Валерий Попов - Городские цветы (Конец водной феерии)
Зазвонил телефон - старый, черный, со свившимся кольцами пятнистым шнуром.
- А! Это ты? Да так... все нормально! Стенка твоя не мешает нам. Бывай! - Федя шмякнул трубку. Весело на нас глянул - и мы старались глядеть так же бодро. Не пропадем!
Федя, покряхтывая, вылез на крышу, мы - за ним. Распрямились, стояли под широким небом - все слегка кружилось: то ли от алкоголя, то ли от высоты. Вот оно, небо! Вот она, голубень-то пошла!
И тут откуда-то издали пошли звонкие удары, с детства знакомые мне. Где-то крышу перекрывают: удары большого деревянного молотка, сгибающего кровельное серое железо на углу деревянного верстака - радость толковой работы, долгожданного обновления, передающегося зрителям... и даже слушателям. На ближних крышах не было видно этой работы.
Я закачался. Федя поддержал меня:
- Ты-то осторожней... пока привыкнешь!
- Я привык! С детства бегал по крышам! - радостно сказал ему я.
- Ну-ну, - Федя улыбнулся.
Звонкие сгустки воздуха летели к нам - Федя, побалансировав на краю, протянул руку Люсе, и они грациозно, как по камешкам, перешли по тугим сгусткам над улицей. Встали на дальнюю крышу - и Федя повернулся, помахал рукой:
- Ждите там нас. Управимся - вернемся! - и они, сгибаясь, пошли вверх по скату. На гребне встали, придерживаясь за трубу, обернулись, помахали нам и исчезли за скатом.
7
Им теперь хорошо! А что делать нам? Я отважно попытался ступить, нащупать в воздухе какую-то опору... но звон иссяк, и я с трудом вырвал ногу из пустоты, потом уселся на кровлю. Вот так вот!
Снизу донеслось шарканье троллейбусной дуги по проводам, бряканье по железкам на стыках. Да - по воздуху нам не пройти! Лишь такой вот земной транспорт доступен нам... и то теперь - навряд ли.
- Ну... пошли, что ли? - с усмешкой кивнул вниз Коля-Толя.
Теперь он наш лидер?
- Давай! - сказал я. - Солдатиком или ласточкой?
- А вот так вот! - Он, раскорячившись, "ласточку" изобразил.
- А ты прыгал, что ли?
- А то нет!
Все-то он успел!
- Я вообще, - Коля-Толя раздухарился, - только с самолета не падал без парашюта! А уж тут-то! - пренебрежительно глянул в пропасть улицы. Сплюнул. И приступил к эпосу...
Пока я дремал на горячем скате крыши, до меня доносилось:
- Жил я тут... с одной. "Всего-то с одной?.." Но это я, кажется, лишь подумал, а вслух не сказал. - На третьем этаже... - Это уже что-то более-менее конкретное! Я поднял голову. - И так она достала меня... Коля-Толя явно выходил в лидеры, - что решил я выйти... через окно.
- Врешь! - сипло, с явной завистью произнес Никита.
- Счас увидишь! - Грохнув железом, Коля-Толя шагнул к краю.
- Погоди, - это растерянно произнес Игорек. - И как же... цел?
- Цел, к сожалению! - после долгой паузы с горечью произнес Коля-Толя.
- А как? - тут и меня разобрало любопытство.
- Банально, - вздохнул он. - Попал на троллейбусные провода. Те спружинили... Ну и закинули меня... на пятый этаж.
- Выше? - сипло произнес Никитон. Сам много раз тяготел к этому, но не решался.
- Выше, ясное дело! - гордо произнес герой.
Он долго молчал... Но эпос на этом не кончался - как не кончается любой эпос.
- Ну! - наконец злобно промолвил Никита.
- Гну!.. И так эта там достала меня, что я решил выйти... из окна.
- С пятого? - хихикнул Игорек.
- Ну а с какого? - после долгой паузы произнес наш герой. - Ну и... не дождавшись поддержки, продолжил он, - снова... спружинило.
- На шестой? - прохрипел Никита.
- Да нет... на седьмой, - произнес Коля-Толя.
Недосягаемая высота!
- Врешь! - с завистью произнес Никитон.
Коля-Толя равнодушно развел руками - тень от его рук прошла по моему лицу - мол, как хотите!
- А в стихах - не можешь про то рассказать? - съехидничал Игорек.
Коля-Толя не счел нужным отвечать.
- Ну... а если с крыши спрыгнуть... отсюда, - произнес Никита, - то, видимо, на небо взлетишь?
- Видимо, - равнодушно ответил тот.
- Ну... тогда я пошел! - Громыхая железом, Никита сошел на край.
Я хотел ухватить его за штанину, а потом подумал: а чего еще ждать нам? Отличный случай!
- Я за тобой! - приподнялся.
Но опередил нас всех Игорек, любитель возвышенного.
- Оно!.. Оно летит! - закричал он, тыча пальцем в небо, утыканное аккуратными облачками... где уж там померещилось ему его пальто, в которое он вложил когда-то всю душу, после чего оно покинуло его? И не успел никто молвить слово, как он радостно кинулся вниз, и почти тут же, махая то рукой, то ногой, взлетел над крышами, и летел все выше, исчезая в облаках.
Удачно. А теперь я. Из страха я все же сполз вперед задом, оттолкнулся - и как бы сидя на стуле летел. Провода гуднули басом, спружинили, и я так же, как бы сидя, взлетел!
8
Очнулся я тоже сидя, причем прочно и неподвижно, причем, как это ни странно, в пивной, которую мы недавно так драматично и, я бы сказал, с пафосом покинули. И вдруг - опять, как ни в чем не бывало! И главное, я не мог вспомнить, каким образом мы здесь очутились?
По той ли рискованной, но эффектной методе, которую расхваливал Коля-Толя, - прыжком с крыши на провода... или другим, более обыденным способом? И главное - ни по обычному, с землистым оттенком лицу Коли-Толи, ни по привычно набрякшему лилово-бордовому лицу Никиты, который с таким упоением и отчаянием готовился к прыжку, невозможно было понять - состоялся ли полет. Готовился Никитон как к подвигу всей своей жизни, как к своему ответу всем силам реакции... и вдруг - на лице его ничего не отразилось обычный его мордоворот. Странно, что и я не помнил - летали ль мы? Разговор шел в обычной для Никиты взвинченной манере, на грани брызгания слюной, особенно он кипел тогда, когда знал, что не прав. Разговор был почти нейтральный, потом, правда, оказался взрывоопасным, - но это у Никиты всегда.
Все это я успел меланхолично сказать себе, зафиксировав, так сказать, ситуацию. Странно, что я возник из небытия как бы в середине, разгаре спора, который я уверенно, видимо, вел, ничего не помня. А помню лишь с Никитиной бешеной фразы:
- ...да Пиросмани никогда не стал бы работать здесь. Он мог только... в насиженных местах, где духовность была. А тут! - Он презрительно махнул рукой.
С чего это нас взволновала судьба Пиросмани? Скорей - нам надо было позаботиться о своей, не совсем понятной. Поэтому при последних словах моего друга я зорко огляделся окрест: не обидят ли хозяина этого заведения обвинения в бездуховности? Похоже, что да. Из-за своей обновленной стойки он поглядывал на нас с явной антипатией. Странно - ведь мы с ним недавно были друзья и он обнажал передо мной свою душу. Куда все ушло? Вообще, все странным образом изменилось, включая облик пивной - можно ли теперь называть ее этим словом? Что ли, мы так долго летали? Где? Игорек - вдруг внезапно и резко вспомнил я - точно скрылся в тучах, а мы почему-то тут. Произошло... разделение на духовных и бездуховных? Видимо, да. Но сколько это отняло времени? Не могла же за час обстановка тут столь коренным образом измениться? Смутно помню закопченные, неровные стены в масляной краске... сейчас стены сияли кафелем и чистотой. За сколько это могло произойти? Выяснив это, проясним кое-что и в своей судьбе, в той части жизни, которая исчезла из памяти. Не могло же все тут покрыться кафелем мгновенно? Правда, при капитализме стены быстро и часто меняют свой облик, но - насколько быстро? Вопрос. Неуютность обстановки влияла на нас. Я вздрогнул как-то зябко... какой-то бесконечно расширенный туалет - так бы я назвал интерьер, в котором мы оказались. Коля-Толя, повидавший в жизни все, как он уверял, и тот был поражен происшедшими переменами.
- Абортарий какой-то, - бормотал он, озираясь.
Еще нужно добавить, что и кафель, и шикарные, отражающие свет столы и сиденья, и все остальное вокруг было почему-то гнетущего темно-синего цвета. То ли хозяин выразил наконец свои тайные оптические пристрастия, то ли просто такой цвет подвернулся ему в его бурной коммерческой деятельности. Помню, он признавался мне в своем пристрастии к щебню и кафелю - но не в такой же степени?
Серж надменно приблизился к нам.
- Мне кажется, вы что-то сказали? - обратился он к Коле-Толе... Давно, наверно, никто не обращался к Коле-Толе на "вы", но обращение это вряд ли было дружелюбным.
- Водки нам дай! Чего мы тут пустые сидим, а ты там маячишь! - произнес Коля-Толя.
- Водки не держим, и вообще... Ваня, как они оказались тут?
Двухметровый (двухметровый во всех измерениях) Ваня приблизился к нам от зеркальных, тоже темно-синих дверей. Под его строгим вечерним костюмом явно прочитывался бронежилет. Ваня глядел на нас как-то сонно, видимо, не в силах объяснить наше присутствие. Пришлось Сержу все взять на себя.
- Дело в том, - произнес он, - что вы люди... э-э-э... не того круга, на которых это место... э-э-э... рассчитано.
Быстро же мы скатились по общественной лестнице! Я оглядел растрепанных своих друзей и свое отражение в кафеле... да, облик не люкс! А это заведение явно рассчитано... на кого? Я внимательно огляделся. Прежнего гвалта и чада тут не осталось и следа... весь объем был, в общем-то, пуст - только за длинным столиком в дальнем конце чинно восседала компания каких-то молчаливых людей в строгих костюмах с белыми квадратными значками-бейджами на лацканах.
