с этой чернотой, внизу и вверху! Красненьким тазиком я черпал воду, передавал Никитушке - и тут же ветер слизывал из него воду и сплевывал в катер. Игры!.. Предсмертные любовные игры!.. Все! Переходим на статус подводной лодки: черная вода в каюте сровнялась с уровнем Ладоги - так что переливать воду не имеет большого смысла. Заглох, всхлипнув, мотор. Пустил таз плавать - красиво краснея на черном, уходил от нас. У него-то, единственного, как раз есть шанс спастись, прибиться куда-то к берегу - и юная поселянка примет его. Будет мыться в нем, напевая... Это уже малахольный предсмертный бред.
- Таз уплывает! - только заметив это, Никита заорал, выкатив зенки. Может, хоть жадность нас спасет? Не может быть, чтобы с таким накалом чувств люди погибали. Гребя спинками сидений, гнались за тазиком. Самое черное в черном - мыс. Обогнули!
- Огонь! - прохрипел Никита.
Есть такие безжизненные огни - створы, стоят на деревянных щитах на безлюдных островках и даже на плоских камнях, освещают дикость возле себя и не радуют. Если "свести" пару створ одного цвета в линию - значит, точно по фарватеру идешь. Но, однако, это мертвые огни.
-...Это не створы! - через ветер Никита проорал.
И вроде бы не звезда - хотя звезды так же порой подмаргивают... Это живой огонь!.. Но такой далекий, что разве что для прощания с жизнью годится он.
Ни фига! Я занырнул в каюту, немножко поплавал там и вылез с багром и одеялом. Зацепил порванным углом одеяло за багор. Парус!.. Потащил нас!
Игорек поймал в рубке по приемнику "Маяк", любимая песня наша пошла, ансамбля "Вингз" ("Крылья") под командованием Поля Маккартни. "Хоп!" Взлетаем в черную гору. "Эй, хоп!" Скользим вниз с горы.
Потом Игорек сделал каждому по коктейлю "Манхэттен" и с изумлением на волну смотрел: что за дурь вмешивается в процесс?
Доползем! Тем более брюхо уже, не смолкая, скребет по камням - лишь бы не развалиться. Плюха в корму - и мы, шаркая, подвигаемся еще на метр к берегу. Волна откатывается - и мы на пьедестале стоим, как памятник... нашему безрассудству! Сколько лет с того времени прошло... и безрассудства больше не было. Жаль.
Это не костер вовсе. Горит изба... Что это изба - понять можно только по форме пламени - самой избы уже не видать. Прыгаем с носа, как десантники, в поднятой руке Игорька приемник орет, я, на вытянутых, держу багор. Вылезаем, скользя. Сзади еще холодно, спереди - жарко. Ни секунды не передохнув, кидаемся к пламени. Лучший, а часто - единственный способ спастись самому - это пытаться спасти другого. Если бы не пожар - утонули бы.
В горящую избу (за неимением женщин) пришлось входить нам самим. Дверь снаружи подперта колом, что явно говорило о злонамеренности. Сбив багром горящий кол, я распахнул дверку. Мгновение спустя оттуда выкатился дымящийся "колобок", накрывшийся сверху пиджаком. Скатился в озеро, выкатился назад и тут кинулся в избу... что-то дорогое спасать? Выскочил: глазки-буравчики под лохматыми бровками, в руках - черный, огромный, с плоским диском пулемет Дегтярева... Презент спасителям? Да!
- Ну что, суки? Взяли? - очередь поверх голов. Стал утирать рукой слезящиеся глазки. Боевой дядя: чуть нас не положил.
- Вали его! - скомандовал Коля-Толя, кидаясь ему в колени и сбивая с ног. Освобожденный узник был тут же нами и повязан, бельевыми веревками.
Такова, увы, жизнь!
С пулеметом Дегтярева на борту мы превратились бы в патрульный катер, о чем Федя-Колобок только и мечтал. Шатаясь пo прибрежным селам в поисках пакли, смолы, пива, мы только и слышали жалобы на его крутой нрав. Поставленный завхозом на базу отдыха большого завода (увы, исчезнувшего), он сразу же стал превышать свои полномочия: ломал силки на ондатру, поставленные не в срок, резал сети, отнимал ружья, однажды взял даже пулемет, повторив, фактически, подвиг Матросова - правда, не до конца. Теперь пулемет этот погубит всех.
- Похоже - тебе тут не жить! - подвел итог Коля-Толя, и был прав.
Провожали, надо сказать, Федю душевно. Собралась вся округа, и стол во дворе, уцелевший при пожаре, был завален прощальными дарами (большую часть которых Федя сбросил со стола). Катер наладили полностью - лишь бы уплыл, так что вернулись мы домой исключительно благодаря Фединому темпераменту.
- Да, без тебя у нас последняя совесть уйдет! - с болью сказал механик Витя, главный браконьер, наверняка причастный к поджогу. - Мы ж тебя любим... так что уезжай скорей от греха!
На рассвете мы отплывали, кинув последний взгляд на спасший нас берег...
На прощание - груздь. Черный, диаметром со сковороду, после ночного заморозка он скрипел, даже визжал, когда я срезал его...
4
Для начала Федя пытался выбросить наши блесны, запрещенные в Ладоге, еле утихомирили его. Потом искали в фельдшерском чемоданчике его лекарства. Считая, что спасение такого человека из огня - пик нашего плавания, мы заворачивали домой.
